Дневник учителя. Истории о школьной жизни, которые обычно держат в секрете - Райан Уилсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конец начала
Вот и все, год практики подошел к концу. Мы выпиваем с Кристин в университетском саду и делимся историями о радостях и горестях, проигранных и выигранных сражениях. Один из практикантов взялся поставить школьный спектакль (что очень ответственно в любом учреждении) и с триумфом справился с поставленной задачей. Другой умудрился ненадолго забыть ребенка на автомагистрали, пока ученики ехали в театр на школьном микроавтобусе. Я очень рад, что у меня ничего подобного не происходило.
Мой взгляд на преподавание стал реалистичнее, чем когда я впервые вошел в класс, нервно сжимая в руках план урока и ожидая, что после школьного дня подросткам наверняка захочется организовать шекспировский кружок.
Несмотря на все трудности, я полон надежд, приятно взволнован и готов к тому, что будет дальше. Я получил постоянную работу в государственной школе в зеленом торговом городке. Это замечательная школа со спокойной и благоприятной для учебы атмосферой, где даже есть особые программы коррекции плохого поведения, которые дают хорошие результаты. Я с нетерпением жду, когда буду вести занятия как настоящий учитель, а не просто практикант. Что еще лучше, Зои тоже взяли в эту школу. Мне не терпится начать.
Новый прикид
Мы с Зои решаем вместе ездить в новую школу. Дорога занимает полчаса, и эти поездки быстро становятся для нас источником ежедневной радости – мы рассказываем друг другу смешные истории о том, что натворили дети.
Для первого рабочего дня мы оба купили новые костюмы. Зои, как всегда, подобрала идеальный образ, но мое чувство стиля несколько подкачало. Мы весьма странно выглядим в моем маленьком «Ярисе»: представьте себе Мэрилин Монро и Джереми Корбина[8]. Тем не менее чувствуем себя отлично.
Мы проходим по коридору мимо детей, стоящих небольшими группами, пытаясь демонстрировать спокойный авторитет и серьезность.
Обсуждая схемы работы и планы уроков, мы время от времени желаем доброго утра ученикам в коридоре. Сложно представить себе более профессиональную пару учителей. На середине особенно важного комментария о том, как охватить все цели обучения при подготовке к экзаменам, я замечаю, что Зои не идет рядом со мной. Я оглядываюсь и вижу, что она лежит на полу лицом вниз. Ее новые туфли выглядят потрясающе, но плохо сочетаются с отполированным линолеумом: она за секунду распласталась на полу. Я помогаю ей подняться, и мы продолжаем путь с серьезными учительскими лицами, хотя оба еле сдерживаем смех. Завернув за угол в конце коридора, мы начинаем хохотать и на протяжении еще нескольких лет каждый день будем смеяться на этом месте.
Позднее в тот же день я прохожу мимо двух девочек из девятого или десятого класса. Я не стараюсь подслушать их разговор, но они болтают довольно громко.
– Кто ведет у вас литературу в этом году? – спрашивает девочка А свою подругу.
– Новый парень, мистер Уилсон. Знаешь, тот ирландец? – отвечает девочка Б.
– Да, я видела его издалека. Выглядит подтянутым.
В этот момент я готов сделать что угодно, чтобы отвлечься от этого разговора. Буквально что угодно. Сделать вид, что что-то забыл и пойти другой дорогой. Зайтись кашлем. Начать заниматься гимнастикой прямо в коридоре, чтобы прекратить их диалог.
Девочка Б повышает голос до нечеловеческой громкости и орет на весь коридор:
– Ты что, шутишь? Меня тошнит при одной мысли об этом!
Первый урок
Я снова и снова представлял свой первый урок в качестве настоящего учителя, ведь мечтал о нем со своего восьмого дня рождения. Мне хотелось, чтобы он прошел у милых и послушных семиклассников, которые будут так же счастливы, как я. Но вместо этого мне предстоит урок в тринадцатом классе. Это старшие ученики в школе (им семнадцать-восемнадцать лет), и мне предстоит рассказать им о готической литературе.
Я планирую спросить, как их зовут и как они провели летние каникулы. Начинаю с рассказа о своей поездке в Рим (знаете ли вы, что Колизей был построен в 80 году нашей эры?), а затем обращаюсь к ученику слева от меня и спрашиваю его, что он делал на каникулах. Глядя мне прямо в глаза, он отвечает: «Меня зовут Джек, и я превратил трех натуралов в геев». Я мысленно отмечаю для себя строго придерживаться учебного плана на следующем уроке.
Меня потрясает не только то, что его неуместный комментарий сорвал начало моего невинного и долгожданного урока, но и то, с какой уверенностью и непринужденностью он говорит о своей сексуальности всего в семнадцать лет.
В нашей школе любой хотя бы слегка женоподобный мальчик становился объектом нападения всех задир и хулиганов в округе.
Мой дискомфорт отчасти связан с тем, что когда-нибудь я услышу в свой адрес вопрос о своей сексуальной ориентации. Решаю пока об этом не думать.
Несправедливый коп
Одним чудесным осенним днем моего первого рабочего сентября меня чуть не арестовали в сонном эссекском городке. Я на неделю уезжал к родственникам в Северную Ирландию и привез оттуда несколько местных банкнот. Хотя это абсолютно легальное платежное средство в Англии, любой североирландец расскажет вам кучу историй о том, какое лицо делают продавцы в английских магазинах, едва завидев эти банкноты. Чтобы избежать неприятных ситуаций, я решил заехать в город в обеденное время и обменять их.
Я подаю банкноты даме за стойкой в почтовом отделении, и она смотрит на меня с едва скрываемым подозрением.
– Я не могу этого сделать, – говорит она резко.
Наверное, мне следовало воспринять ее тон как предупреждение. Пока я иду вдоль дороги и думаю, где еще могу попробовать их обменять, рядом со мной останавливается полицейский автомобиль, из которого выпрыгивают четверо полицейских и окружают меня. Поразительно, как работает мозг в таких ситуациях: две недели назад я проехал на желтый (а возможно, уже и красный) сигнал светофора, и теперь, вероятно, мне придется поплатиться за эту безответственность.
Я уже собираюсь признаться в своем водительском грехе и принять штраф с извинениями, как вдруг один из полицейских говорит, что они расследуют серьезное дело о мошенничестве и хотят поговорить со мной. Он делает это тоном, которым обычно в магазине напоминают кому-то об очереди. Он спрашивает, есть ли при мне то, о чем им следует знать. Я вспоминаю, что лежит у меня в карманах: две
