Лучшее лето в её жизни - Лея Любомирская

Сеньор Гомеш смахивает монеты в кассу.

– Ну что вы, дона Адриана! – говорит он. – Вы – и вдруг ошиблись?! Вы не можете ошибиться. Если вы ошибетесь, мир рухнет!

Дона Адриана сдержанно улыбается уголками рта.

– Вам как обычно? – спрашивает сеньор Гомеш и, не дожидаясь ответа, вытаскивает из ящика четыре билета классической лотереи.[20]

Дона Адриана берет билеты. На мгновение ее рука касается руки сеньора Гомеша. Сеньор Гомеш краснеет и громко сглатывает. Дона Адриана опускает глаза.

– Благодарю вас, сеньор Гомеш, – говорит она дрожащим голосом и торопливо идет к двери. На пороге оборачивается. – До свидания. До следующего раза.

– До следующего раза, – эхом повторяет сеньор Гомеш, недоверчиво глядя на свою руку. – До следующего раза.

Drogaria

[21]

Жоау Карлушу снится, что он стоит перед унитазом в абсолютно пустом туалете и никак не может помочиться. Фальшиво насвистывая «Мария Албертина, как же ты посмела»,[22] Жоау Карлуш раз за разом спускает воду, чтобы подбодрить себя звуком льющейся воды. Безрезультатно. Только тяжесть в мочевом пузыре становится почти невыносимой.

«Доброе утро! – раздается вдруг чей-то громкий голос. – С вами Сильвия Андраде и радио „Возрождение“!»

«Это ЖЕНСКИЙ туалет!» – с ужасом понимает Жоау Карлуш и просыпается.

Несколько мгновений он лежит с закрытыми глазами, потом рывком вскакивает и бежит в туалет, на ходу стягивая с себя полосатые пижамные штаны.

Унитаз уже третий день протекает, поэтому Жоау Карлуш мочится в раковину – долго и обильно, тихонько постанывая от облегчения. Закончив и стряхнув последнюю каплю, он тщательно протирает раковину какими-то антибактериальными салфетками, которые накануне вечером купил на заправке. Выбрасывает использованные салфетки в пакет с мусором, включает газовую колонку и лезет в душ. «Мария Албертина, как же ты посмела», – мурлычет Жоау Карлуш, намыливая голову.

Полчаса спустя Жоау Карлуш – ослепительно элегантный в новом деловом костюме цвета «летняя полночь» – бегом спускается по лестнице. В правой руке у него тонкая кожаная папка, в левой – пакет с мусором.

– Доброе утро, господин архитектор! – говорит консьержка дона Ана, с обожанием глядя на Жоау Карлуша. От этого обожания Жоау Карлушу всегда делается немного не по себе.

– Доброе утро, дона Ана, – откликается он. – Ну что, Манел починит мне сегодня унитаз?

Дона Ана страдальчески морщится. Накануне ее муж Манел, числящийся при кондоминиуме сантехником, поспорил в баре, кто выиграет футбольный кубок в этом году, и теперь сидел дома с загипсованной ногой и повязкой на глазу.

– Заболел он, господин архитектор, – дона Ана разводит руками. – Сильно заболел, с постели не встает.

– И что мне теперь делать прикажете? – едко спрашивает Жоау Карлуш. – Биотуалет покупать?

Дона Ана уставилась на свои руки и не поднимает глаз. Жоау Карлуш тяжело вздыхает.

– Когда Манел выздоровеет, пусть сразу зайдет ко мне, – командует он и идет к выходу.

– А может, – слабым голосом говорит ему в спину дона Ана, – может, вы братца вашего попросите? Может, он починит?

– О дааааа… Этого, пожалуй, допросишься! – с этими словами Жоау Карлуш выходит на улицу и громко хлопает входной дверью.

«Мария Албертина, как же ты посмела», – мурлычет Витор, кромсая ножом белую парафиновую глыбу. Парафин крошится, и Витор хмурится. Наконец ему удается отковырять небольшой кусок.

– Достаточно? – спрашивает он у покупательницы – небольшой девочки в розовой нитяной шапочке.

– Даже много, – отвечает девочка. – Можно поменьше?

– Поменьше этого только крошки, – строго отвечает Витор. – Насыпать вам парафиновых крошек?

Девочка мотает головой – крошки ей не нужны. Витор пожимает плечами – ну, не хотите, и не надо – и кидает кусок на весы.

– Евро десять, пожалуйста. – Витор заворачивает парафин в коричневую бумагу и оглядывается в поисках клейкой ленты или огрызка шпагата. Потом внезапно ухмыляется, лезет куда-то под прилавок, достает оттуда розовую «подарочную» тесьму и старательно обвязывает ею сверток.

– Вот, – говорит он. – Чтобы не нарушать цветовую гамму.

– Спасибо большое, – бормочет девочка, заливаясь краской до самой шапочки. Она кладет на прилавок деньги, которые достала из розового нитяного кошелечка, хватает свой парафин и выскакивает за дверь, едва не столкнувшись на пороге с доной Аной.

