Старая актриса на роль жены Достоевского - Эдвард Радзинский

Он. Браво! Я вижу… Ты умела ревновать к пустому… И ты тоже шпионила своих мужей, как… как…

Она. Как Анна Григорьевна, мерзавец!

Он. Да, но при этом ты любила себя, а она — меня.

Она (ледяным голосом). Послушайте, я никогда не просила ролей… Я только намекала…

Он. Ах, как страшно! И все, конечно, немедленно…

Она. Почему же? Бывали непонятливые. Например, я помню директора театра, который затеял гнусную интригу. Он решил передать понравившуюся мне роль своей потаскухе. Дело было на гастролях. Я направила свою гримершу в ближайший пруд — принести мне жабу. С жабой я поднялась к нему в номер, положила ее под одеяло. И чтобы божья тварь не страдала без привычной водной среды, я опрокинула под одеяло графин с водой!.. Ха-ха-ха!

Он. Полина! Типичная Полина!

Она (холодно). Анна Григорьевна, дегенерат!

Он (вдруг ударил себя по лбу, захохотал). Ах, старуха! Мы вправду двое сумасшедших! Мы чего-то спорим, ругаемся, а ты ведь не сможешь играть — ни Полину, ни Аню! Да! Ну, что уставилась, ведьма? По-моему, ты забыла: прошла неделя — и, следовательно, сегодня тебя должны забрать домой твои отпрыски! Хо-хо-хо!

Она (сначала растерялась, потом кокетливо). Ах да! Ну конечно! Вот — типичная моя память! Все самое нужное забываю! Ха-ха! (Указывая на телефон.) Работает?

Он. Прекрасно работает. Лучше не бывает!

Она торопливо набирает.

Итак, мы прощаемся, Полина?

Она (набирая). Анна Григорьевна, дебил! (Нежно.) Как я люблю сцены прощания… Говорят, они мне удавались. (В трубку.) Алло, это я… Все прекрасно… Прости, что не звонила, — ты знаешь, я плохо ощущаю время… Так всегда: только приехала — и, оказывается, уже прошла неделя! (Выслушивает. Удовлетворенно.) Они волнуются?.. То-то! (Выслушивает.) Зачем они купили билеты? Им не нужно прилетать завтра! Немедленно сообщи — пусть они сдадут эти билеты: я вчера слушала радио — там замечательная погода! Скажи, что я приказала!.. Чтоб раньше чем через десять дней их духу здесь не было!.. Ха-ха-ха!.. Да, я весела… Почему? Ха-ха-ха… Это моя тайна. Милочка, самое прекрасное в человеке — таинственность. У кого она исчезает — тот погас! Я скоро позвоню… И может, разрешу тебе меня навестить. Ха-ха-ха! (Кладет трубку.) Это моя гримерша. Самое смешное: она моложе меня, но всю жизнь заботится обо мне, как о ребенке.

Он. По-моему, ты остаешься, старуха?

Она. Да. Еще на десять дней! Ура! (Вновь садится к роялю.) Итак, с сегодняшнего дня… я начинаю репетировать Анну Григорьевну… Поэтому мне надо хорошенько высыпаться… Кстати, это оказалось очень трудно без дополнительной подушки, которую я так легкомысленно отдала… Гоните назад подушку!..

Он. Какая наглость! Захватила мою комнату, роль, которую не должна играть… и теперь хочет захватить подушку?

Она. Но это моя подушка…

Он. Это ваша бывшая подушка — и моя нынешняя. Я достаточно все задаром делал, когда был он. В этом веке — все должно быть наоборот!

Она. Уж не хотите ли вы продать мне мою собственную подушку?

Он. Это мысль! Мне очень нужны деньги… Я мечтаю забрать сюда моего любимого кота… Кот страшно прожорлив — и ест только дорогие продукты… Потому что мой кот — тоже гений! Когда я пишу стихи, он садится на стол и через плечо заглядывает в рукопись.

Она. Не отвлекайтесь от подушки!

Он (невозмутимо продолжая). Однажды я решил все проверить. Я вышел из комнаты… а потом на цыпочках вернулся… Что, по-твоему, делал кот? (Шепотом.) Он — читал! Итак, я продам тебе подушку!

Она. Ваше предложение — такое наглое, что даже мне нравится. Жаль, что у меня нет денег. Они меня никогда не любили… Ха-ха-ха! Я всегда их тратила!

Он. Ну что ж, готов на компромисс: кольцо, которым так кокетливо поигрываешь!

Она. У вас хватит совести стащить кольцо с пальца женщины?

Он. Ради моего кота-гения? Вне всяких сомнений.

Она. Хорош гусь… (Царственно .) Держите… (Передает кольцо.)

Он. Не гусь, а кот… Подушку вам сегодня принесет «мыслящая курица»!.. Кстати, могу отдать подушку даром, если… Если ты согласишься на Полину!

