Горожане - Валерий Алексеевич Гейдеко

Лена следила за тем, как Сергей нервно расхаживает по комнате; вот он отшвырнул ногой кубики, что лежали на полу, и ею овладело странное чувство: вроде было приятно, что Сергей ревнует ее, и в то же время немного жаль: она видела, как он похудел, осунулся — все-таки справляться с домашними заботами нелегко, а  м а м о ч к а  каждый день не наездится постирать да приготовить; и тут же стало обидно: она снова различила хорошо знакомые ей деспотические нотки.

— А в чем, собственно, дело? — спросила Лена. — Я, кажется, человек свободный.

— Ты дождешься! — зло ответил Сергей. — Дождешься, лишим тебя права материнства.

— Ах, вот оно что! — Лена вспомнила, как недавно Машенька выдала планы свекрови, и, подойдя вплотную к Сергею, медленно проговорила: — Поздно хватился, раньше нужно было о ребенке заботиться! То видеть не хотел, отмахивался, как от обузы, а теперь вдруг родительские чувства проснулись. Машку я вам не отдам, не думайте. Она моя и только моя!

— Ну, это мы еще посмотрим…

— И смотреть нечего! Ты все сказал? Или есть еще что-нибудь? Поторопись, а то нам спать пора.

Он, конечно, сказал не все. Он вообще не сказал ничего из того, ради чего пришел сюда, ради чего просидел весь вечер в этой унылой комнате. Худенькая старушка поверила ему, впустила в комнату; Лена — странный человек — жилище свое не запирала…

Он пришел с твердым намерением помириться… попробовать еще раз пожить вместе, может быть, и наладилось бы у них. Холостяцкая жизнь Сергея складывалась не совсем так, как представлялось ему в первые месяцы после развода, когда он почувствовал радость свободы. Теперь он в общении с женщинами был куда увереннее, чем до женитьбы, и, восстановив некоторые из давних знакомств, убедился не без гордости, что и его прежние подруги заметили и оценили эти в нем перемены. Потом стало надоедать…

Он долго не решался на разговор с Леной. Самолюбие его было задето, ему казалось, что в таких случаях первой не выдерживает женщина: одиночество угнетает ее больше, чем мужчину, — и вдруг является он и поднимает белый флаг… И еще одно: когда он стал советоваться с матерью, та слышать ни о чем не хотела. «Да ты найдешь себе девушку в тысячу раз лучше!» Она действительно предприняла кое-какие меры: в гостях подозрительно часто стали бывать ее ученицы — то аспирантки, то студентки, но, стыдно признаться, Сергей чувствовал себя с каждой из них скованно, он не забывал ни на секунду, что имеет дело с  м а м и н о й  у ч е н и ц е й… Одним словом, не очень просто было ему прийти сюда, в Трубниковский переулок, но он пришел, пришел, когда мать уехала на юг, сделал это как бы тайком от нее, хотя такие уловки смешны и унизительны — человек он, слава богу, самостоятельный. А теперь видит: пришел напрасно, разговора не получилось, да еще, кажется, они и обидели друг друга, что было вовсе не обязательно.

— Ты все сказал? — повторила Лена.

Она напряженно думала о том, что бы мог означать его приход. Не ради угрозы или расспросов пришел он, это ясно, и не для того, чтобы увидеть дочку. Неужели?.. Да, остается только это. Лена много раз думала о том, что, может быть, еще не все потеряно, Сергей сумеет перемениться, и тут же убеждала себя, что ничего хорошего из такого эксперимента не получится. Но это были ее собственные построения, а вот теперь, кажется, он пришел с готовностью помириться — и надо же, как глупо все получилось.

— Ты не голоден? — спросила она, все еще хмурясь, но уже готовая к примирению.

— Обойдусь. Сама сказала, что поздно.

— Так я поставлю чайник?.. — Лена сделала вид, что не заметила недовольства Сергея, а тот взглянул на часы, театральным жестом заломил руки над головой.

— Ах, уже поздно, очень поздно! Пора спать ложиться, иначе ты не выспишься, ты ведь устаешь, ах как ты устаешь! — Он помолчал и сказал уже с откровенной злостью: — По ресторанам шататься не поздно, а с мужем поговорить поздно!

— Мы, кажется, разведены, — снова холодно заметила Лена и подумала с разочарованием: «Ну почему, почему он так? Никогда не уступит, а хочешь пойти ему навстречу — вредничает, постарается сказать что-нибудь обидное. Ну что ж, нисколько он не изменился, да и с чего я взяла, что должен он измениться?» Вслух сказала: — Маша, скажи папе «до свидания», ему пора идти.

Маша присмирела, тихо наблюдала за их разговором, словно понимала, что речь идет о чем-то важном. Когда Сергей ушел, она посмотрела на Лену и спросила, явно волнуясь:

— Мама, ты не сердишься на меня? Я больше никогда не буду баловаться в кафе! Ты меня прощаешь?

5

Когда Лену вызвали к директору, она долго гадала: зачем? И удивилась еще больше, когда увидела, что в кабинете собралось человек двадцать — из самых разных отделов. Николай Васильевич Тарасов — коренастый, плотный, с гладко бритой, под запорожского казака, головой и густыми темными бровями — усадил всех за длинный стол для заседаний и, пока они прихлебывали чай, балагурил, говорил о вещах второстепенных. Накануне ему позвонили из главка — давнишний его приятель в полуофициальном порядке сообщил, что институту доверяют почетное дело — проектировать Олимпийский комплекс в Измайлове, разумеется не весь, а несколько объектов. Решения пока нет, но если институт не хочет замешкаться на старте, потерять несколько месяцев, то можно было бы потихоньку присматриваться к проектам. Когда Николай Васильевич спросил, как с плановым заданием, приятель, великий мастер темнить, ответил жизнерадостно, что тут беспокоиться нечего, плановое задание у них никто не отберет и не срежет. Потом, на следующий год, планы переверстают, а пока выкручивайся, как можешь.

Николай Васильевич подождал, когда закончится чаепитие, и перешел к делу.

— Есть несколько новостей. Первая — нам предстоит примерно полгода воевать на два фронта: и плановое задание, и Олимпийский комплекс. Некоторая сложность заключается в том, что официального распоряжения начать проектировку пока нет, хотя… — Тарасов помедлил, — верные люди нас уже обо всем