– Доброе утречко, дона Ана! – кричит Витор, выходя из-за прилавка и распахивая объятия. – Как вы себя чувствуете? Как ваше давление?

Дона Ана звонко целует Витора в обе щеки.

– Все прекрасно, сынок. Как перестала пить кофе, сразу стало полегче.

Витор понимающе кивает.

– Чем могу быть полезен, моя дорогая? – спрашивает он, возвращаясь за прилавок. – Замок от входной двери поменять хотите?

Дона Ана отрицательно качает головой.

– Мне бы эту… такую штуку резиновую… для унитаза… Унитаз у жильца протекает.

– Дона Ана! – со смехом ахает Витор. – Вы теперь и сантехник? А как же Манел?

– Манел ногу сломал, алкоголик, сукин сын, – зло говорит дона Ана. – Сидит дома, уставился в телевизор, копыто свое выставил загипсованное и пиво хлещет. А все здание – на мне!

Витор гладит дону Ану по руке.

– Ну не расстраивайтесь так. Хотите, я вечером зайду посмотрю, что там с унитазом?

– Витор! Сынок! Правда зайдешь? А тебе не сложно?

– Ну дона Ана, миленькая, когда я вас последний раз обманывал? – говорит Витор с укоризной. – В какой квартире у нас авария?

Дона Ана молчит и смотрит на него жалобно и виновато.

Витор мрачнеет.

– Да что вы? – неприятным голосом спрашивает он. – Неужели у их высочества? Неужели у моего великого брата еще и унитаз есть? Может… – Витор изображает на лице крайнюю степень изумления. – Может, он им пользуется? Может, даже по назначению? Может, он туда какает?! И не всегда розами?!!

Дона Ана тихонько вздыхает, и Витор успокаивается так же быстро, как и завелся.

– Ладно, – устало говорит он. – Раз пообещал, значит, зайду. Посмотрим, что наш господин архитектор натворил с унитазом.

Спустя полчаса дона Ана наконец уходит. Витор прохаживается вдоль стеллажей, задумчиво прикасаясь то к россыпи блестящих шурупов в большом деревянном ящике, то к огромной катушке, на которую намотана металлическая цепь. Ковыряет ногтем парафин и тут же брезгливо вытирает руку о комбинезон.

Потом заходит в подсобку. На вешалке, прикрытый тонким полиэтиленовым пакетом, висит деловой костюм цвета «летняя полночь». «Мария Албертина, как же ты посмела», – бормочет Витор, перекладывая тонкую кожаную папку со стула на полку.

Antiguidades

[23]

В полдень бодрая старуха дона Марта вешает на двери магазина табличку «Закрыто на обед», снимает узкие черные туфли и плотные черные чулки, надевает поверх платья ситцевый халатик в фиолетовый цветочек и, шлепая слегка отекшими босыми ногами по мраморным плитам, идет в подсобку. В подсобке у нее хранятся пластмассовое ведро, швабра, набор щеток, три метелочки из перьев, специальные салфетки для пыли, воск, паста для чистки серебра, паста для полировки бронзы, коробка с тряпочками и целая батарея флаконов с жидкостями для мытья пола, стен и стекол. Несколько секунд дона Марта колеблется, потом решительно складывает в ведро пачку салфеток, метелочку из перьев, пасту для полировки бронзы, две желтые тряпочки – одну потолще и помягче, другую потоньше и пожестче – и возвращается в зал.

– Дороговато что-то, – говорит сеньор Тобиаш. – Не стоит эта штука таких денег.

– Не стоит таких денег?! – негодующе вскрикивает сеньор Элиаш. – Не стоит таких денег?! Чтоб вы еще что-то понимали в антиквариате, сеньор Тобиаш! Да она стоит вдвое дороже! Втрое дороже! Да я…

Вначале дона Марта стирает салфеткой пыль с кресел и комодов. Потом метелочкой из перьев обмахивает статуэтки. Потом снимает со шкафа позеленевший подсвечник в виде танцующего остроухого эльфа со стрекозиными крыльями, усаживается на низенькую козетку с гнутыми ножками и отвинчивает крышку у коробочки с пастой для полировки бронзы.

– Вы посмотрите, – говорит сеньор Элиаш, – она же работает как часы! Ей же сносу нет!

– Дааааааааа, – нерешительно тянет сеньор Тобиаш. – А вот один мой дядя купил такую же в прошлом году… Знаете, сколько она проработала? Две недели! А потом сломалась!

– Ну, – поджимает губы сеньор Элиаш, – если ее ронять…

– Дядя не ронял! – возмущенно кричит сеньор Тобиаш. – Она сама…

– Сама упала, – ядовитым тоном заканчивает сеньор Элиаш. – Ваш дядя, сеньор Тобиаш, просто не умеет обращаться с антиквариатом! Имейте в виду, если бы ко мне в магазин пришли не вы, а ваш дядя, я бы ему ничего не продал!