Она только смерила его взглядом.

Ну что ж, назад пути нет! (Резко меняя тон, церемонно.) Анна Григорьевна, нижайше прошу вспомнить со мной столь дорогие сцены нашей общей жизни: нашу первую встречу… Объяснение в любви… И конечно, наше свадебное путешествие, обернувшееся безумной моей игрой… Наверное, больше мы не успеем, ты ведь должна скоро…

Она. Через десять дней… Только нужно все эти сцены чем-то закончить.

Он. Тем, чем они закончились, — моей смертью!.. Хо-хо-хо! Итак: Любовь — Игра — Смерть! Вся пьеса!

Она. Во время болезни я придумала начало: Анна Григорьевна, старая, со свечой стоит перед конторкой… Она одна в доме… перед нею лежат ее записи… И этот ворох бумаги есть (горько ) вся ее жизнь. (Открывает книгу «Воспоминания Анны Григорьевны» и начинает читать .) «В тысяча девятьсот десятом году, живя в полнейшем уединении, я мало-помалу погрузилась душой и мыслями в прошлое, столь счастливое… И это помогло мне забыть… пустоту и бесцельность моей нынешней жизни».

Он. Плачешь?

Она (читает). «Перечитывая записные книжки мужа и свои собственные, я находила в них такие интересные подробности, что мне хотелось немедля их записать, уже не стенографически, а общепонятным языком». (Вытирает слезы.)

Он. Нет! Нет! Ты не так плачешь! Ты себя жалеешь!.. А моя Аня себя никогда не жалела. Она меня жалела… Если бы Аня свиделась со мной через сто лет… разве бы она о себе плакала? Она на грудь мне сначала бросилась бы!.. Она меня спросила бы: «Как ты жил. Федя?..» (Будто отвечая.) «Ах Аня!.. Я теперь — безвестный страдалец. Люби страдальцев, в них правда! Я принес тебе свои стихи. Аня, чтобы ты через них душу мою поняла…» (Протягивает ей тетрадку.) Прочти!

Она (ей скучна эта новая безумная игра — ей очень хочется продолжить чтение «Воспоминаний Анны Григорьевны»). Спасибо, мой друг, спасибо! (Бросает тетрадку на стул.)

Он (сухо). Ты не бережна к моим стихам… А ведь в них теперь — я… Как прежде был в прозе моей… (С достоинством.) Кстати, эти мои стихи — очень дорогая вещь!.. И не надо ими уж так швыряться! Знаешь ли, старуха, что рыжий маг оценил вот эту тетрадь в шестьсот рублей двадцать три копейки?

Она. Ха-ха! (Поняв, что ей не избежать этой новой игры, она решает ее поддержать. Она обожает любую игру. В этом — ее суть.) А почему — двадцать три копейки?

Он. За тетрадь!.. Нет, я не могу отдать тебе такую дорогую вещь. Довольно я транжирил в прошлом веке!.. Знаешь, я лучше прочту свои стихи вслух, а потом тетрадку заберу. (Становится в позу, открывает тетрадь, читает.) Стих первый: «Без поллитры — нет палитры».

Она. Ну?

Он. Все!

Она. Ха-ха-ха!

Он. Я специально прочел, чтобы ты поняла, как я страдаю в этом доме: пить нельзя, ругаться — тоже…

Она. А зачем вам так страдать? По-моему, вы совсем выздоровели… И что вас тут держит, Федя?

Он. Ушел бы! Убег! Но нельзя… «Не могу старуху оставить — Аню мою она должна представить». Это — стих второй!.. Хо-хо-хо! Читаю третий стих: «У меня во рту железный зуб. В грозу боюсь открывать рот, чтобы не попала молния!»

Она. Ха-ха-ха! Браво!

Он. Стих четвертый. Мой самый любимый:

Флаг. Крик.Снег выпал,И я выпил…

Не поняла, ведьма? С удовольствием поясняю… Я вообще отношусь к своим стихам и картинам демократично… Есть такие гордые художники, поэты: напишут — и понимай как хочешь… А я всегда на обороте картины пишу разъяснение!..

Она. Ха-ха-ха!

Он. И со стихами — тоже… Читаю научный комментарий к прочитанному стиху: «Однажды я шел по улице. Под пальто у меня была… (Вздохнув.) Да!.. И вдруг в небе — я увидел флаг. Он так хорошо реял!.. И на душе у меня оттого была такая благодать — я люблю флаги… И вот тут раздался — крик!.. Я испугался. Думаю: попаду в историю — бить будут, бутылку заберут. И побежал я прочь!

И в этот миг пошел снег — чистый, пушистый… И так мне стало стыдно, погано… Открыл я бутылку… и выпил…» Вот и весь стих…

Она. Милый Федя… Добрый Федя…