Тревожные сны царской свиты - Олег Попцов

Смутное время не предрасполагает к торжеству нравственных и этических принципов.

Весна 1995 года мало чем отличалась от осени 94-го или зимы того же 95-го. И дело, в конце концов, не во времени года. Существовала политическая альтернатива. Она существовала с первого же дня работы Думы. Законодательная власть, избранная на половинчатый срок в 2 года (период был назван переходным), убранная в жесткое конституционное ложе, исключающее рецидивы, столь характерные для прошлого Верховного Совета, способного практически парализовать любые действия президента и правительства. Ныне возможности президента и Думы несопоставимы. Президент получил право на роспуск Думы и на объявление досрочных выборов при самых разных комбинациях. Иначе говоря, у президента всегда есть шанс провести выборы либо их отменить. И что принципиально: и в том, и в другом случае президент действует в пределах новой Конституции. Сущность альтернативности изменилась. Если раньше все исчислялось дилеммой: согласно Конституции или вопреки ей, то теперь пространство алогичности расширилось и альтернативные действия, хотя и противоположные по смыслу, оказываются в пределах конституционного поля. Последние решения Конституционного суда, рассматривавшего вопрос о законности указов президента по поводу Чечни и признавшего их полную конституционность, — лишнее тому доказательство. Представить подобное решение суда в пору председательства в нем Валерия Зорькина невозможно. И дело не в позиции Зорькина. Он и сейчас оказался в числе трех судей, высказавших свое несогласие с вердиктом суда. И даже не в составе суда. И не в политической значимости сил, противостоящих президенту в начале 93-го и в середине 95-го годов. Дело в конституционном преобладании президента и над Думой, и над Советом Федерации, и над Конституционным судом. Опираясь на правовое поле, Конституционный суд среагировал на это преобладание. Огласи суд решение, отрицающее правоту президентских указов, — конфликт в Чечне обрел бы новые побуждающие силы, была бы дестабилизирована обстановка в армии, перечеркнута возможность переговоров, и конфликт бы выплеснулся за пределы России. Характерно уточнение суда, что проблемы защиты прав человека, самый уязвимый с точки зрения Конституции правовой плацдарм в этом конфликте, суд вынес за скобки своего решения, предлагая решать его в иных законозащищающих инстанциях. Вопрос: в каких именно? — остается открытым. Определяющей статьей новой Конституции, ее знаменем является тезис о защите прав человека. И если Конституционный суд — а только он оценивает конституционность любых действий, а значит, и их последствия — выводит этот принцип за пределы своей прерогативы, неминуемо осложняется ситуация вокруг самого Конституционного суда как гаранта и защитника новой Конституции. Вывод, возможно, и нелицеприятен, но он очевиден.

Но вернемся к идее выборов.

Президент извлек максимальный выигрыш из слухов, распространяемых прежде всего самим депутатским корпусом о роспуске Думы. Эти слухи, как ни странно, постоянно укрепляли престиж президента, так как в публичных выступлениях он постоянно подчеркивал свою приверженность конституционным нормам, а следовательно, и желание провести выборы в сроки, обозначенные в Конституции. Общество исподволь подталкивалось к умозаключению: в разгоне Думы заинтересованы силы внутри Думы. Президент сохранял сальдо корректности и не говорил об этом вслух. Однако выплеснувшиеся предвыборные ажитации различных политических сил очень скоро стали представлять диссонанс с полумолчанием президента и отсутствием предвыборной темпераментности в среде исполнительной власти. Это необъяснимое поведение исполнительных структур не укладывалось в логику предвыборных страстей и побуждало депутатский корпус распространять слухи о том, что Кремль что-то задумывает. Поздняя весна и лето 1995 года все расставили на свои места. Состоялось совещание у президента. Сначала у президента побывал Черномырдин, затем Иван Рыбкин. Возможен и другой вариант: на встрече присутствовали оба. Сразу же после встречи с президентом и Рыбкин, и Черномырдин заявили о необходимости создания двух предвыборных блоков. Не одного, не четырех, а именно двух. Обкомовское прошлое Ельцина подавило Ельцина-президента, он среагировал на нестандартность ситуации авторитарно — дал указание создать предвыборные блоки. Первый поручил возглавить премьеру, а второй — спикеру Думы. Предписал обоим придерживаться центристских позиций. Характер мышления — вне демократических шатаний, стиль — номенклатурно-советский («верхи» знают, что нужно «низам»). Непримиримая оппозиция не осталась в долгу. Она тут же заявила о коварстве режима, о назревающем тоталитаризме, об агонии власти, которая, используя свое служебное положение доступа к государственной казне, от которой кормятся и коммерческие банки, и всевозможные блоки, фонды, в которых тусуется власть вперемешку с преступным миром. Демарш оппозиции был не столь безобиден. Пристегивая «новых русских» к блоку «Наш дом Россия», оппозиционеры полагали, что весь черный гнев, который вызревает в обывательской среде по отношению к роскошным лимузинам, особнякам, заполонившим живописные территории пригородов и зоны отдыха, к ночным ресторанам и казино — короче, всему тому, что в течение семидесяти лет считалось исчадием ада, непременно обрушится на президентское окружение. Относительно «новых русских» «непримиримые» лукавят. Эту самую черную тень рынка все политические силы, вслух ее проклиная, на самом деле перетягивают на свою сторону, делят, раскраивают. На момент выборов оппозиция готова забыть риторику про «чистых и нечистых». И цвет бизнеса оппозицию не интересует: черный «нал», белый «нал», красный «нал», лишь бы он был, особенно в момент выборов.

Черномырдин остался верен своей натуре. Он начал действовать незамедлительно, полагая, что организационное превосходство на старте неминуемо скажется на протяжении всего предвыборного марафона. В кратчайшие сроки был подготовлен и проведен организационный съезд. После чего, по законам цепной реакции, стали собираться региональные съезды движения «Наш дом Россия». Черномырдин под общий гул одобрения был признан лидером нового движения.

Сам зал съезда, говоря привычным языком, выглядел административно-номенклатурным: губернаторы, мэры городов, главы администрации районного масштаба, президенты концернов, директора заводов. Незнакомых власти лиц в зале, по существу, не было. Громкофамильная интеллигенция, заявленная в списках, на съезде частично отсутствовала. Запомнился президент Академии художеств Ткачев, который, судя по его словам, возлагал на блок и лично на Черномырдина большие надежды: «Российские художники терпят великую нужду. В других блоках и партиях какие-то крикуны, ненадежный народ, здесь что ни кресло, то должность премьер, вице-премьер, министр, губернатор, президент компании». Что верно, то верно! «В нищете свобода — товар неприбыльный». Съезд истекал обилием. Множество прессы, столы уставлены вкусной, излучающей жар и запахи едой, побуждающей к высоким словам и надеждам. Наконец-то…