Заговор гордыx - Никифор Малеин

Погода за окном испортилась, набежали тучи, хлопьями падал снег. Соседний дом и деревья оделись в мохнатые шапки. Потом повалило так, что все цвета пропали, а осталась только белая пелена.

Перед тем, как ставить седьмой камень на башни Орлик поднял глаза и увидел, как в белой завесе появилось черное пятно. Оно росло, приближалось и приняло очертания человека. Кто-то, закрытый с головой темным плащом, с посохом в руке, шел прямиком к дому. Уже вблизи стало видно, что на мизинце у черного человека блестел золотой перстень с рубином. Юстин!

Орлик метнулся от окна, задев рукой башенки, и камни с грохотом разлетелись по полу. Что за растяпа! Так был шанс спрятаться где-нибудь под столом и сделать вид, что дома никого нет. Но такой грохот Юстин наверняка услышал.

В дверь нетерпеливо забарабанили. Пришлось открывать. Черный человек уверенно вошел, стряхнул с плаща снег, снял капюшон и оказался… Никифором. Только выглядел он как-то иначе. Перестал горбиться, приосанился, во взгляде чувствовалась сила, и двигался резвее, чем раньше. Будто помолодел лет на двадцать, и из дряхлого старика превратился в зрелого, еще крепкого мужчину. «Может, обойдется?» – мелькнуло в голове у Орика.

– А, это ты… Все бездельничаешь? – брюзжаще спросил старик. – Я ищу Марию. Твоя мать здесь?

– Нет, геронда16. Она еще до рассвета ушла с госпожой в монастырь.

– В монастырь? За пределами имения? Они с ума сошли?! Даже внутри стен «Львиного камня» может быть опасно, а отправиться в долину одним – это просто безумие!

– Они не одни. С ними пошел конюх Годила. Ты же знаешь, геронда, что он сильнее всех в Ниссе: легко перекусывает монеты и распрямляет голыми руками лошадиные подковы.

– Ха, лошадиные подковы! Это все ярмарочные трюки для зевак. Голой рукой не остановишь меч, или стрелу. И о чем только думал Гонорий, когда согласился на это?

– Юлия – его единственная дочь, он ей ни в чем отказать не может – сказал юноша и отчего-то залился краской.

– Да, в этом вся проблема… – старик почесал подбородок и задумался.

Орлик внимательно посмотрел на морщинистое лицо кузнеца и подумал, что за свою длинную жизнь ему наверняка пришлось пережить всякое.

– Скажи, геронда, а тебя когда-нибудь пороли?

Никифор сдвинул брови и строго посмотрел на юнца.

– Что, напроказничал? Не бойся, сейчас наказывают легко. Не секут, а можно сказать гладят. Какой-нибудь месяц сидеть не сможешь, поспишь на животе, и будешь как прежде. Даже лучше, потому что ума прибавится!

От такой перспективы Орлик из пунцового стал зеленым. Никифор же, видя душевные страдания юнца, сменил гнев на милость.

– Не волнуйся. Никто пороть тебя не будет. Это я обещаю.

– Откуда тебе знать, геронда?

– Видишь это? – старик поднес к лицу молодого раба левую руку, где на мизинце мягко поблескивал рубин. – Теперь я управляющий поместьем. Юстин сегодня утром поскользнулся, и ударился головой о ступеньку.

– Он жив?

– Жив, но очень плох. Будем молить Господа, чтоб даровал ему исцеление и поднял с одра болезни. – Никифор с чувством трижды перекрестил лоб пальцем. – Так в чем ты провинился? Если расскажешь честно, то обещаю, что наказания не будет.

Юноша потупил взор и скороговоркой произнес:

– Я случайно увидел Юлию в одной тунике. Она решила, что я за ней подсматривал, но я не специально, клянусь. Я просто чистил дымоход, и спускался по лестнице мимо ее окна. Я только хотел…

Управляющий жестом прервал излияния. Он выглядел разочарованным, как будто надеялся услышать что-то другое.

– Пустяки. Наказывать я тебя не буду, но и ты должен кое-что сделать для меня. Прошу тебя, сиди сегодня дома, и никуда не отлучайся. Если вернется мать, пусть оставит Юлию здесь, а сама поспешит ко мне.

– Если вернется?…

– Если солдаты у ворот ее не заметят. Я предупредил их, но всякое бывает. Поможешь мне?

– Да, геронда.

Никифор накинул капюшон на голову, обернулся теплым плащом и вышел в белую пелену.

* * *

Мария вернулась затемно. Орлик, толком не спавший всю ночь, положил голову на стол, чтобы подумать о превратностях судьбы, и заснул. Услышав скрип двери, он вскочил и постарался придать телу непринужденный вид, будто совсем не спал, а просто присел. Эффект вышел противоположным – к всклокоченным волосам добавилось выражение удивленного испуга на лице. Мать приподняла светильник и оглядела стоящего в темноте сына.

