Сердце Аспида: Жена поневоле (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas"

Водила непонимающе глазами, пока смутно не припомнила, что здесь делала.

Тяжко было, вяло мысли текли, и сил не было на помощь позвать. А как собралась было да крикнула: «Спасите!», вместо гласа невнятное «м-м-м» получилось, заглушаемое кляпом.

Вот тогда испугалась я пуще, задергалась в путах, цепями побрякивая да во мрак пещеры всматриваясь…

Не зря учуяла недоброе — в дальнем углу, куда свет почти не доставал, зелёные огоньки сверкнули. Темнота пошатнулась, вырисовывая силуэт…

Дёрнулась в диком желании удрать немедля, да лишь цепями сильнее брякнула и затылком глухо о стену врезалась. Зажмурилась, молясь, чтобы дурным сном это всё оказалось, но когда распахнула очи, поняла, что кошмар… настоящий да наяву. Тот самый, что со вчерашнего дня моим мужем значился.

Отделился силуэт от мрака, на свет выходя…

Аспид… в облике Змия.

Глава 5

Вольха

Медленно появлялся… Вначале продолговатая голова, кою венчали шипы аки корона. Длинная шея с поблескивающей чешуёй, что на бликах огня кровавой казалась. Потом на больших когтистых лапах плотное тело с поджатыми крыльями из мрака вынырнуло.

Просторна пещера да потолки высоки, но Аспид в ней сразу занял значительно места, хоть и был всего раза в два поболе коровы. Думала, крупнее они, но и того, что сейчас увидала, хватило, чтобы обмирать от ужаса.

То в одну стороны голову склонял, то в другую, на меня раскосыми, зелёными глазищами таращился да из щелей носа пар пускал, словно раздумывал: сразу сожрать аль подпалить для начала…

А я равно с его дыханием своё затаивала да об каменную стену спиной прикладывалась, испуганно вздрагивая.

Хищная пасть приблизилась вплотную.

Я замерла, во все глаза на него глядючи.

Он коснулся прохладой носа моего лба и вниз заскользил, дорожку прохладную оставляя: по виску, щеке, шее, груди, животу… и обратно.

Как воротился к лицу, оскалил пасть, звук пугающе утробный издав, а когда щёлкнул зубищами за край горловины платья, меня сознание и подвело.

Очнулась уже на алтаре. Без цепей, кляпа…

Пока оглядывалась непонимающе, села, обхатив себя за плечи да вздрагивая от каждого шороха. Особенно темень меня влекла. Зачем-то всматривалась, Аспида выискивая, но только встала босыми ногами на холодный каменный пол, мой кошмар объявился:

— Очнулась? — его тихий голос прошелестел на всю залу ритуальную. Вышел из дальнгой угла, откуда и первый раз показался Аспидом. Но тепереча в облике человеческом.

Поджарый, высокий, гибкий и хищный.

Вышел на свет, в отличие от наших мужей, шокировав своим полуголым видом. И ежели в терем к нам в рубахе и брюках являлся, то сейчас я тело его могла разглядеть от стоп до головы. А там было на что посмотреть.

На причинное место глаз не переводила, куда более зачаровали множественные рисунки, покрывающие и руки, и ноги, и торс. Что именно начертано, так сразу и не сказать — в скудном свете неразборчиво, но точно орнаменты и руны…

Это завораживало, особенно то, как играли блики от огня на его идеальном теле. Аж мурашки по коже высыпали от волнения. Дух захватывало, и сердечко маетно билось.

А потом я совсем от охватившего меня жара была готова сгореть, когда глаза подняла на лицо Аспида…

Поймал за бесстыдным рассматриванием. Пилил взглядом пронизывающим, и зелень необычайная в очах играла.

— И что же ты, Вольха Грозненская, так слаба духом оказалась? — его низкий голос тягучестью наполнил пещеру, и в теле моём вызвал дрожь ответную.

— Ладно, чувств лишилась, то со всеми бывает, но неужто ты и голос утратила? — прошелестело насмешливо и в то же время требовательно.

