Гарри из Дюссельдорфа - Александр Дейч

— Ну вот, ничего дурного не будет… не будет…

Гарри пристроился на скамейке в углу, ожидая каких-нибудь новых рассказов. Но женщины говорили о чем-то своем, неинтересном, и мальчик уже собирался уйти из кухни, как вдруг Гохенка обернулась к нему и поманила пальцем. Гарри приблизился. Он, правда, побаивался, чтобы ведьма не проделала с ним еще каких-нибудь штук, но не подал виду, что ему это неприятно. А Гохенка смотрела на него, как бы обдумывая что-то, а потом сказала:

— Такой хороший, такой красивый мальчик! Приходи ко мне, в мою хижину. Приходи, там ты увидишь чудеса.

Гарри раскраснелся от неожиданности. Давно уже он хотел побывать у Гохенки, о которой рассказывали столько занятного. Но Гарри не знал, как это сделать и где она живет.

— Приходи же ко мне, не пожалеешь! — говорила Гохенка. — Как выйдешь за ворота города, иди все прямо, не поворачивай ни влево, ни вправо, до самой старой мельницы. Поднимись на горку, пройди вдоль опушки леса, а там, кого ни встретишь, спроси, как пройти к Гохенке, — каждый скажет.

Несколько дней Гарри мучила неясная тревога. По временам он задумывался на уроках и даже ответил невпопад учителю, аббату д’Онуа, чем привел его в совершенную ярость. Аббат д’Онуа преподавал французский язык и считал, что немец, плохо отвечающий французский урок, ведет себя вызывающе по отношению ко всей Франции и выказывает пренебрежение к ее императору. Аббат д’Онуа вообще не любил Гарри за его живой, иронический ум и насмешливое отношение к системе его преподавания. Аббат д’Онуа добивался, чтобы мальчики зазубривали уроки и выпаливали по первому требованию все правила и исключения слово в слово, как это написано в учебнике, составленном самим аббатом. Учитель наказал Гарри за рассеянность и оставил его на два часа после уроков.

Сидя в опустевшем классе, Гарри думал, откуда же пришло смутное беспокойство, охватившее его в последние дни, и, привыкший разбираться в своих мыслях и чувствах, понял, что причиной всему — впечатление, произведенное на него Гохенкой. Мальчик никак не мог решить, почему колдунья позвала его к себе. Он прочел слишком много умных книг, для того чтобы поверить в колдовские чары, и поэтому не боялся, что Гохенка может причинить ему вред, да и для чего это ей? Вот если бы она действительно была колдуньей, хорошо бы попросить ее наслать какое-нибудь наваждение на аббата д’Онуа! Нельзя ли сделать так, чтобы его рыжий парик вдруг позеленел, а его уши превратились в ослиные?

Мало-помалу, предаваясь своим размышлениям, Гарри все же решил отправиться к Гохенке. Конечно, он не скажет об этом матери, потому что она рассердится: ведь мать не любит никаких суеверий и волшебства. А почему бы не пойти к Гохенке сегодня? Ведь все равно он поздно придет домой, так часом раньше, часом позже — не важно.

Гарри не мог дождаться той минуты, когда старый сторож Никкель, звеня связкой ключей, откроет дверь и выпустит узника. Но вот время настало, и аккуратный Никкель минута в минуту появился на пороге класса. Со стопкой учебников под мышкой Гарри побежал к старой мельнице. Он хорошо знал дорогу. Вот здесь, у мостика, где протекает Дюссель, утонул его милый друг, Вилли Вицевский. Славный белокурый мальчик, сидевший с Гарри на одной скамейке. Он был такой добрый, что не обижал ни мухи, ни бабочки, ни жучка. Однажды Гарри увидел, идя вместе с Вилли, как в быстрый поток реки упал, сорвавшись с берега, маленький котенок.

— Спаси котенка, Вилли, ведь ты хорошо плаваешь, — сказал Гарри.

Недолго думая Вилли побежал по мостику, но поскользнулся и упал в воду. Ему удалось схватить барахтавшегося котенка и выбросить его на берег. Но при этом Вилли захлебнулся и пошел ко дну. Гарри поднял крик. Прибежали люди и вытащили бедного Вилли уже мертвого. Когда бы Гарри ни приходилось бывать здесь, у него щемило сердце, и он снова в подробностях вспоминал этот страшный случай.