– Орлик, это ты? Почему без света сидишь? – Мария подошла к столу и затеплила от своего огня лампу. Из темноты выступило женское лицо неземной, нездешней красоты. Черные брови, словно начерченные углем, изгибались над печальными темно-вишневыми глазами; небольшие губы озаряла полуулыбка. Лет двадцать назад мужчины сходили с ума от одного взгляда на эту гордую осанку и высокую шею. Перенесенные невзгоды оставили свою печать, но от этого Мария только выиграла – ее красота из броской стала спокойной, потаенной, загадочной. Черты ее лица почти полностью повторились в сыне, с той лишь разницей, что глаза у него были голубые, а волосы льняные – как у отца.

– Я ненадолго, мне нужно взять благовония и ароматные масла. Приготовлю Юлию ко сну и вернусь. Затопи печь, тут очень холодно. И подогрей похлебку. Поужинаем вместе.

Имя Юлии вывело Орлика из ступора.

– Днем заходил Никифор. Он назначен новым управляющим. Юстин ударился головой, и ему назначили замену. Геронда сказал, что у него к тебе срочное дело. Он ждет в доме управляющего. Тебе разве не сказали солдаты у ворот?

– Старый кузнец назначен управляющим? – Мария остановилась у полки с благовониями и внимательно посмотрела на сына. – Орлик, что здесь происходит?

Юноша протер глаза и стал приглаживать волосы на голове.

– Я не знаю, мне не велено было никуда отлучаться.

– Сын мой, прошу тебя, беги скорее за Юлией. Она пошла к себе через сад. Приведи ее к нам, и никуда не отпускай. Я же пойду к Анне и узнаю новости.

– Я не могу. Мне нужно на конюшню – соврал юноша, которому совсем не хотелось смотреть в глаза госпоже, которую но опозорил.

– Дорогой мой, Юлии угрожает опасность. Умоляю, оставь все другие дела и поторопись, от этого зависит ее жизнь.

Спасти жизнь госпожи – это в корне меняло дело. Орлик резво натянул обувь, надел шерстяной плащ, взял светильник и выбежал на улицу. Несмотря на позднее время, вокруг было светло. Молодой раб не раз замечал эту особенность: когда землю покрывает снег, он начинает отражать лунный свет, и по ночам небо наполняется мягким розоватым мерцанием.

На дорожке, ведущей в сад, виднелись следы женских полусапожек. Отлично! По ним не заблудишься, не заплутаешь. Орлик прикрыл рукой огонек светильника, чтоб не задуло, и побежал. Чем дальше он углублялся в сад, тем темнее становилось вокруг – деревья не пропускали даже рассеянный свет, а садовые фонари не горели. Еще одна странность: за всю жизнь юноша не мог вспомнить ни одного раза, чтобы слуги не осветили на ночь главных тропинок.

На повороте Орлик поскользнулся и больно ударился коленкой о мощеную дорожку. Хорошо хоть керамический светильник не разбил. Пришлось сбавить скорость и перейти на быстрый шаг, но отстать он не боялся.

Внезапно на дорожке появились крупные мужские следы – кто-то прятался в стороне за деревьями, а потом последовал за Юлией. В сердце зашевелилась тревога. Что там мать говорила о столичных гвардейцах? Разгуливают по всему поместью? В голове возник образ Юлии, стоящей посреди заснеженного сада в одной тунике, а сзади нее из темноты появляется свирепый экскувит с обнаженным мечом в руке, и замахивается… В висках застучало, ноги сами собой перешли на бег.

Свернув несколько раз, следы вывели на поляну, в центре которой стояла большая двухъярусная ротонда, застекленная цветными витражами. В ней обитали фазаны, павлины, попугаи и прочие диковинные птицы, разгуливавшие в теплое время года по саду. В мороз их запирали внутри в клетках и вольерах, и отапливали помещение огромной печкой. Отпечатки ног вели прямо ко входу.

Подбежав к двери, Орлик прислушался. Изнутри доносились приглушенные крики и стуки. Резко распахнув дверь, юноша закричал во все горло:

– Убери от нее руки, аспид! – Звуки борьбы прекратились, а птицы наоборот разволновались, загоготали. Несколько попугаев принялись повторять на разные лады: «Уберрри рррруки! Рррруки уберрри! Аспид! Аспид!»

Что делать дальше Орлик не знал. Ну хорошо, выйдет сейчас из темноты солдат в панцире, с мечом, и зарубит его к праотцам, безоружного, одним движением. «Значит, умру за нее. Кровью искуплю свою вину» – решил он и снова закричал, хотя менее уверенно:

– Выходи из темноты! Покажи себя!

В глубине ротонды кто-то зашевелился, зашаркал, стал двигаться ко входу.

«Это смерть моя идет» – подумал юноша, и ему ужасно захотелось зажмуриться, чтобы не смотреть ей в глаза. Но поборол себя. На свет медленно выходил мужчина, с разведенными в стороны руками. «Не гвардеец» – вот первое, что подумал Орлик. «Сапоги цивильные, без металлических поножей. Потертые штаны и простая нижняя туника навыпуск. Оружия в руках нет. Значит, сразу не зарубит». Через несколько шагов отблеск огня упал на лицо, которое оказалось знакомым. «Это Иосиф, он работает на винодельне».