Синий маяк - Ксения Литвинова

Надулась. Ушла в свой сундук и крышкой хлопнула. А говорила — только днём спит! Я подождал немного — вдруг опять вылезет? Нет, тихо всё. Выпустил нож, пошёл к умывальнику, зачерпнул воды. Одну кружку выпил, другую вылил на голову.

Угораздило так вляпаться, а? До сих пор трясёт! От холода, не иначе. Она же не мёрзнет, вот и не затворила раму! И подоконник попортила. При синем свете на белой краске проступают глубокие борозды — от тех когтей, что у неё на задних лапах. Дерево пропарывает, как масло! Ножом эту летунью не возьмёшь, без толку. И Пером не возьмёшь.

Глядя в осеннюю темноту, я прикидываю, не спихнуть ли её вместе с сундуком в море? В океан, который как шар. Так ведь крышку выломает! И неразумно это — сперва вытаскивать, потом топить обратно. Ради чего тогда было мучиться? Особого вреда она мне не причинила. Прибирается, тоже польза. Правда, убивает каждую ночь кого придётся. Но такова её сущность, верно?

Почесав на горле след от укуса, я запираю окно и возвращаюсь в ледяную постель. Подушка мигом намокает от волос, нож мешается в кармане. Я кутаюсь в волшебное одеяло, но мне всё равно зябко. И запах чужой остался, тревожный, как от близкой грозы. И рассвета ждать не хочется — первый раз в жизни. Так и маюсь до утра. Слежу, как скользит по стенам синий луч. Гляжу, как серые тени разбегаются от луча. Слушаю, как терзают друг друга чёрные волки. Глаза начинают слипаться, лишь когда небо в окнах светлеет. Я хочу, чтобы мне привиделись кружевные корабли в невесомой пене. Но мне ничего не видится, словно лишённой снов твари. Так, чернота одна. Чернота и холод.

Глава 2

День настаёт медленно и неохотно, так как тучи заполонили весь небосклон. Но всё-таки тени уползают за лес, а зверьё разбегается. Сундук молчит, и я не осмеливаюсь его коснуться. Не буди лихо… Я гашу маяк, завтракаю жареной рыбкой и печеньем с джемом и дочитываю про вчерашних драконов. Я давно взял за правило проходить страницу в день. Учил бы больше, но от этого книги быстро кончаются, заставляя возвращаться к началу. А так можно долго думать над каждым словом. Спускаясь по лестнице, я размышляю над тем, что драконов покрывала золотая чешуя. Любопытно, что имелось в виду — только цвет или это действительно было золото? И могли бы в самом деле существовать драконы?

Перед дверью я прислушиваюсь, но не различаю ни звука и отваживаюсь выйти на берег. На камнях следы незаметны, но песок у воды изрыт множеством лап. Тут и там виднеются пятна крови, которые уже замывает прибой, а за маяком растянулся волк. Определённо, мёртвый, а то бы он перевоплотился. Догрызлись-таки! Что-то они особенно рассвирепели сегодня.

Мне уже приходилось закапывать оборотня, причём в мёрзлую землю. С тех пор я им заранее готовлю яму. Но тот волк был весь истерзан. А этот почти целый, можно снять шкуру. Зимой пригодится.

В задумчивости я обхожу тёмную тварь. Когти и зубы пугают даже сейчас, но жизнь вытекла из разодранной глотки, оранжевые глаза потухли и затянулись смертной пеленой. Кем он был, интересно? Лучше не знать. Лучше поискать хороший нож. Ах, да, нож и так в кармане! Потом опилок набрать, поглядеть, остался ли уксус… Минут через десять я приступаю к работе и радуюсь, что работы хватит до ночи.

— Каждый день кого-то потрошишь? — произносит шуршащий голос у меня за спиной.

— Здесь кровь, — предупреждаю я, не оборачиваясь, — не потеряй голову.

— Мёртвая кровь меня не волнует, — заявляет она, обходя тушу, — не понимаю, как можно питаться падалью!

Вчерашняя гостья надела другое платье — белое в цветочек. Но выражение глаз не поменялось.

— Я не стану его есть, — говорю я ей в утешение.

— Нет? Почему?

Почему? Вряд ли оборотни приятны на вкус. Боюсь, даже магия в них отравлена.

— Я ведь человек всё-таки. Не представляю, как можно питаться людьми!

— Если ты сам человек, то, конечно, не представляешь, — глумится нечисть. — Хочешь, вместе его обдерём? А то стухнет, пока ты управишься!

Вместе дело идёт быстрее. С её-то когтями! Останки оборотня мы перетаскиваем к яме. Закапываю я его честь по чести, чтобы никаких претензий. Возвращаюсь, а моя помощница уже закончила со шкурой и даже не запыхалась. Она вообще не дышит, по-моему. Но за платье переживает:

— Жаль, что запачкала!

— С синей водой отстирается, — обещаю я, разматывая верёвку.

— Эта вода прямо на все случаи! — дивится гостья. — А есть её можно?

— Нельзя, — бросаю я хмуро.

Пить можно. Покойный папаша этой жидкости потреблял больше, чем маяк. Что и сподвигло его пуститься в плавание. Может, он драконов каких начал видеть — кто же знает?

Чтобы не вспоминать о грустном, я возвращаюсь к делу. Шкуру надо растянуть так, чтобы ночью её оборотни не подрали. Я уже и место присмотрел — над тропинкой две ветки нависли одна поверх другой. То, что надо. В последний раз я по деревьям лазал мальчишкой, но и теперь бы справился. Если бы эта насмешница отвязалась.

— Давай, я заберусь, — упрашивает, — мне легче!

И раз — на когтях вверх по стволу. Проворнее кошки.

— Что стоишь? — поторапливает. — Кидай, я поймаю.

Спорить готов, да не с кем — эта хитрюга нарочно встала у меня над головой! Но я упорно смотрю на горизонт, закрепляя узлы. Так упорно, что чуть не приматываю ей ногу.

— Эй! — вскрикивает она, поджав ступню. И спокойно стоит на одной ножке, ни за что не держась.

— Умница, — подмечаю я, — имя выучила.

Она отбрасывает за спину косу и садится рядом с растянутой на ветках шкурой.

— Снимешь меня?

— Ты и сама спрыгнешь.

— Так камни же! — колеблется Эйка.

Я ставлю её на землю, и смертоносные зубы оказываются в опасной близости от моей шеи.

— Обувь носить не пробовала?

— А по деревьям как лазать? — не понимает она. — Тут либо удобство, либо польза! Тебе надо ещё помогать или хватит? Я боюсь, что солнце проглянет, мне бы в сундучке переждать.

— Иди, — разрешаю я с облегчением, — только ближе к воде, там камни гладкие.

Провожая взглядом ночную нежить, я всё равно беспокоюсь, как бы она не повредила ногу. Чепуха! Её с любой высоты кидай, ничего не сделается.

С наступлением сумерек Эйка выбирается из сундука уже в жёлтом платье. И мы устраиваемся за столом. Стёкла запотевают от вечерней прохлады. Закат догорает вдалеке нитью расплавленного золота. Я зажигаю