— Не утратила, — брякнула, силы сыскав. Никогда сопли не жевала да на кулак не наматывала. Меня, хоть и в строгости воспитывали, учили не только уважению к старшим и всяко разным женским делам, но и премудростям житейским. И в особенности говорить, когда велено, ибо батюшка веровал, что, хоть мужи и управляли княжествами, рядом всегда место для жены было, и, ежели было, что полезное сказать, пусть лучше поделится, чем безмолвием упрекает. Послушать — не беда, не убудет с мужика…

— Но боишься до сих пор, — а вот теперь откровенно глумился Аспид окаянный. Неспешно ко мне подошёл, нависая горой и чаруя обликом диким. — Я лишь год жизни просил, ежели меньшим сроком не обойдёмся…

— Я не смогу ВАС полюбить, — гордо голову задрала.

— А мне оно зачем? — прищурился Дамир. — Мне наследник надобен…

— И Вы отпустите, как срок выйдет?

— Ежели не оплошаешь ни в чём — как и обещал, отпущу.

— Что значит оплошаешь? — сердце биться перестало. И без того дышала урывками, а теперь и подавно голова кругом пошла, ноги ослабели.

— Ежели не разгневаешь да на клык не попадёшь… — последнее не то промурчал, не то прорычал, а по мне дрожь пробежалась от голоса его низкого и бархатного. Отшатнулась, да в алтарь задом уткнулась, оказавшись в ловушке, куда сама себя загнала.

— Опять трусишь, — обронил Аспид, ступив ближе, да руками в алтарь упираясь по обе стороны от меня. — А как же клятва верности? Почитать мужа своего… — намерено протягивал слова, ко мне склоняясь.

— Так я от клятв не отрекаюсь, — мотнула головой. — И от долгов тоже… Ежели должна вам, — преисполненная достоинства молвила, но Дамир меня заткнул. Губами своими жадными хапнул мои, продолжая собой к алтарю подпирать. А когда сдалась под напором и отклонилась, не позволил свободы, за затылок придержал, поцелуй углубляя.

Окаянный Аспид!

Решил меня измучить: языком зубы протаранил, совсем дух из меня вышибая. Не то завопила возмущённо, не то застонала от бури чувств небывалых.

Ноги ослабели, голова закружилась… и легко, воздушно стало. Так необычно сладко, горячо, волнительно, что вцепилась в Дамира, дабы не рухнуть наземь. Обвила за шею…

И тогда рык его низкий, ответный, прогнал по телу волну щекотливых, очумелых от восторга мурашек.

Когда Аспид прервал поцелуй, к ужасу поняла: сижу на алтаре, а он уже между ног моих… горячил ляжки своим телом и зарождал в нутре… нечто, чему не находила объяснения. Ох, и люто я себя и плоть свою возненавидела за предательство такое…

А Дамир гипнотизировал ликом своим: дышал быстро и шумно, ноздри носа трепетали яростно. Взглядом по лицу моему прогулялся, задумчивым и огненным, словно сам полыхал и едва сдерживался, чтобы и меня не спалить.

Потянулся рукой к моей щеке.

Затаилась я, страшась и себя, и его, и того, что случиться должно было. Но он лишь кончиками пальцев, едва ощутимо по скуле повёл, я слегка отвернулась, избегая прикосновения и кляня своё слабое тело за то, что так явно выдавало мой страх перед этим существом.

Дамира не смущало ничего. Он… наслаждался властью своей.

По шее уже скользил — по жилке, выдающей, как во мне кровушка бесновалась, с нажимом линию чертил, жадно изучая, как его коготь след красноватый оставлял, и пусть не до крови, но я натягивалась аки струна.

И ещё ниже… уже дланью шершавой по оголённой ключице… А подцепив ленточки — последний рубеж, соединяющий края ворота рубахи, чиркнул по ним, открывая больший доступ к моему телу:

— Зачем так? — в ужасе ахнула, понимая, что уже не отвратим момент близости, а жесты Аспида меня до обморока пугали. Дрожала, во все глаза таращась на мужа. Пламя единственного очага подрагивало, бросая зловещие блики на стены, играя на полу и потолке, на жертвенном алтаре, на Дамире…

От мыслей, что мы одни, я его жена, а Аспид явно намерен закрепить наш брак, уже тёмные оковы небытия смаргивала. Дамир мой истеричный вопрос без ответа оставил и без лишних слов ладонью толкнул на «брачное ложе», пусть оно в данный момент и голый камень в холодной пещере.

О, Великая Лада, даруй мне временное помутнение!

Пусть лучше в обмороке побуду, нежели чувствовать это чудовище!

И поцелуй его не желала ощущать.

Зажмурилась сильно, чтобы не видеть его. Губу закусила, чтобы эта боль притупила другую.