Так было и теперь. Но, отогнав от себя печальные мысли, Гарри бежал дальше и дальше. Окончились окраинные улички города. Вот колесная мастерская с огромным колесом, прибитым к фасаду вместо вывески. С другой стороны — кузница. Гремит молот, жаром пышет из дверей. Дорога стала подниматься. Гарри увидел небольшой лесок. Налево виднелась старая черная мельница. Ее крылья, обломанные и облупленные, бессильно повисли. Уже много лет она была заброшена. Гарри почти не встречал прохожих. Он запыхался от бега, хотелось есть, но какое-то непреодолимое желание найти хижину Гохенки влекло его вперед. Незаметно для себя он свернул на лесную тропинку. Лес становился все гуще. Чередовались лиственные и хвойные деревья. Вечерело, небо стало розовым. В чаще было темно, пахло сыростью. Вдруг Гарри показалось, что кто-то следит за ним, притаившись за деревьями. Ему стало жутко, но он все шел вперед. Тут ему послышалось, как позади хрустнула ветка. Он обернулся… и замер. Раздвинув невысокий кустарник, перед ним стояла девушка, стройная, худая, в легком платье. Кроваво-рыжие волосы спадали с ее головы двумя длинными косами. Девушка обвила ими свою шею, и Гарри вдруг показалось, что это кровь стекает с ее отрубленной головы. Движения девушки были порывистыми, будто она чего-то испугалась. В ней было что-то напоминавшее дикого лесного зверька. Трудно сказать, кто больше смутился и испугался — Гарри или девушка.

— Кто ты? — сказал Гарри и не узнал своего голоса.

Девушка теперь спокойно смотрела на него большими темными глазами. Лицо и руки у нее выделялись какой-то особой белизной.

«Ни одна из дочерей Ниобеи не была так красива, как эта девушка», — подумал Гарри и повторил вопрос:

— Кто же ты? Может быть, ты лесная нимфа?

Девушка засмеялась, но странным смехом, словно не поняла слов Гарри. Красиво изогнутые губы ее дрогнули, обнажая двойной ряд зубов матовой белизны. Девушка немного глуховатым голосом, похожим на голос Гарри, сказала медленно, цедя каждое слово:

— Я Иозефа и живу тут, в лесу. Тетя меня зовет Зефхен… А ты откуда пришел?

— Из города. Меня зовут Гарри… Ты не знаешь, где живет Гохенка?

Девушка опять засмеялась:

— Гохенка? Это моя тетя. Иди за мной.

Зефхен взяла Гарри за руку и повела в сторону от тропинки между деревьями. Мохнатые ветви цепляли Гарри за одежду, колючие иголки царапали его. Наконец Зефхен привела мальчика на небольшую круглую лужайку. Там было светлее, пахло свежей зеленью. Зефхен уселась под большим дубом на мягкий зеленый мох и почти насильно усадила Гарри с собой.

— Я тебя не поведу к ней, — сказала Зефхен.

— Почему? — спросил Гарри.

— Я не хочу. Тебе там нечего делать.

Гарри не знал, как быть. Он растерянно смотрел на девушку. Она играла прядями огненно-рыжих волос и действительно походила на лесную русалку. Уйти Гарри боялся: он мог не найти дорогу, но и оставаться с этим лесным зверьком было страшновато. Зефхен сказала:

— Что ты молчишь? Хочешь, я спою тебе песню?

И она запела песню, слова которой взволновали Гарри:

Оттилия, мой нежный цвет,Не ты одна мне дашь ответ:Ты хочешь, чтоб моря лазурный валИли дуб высокий твой труп качал,Или хочешь ты светлый меч целовать?На нем — господня благодать.

И тут же, слегка изменив голос, Зефхен продолжала:

«Не хочу я, чтоб моря лазурный валИли дуб высокий мой труп качал;Хочу я светлый меч целовать —На нем господня благодать».

Гарри был потрясен пением Зефхен. Он испытывал какой-то внутренний трепет, слезы навернулись на его глаза. Все было так необычно и так неожиданно, что у Гарри закружилась голова. Он пришел в себя, услышав знакомый хриплый голос Гохенки. Она появилась неожиданно на краю лужайки и медленно шла, приближаясь к ним.

— Милые, хорошие дети, — говорила она, — я так рада, что вы познакомились. Будьте друзьями. Но только теперь, Гарри, беги домой, потому что твои родители и Циппель заждались тебя. Скоро ночь на дворе. Но ты приходи к нам…

— Приходи к нам, приходи к нам! — как слабое эхо, повторила Зефхен и улыбнулась так радостно, что Гарри надолго запомнилась эта улыбка.

Так Гарри свел знакомство с рыжей Иозефой. Сначала он никому не рассказывал об этой неожиданной встрече, которая произвела на него такое сильное впечатление. Но Бремя от времени он исчезал куда-то, не говоря ничего ни дома, ни школьным товарищам. Однажды в задушевной беседе Гарри признался во всем другу Христиану Зете.

Как-то раз, когда они шли вместе из лицея, Гарри увлек его в заросшую аллею Дворцового сада и молча подал ему небольшую записку. В ней было написано красными буквами:

Оттилия, мой нежный цвет,Не ты одна мне дашь ответ…

Христиан прочитал песню, написанную на клочке бумаги, и спросил: