Дева и Змей - Наталья Игнатова

— К чему вам?

— Стоило подниматься на гору?

Входить в ворота почему-то очень не хотелось. С одной стороны, было страшно интересно поглядеть на замок изнутри. Вряд ли, конечно, он из обсидиана, но Элис, побывавшая за время поездки в самых разных крепостях и цитаделях — как жилых, так и превращенных в музеи, — не видела ничего сравнимого красотой с этими матово блестящими стенами. С другой же стороны… Нет, ничего с другой стороны не было, просто неприлично же вот так, ни с того ни с сего принять приглашение почти незнакомого мужчины. Это вам не в гости к Курту Гюнхельду прийти. У Курта мать. И, кстати, что он там говорил о чудовище?

— Что ж, если гора не идет к Магомету, Магомет не смеет настаивать, — Невилл протянул незаметно подошедшему слуге свое оружие, — но я надеюсь, вы не сочтете за навязчивость, если я провожу вас… видимо до города, так? Вряд ли вы интересуетесь входом в Холмы.

— Куда?

Другой слуга, а может, и тот же самый — с одного взгляда не разобрать, возник рядом с хозяином, держа в руках поднос с двумя фарфоровыми кружками.

— Там, у вас за спиной, есть скамейка, — Невилл принял поднос, показал глазами, и Элис, обернувшись, действительно увидела по ту сторону тропинки скамью и резной невысокий столик. Они прятались в подобии живой беседки из гибких ветвей какого-то плакучего дерева, обвитых узором вьюнка. Бутоны по дневному времени были закрыты, а ночью, наверное, здесь стоял густой медовый аромат.

— Хоть чашку шоколада примете от меня?

Не дожидаясь ответа, хозяин замка прошел к скамейке, сел, поставил рядом поднос и приглашающе кивнул:

— Угощайтесь. У меня хороший повар.

Сама Элис ни за что не поставила бы скамью в таком месте, откуда не на что и посмотреть, кроме как на замковую стену. Неужели на вершине холма не нашлось уголка, откуда можно было бы любоваться и городком из сказки, и полями, и живописными рощами?

— Отсюда открывается необыкновенный вид, — Невилл словно читал ее мысли, но Элис не поддалась на уловку: немудрено догадаться, о чем думает человек, когда ему предлагают посидеть почти уткнувшись носом в стену. Так что она понимающе улыбнулась, подняла взгляд к черным зубцам, да так и застыла от изумления. Что за утро?! Чудо за чудом бежит, как вагоны в поезде.

Замок светился. Стены и башни переливались, играли красками, преломляя свет, как драгоценные камни. Над крышами дрожало марево, похожее, наверное, на сполохи полярного сияния, и в шелковой этой завесе Элис видела отражение городка внизу, цветные крыши, даже флюгера и людей на улицах.

Глядя на нее, Невилл улыбался.

— Сколько же это стоит?! — вырвалось у Элис. — Все эти прожектора, зеркала, проекторы?.. И как их сюда доставили?

— Геликоптером, — невозмутимо ответил хозяин.

— Простите, — Элис попеняла себе за бестактность, — это я от неожиданности. Такое великолепие, лучше любой феерии, и вот так, без предупреждения, только для личного пользования… Ваш замок, наверное, напичкан всякими приборами, да?

Вместо ответа Невилл указал на блюдо с пирожными:

— Угощайтесь, мисс Ластхоп, вы ведь любите сладкое.

Эйтлиайн

Нужна очень веская причина, чтобы создать сиогэйли — подменыша. Любой из народов фейри решает такие вопросы общим советом, почти демократическим голосованием, и выгоды для всего народа должны значительно перевешивать опасности, которым подвергнется подменыш.

Зеленоглаза леди Ластхоп, знающая ответы на все вопросы и несколькими словами умеющая убить любое волшебство, без сомнения поправила бы меня сейчас, сообщив, что подменыши, как всем известно, это нежизнеспособные чучелки, чаще всего на скорую руку вырезанные из полена, которыми волшебный народ заменяет в колыбелях человеческих младенцев. О, да, когда-то мы забавлялись подобным образом! В те давние времена, каких не застал ни я, ни мой батюшка, когда еще и дед был молод, а смертные казались диковиной.

Сказки о том, что у фейри очень редко рождаются дети, и это вынуждает нас красть человеческих детенышей — всего лишь сказки, и немного правды найдется во всем, что сложено о нас. Однако сиогэйли мы создаем. Начали создавать, когда поняли, что Тварный мир и мир Срединный влияют друг на друга в равной степени. Сиогэйли — настоящий, а не из сказок — это чистокровный фейри, отданный людям, чтобы, живя среди смертных, он приносил пользу нам.

Я видел их, чужих детей на чуждой им земле. Они несчастны, их души больны, а разум мечется в поисках. В поисках того самого “входа в Холмы”, найти который им почти никогда не удается. Грустное зрелище, поневоле позавидуешь тем из фейри, кто никогда не заглядывает в жизнь людей. И лишь очень немногие из подменышей овладевают способностью направлять свою силу не на бесцельный поиск, а на поступки, ради которых они и были направлены в мир людей, обречены на человеческую жизнь, человеческую смерть и человеческое посмертие.

Я недостаточно жесток, чтобы радоваться чужой боли.

Но и не настолько уж жалостлив, чтобы заострять внимание на бедах сиогэйли, когда рядом со мной сидит красивая девушка. Просто она сама — подменыш, к счастью или к несчастью для себя смирившаяся с жизнью в мире смертных. И, может быть, я не стал бы уделять ей так много внимания, невзирая даже на исключительную красоту и воистину необыкновенные глаза. Может быть, я, презрев проклятый договор, взял ее кровь, подарил ей бессмертие и позволил жить вместе со мной, пока не наскучит. Нет, остановили меня не красота, и не договор, и не жалость.

Любопытство. Которое на шестисотом году жизни, вроде бы, должно уже сойти на нет.

Сиогэйли или смертная, Элис Ластхоп — другого имени у нее не было, — показалась мне необыкновенной. Это первое впечатление. Самое первое: миг, короткий, как взмах ресниц, и отчетливый, как пощечина. Наваждение? Нет. А если даже и так, кто кроме меня способен в этом разобраться?

Шоколад с профитролями был, на взгляд Элис, идеальным вариантом завтрака. Сама она, конечно, даже путешествуя в одиночестве, все равно старательно жевала с утра овсяные хлопья, запивая их соком: мама с раннего детства внушала, что завтрак должен быть в первую очередь полезным, а вкусно поесть можно в обед, если только не каждый день. Маме приходилось верить. Она к своим пятидесяти шести годам сохранила идеальную фигуру и цвет лица, и Элис собиралась повторить этот подвиг, пусть даже придется всю жизнь питаться овсянкой. Однако если предлагают шоколад, отказываться глупо. А за нежнейший крем в профитролях, Элис, не раздумывая, отдала бы пару лет молодости.

— Так что за вход в холмы? — напомнила она, удержавшись от желания облизать пальцы и вытирая их о салфетку.