Книга тайн - Том Харпер

Когда машины завоюют эту планету, подумал Ник, Брет будет их пятой колонной. Он питался всякой падалью — паразит, обитающий на самом дне Интернета. Он находил адреса электронной почты для спамеров, вздергивал цены на онлайновых аукционах, рекламировал преимущества сомнительных лекарств или, как теперь, расшифровывал написанные враскоряку символы, с помощью которых веб-сайты блокировали автоматическую регистрацию; Брет за несколько центов был готов делать что угодно. Если бы существовало влиятельное сообщество, выступающее против Интернета (а Ник полагал, что такие сообщества где-то существовали), то Брет был бы для этих людей идеальным образцом всего недопустимого. Ник толком не понимал, почему стал на пару с Бретом снимать эту квартиру.

— Ты куда это намылился ночью? — пробурчал Брет. — Сутенер вызывал?

Ник направился к кухонному столу и включил чайник.

— Я получил письмо от Джиллиан.

— Мм… — Брет облизнул жирные пальцы и потянулся к мышке. — Она что, вернулась?

— Я думаю, она в Европе.

— Сотенка. — Брет кликнул мышкой. Символы исчезли, и на экране появилась пара сладострастно обнимающихся обнаженных женщин, на их лицах с приоткрытыми ртами застыло выражение наслаждения. — Она хорошенькая.

Ник плеснул кипяток на молотый кофе, но потом решил, что не может ждать. Он выпьет кофе в забегаловке на углу.

— Я ухожу.

Брет помахал ему на прощание. Пицца колыхалась в его руке, как дряблая кожа.

— Я буду здесь.

Ник проехал на метро по линии «А» до Сто девяностой улицы и вылез на Форт-Вашингтон-авеню. Дождь перешел в мелкую морось, которая проникала ему за воротник, доставала до самых костей. В последний раз он был здесь в разгар лета, когда пышные кроны деревьев погружали улицу в тень, а ребятишки гонялись друг за другом с водяными пистолетами. Он тогда купил Джиллиан мороженое в киоске «Гуд хьюмор». Теперь листья облетели, улицы опустели. На сером холме перед ним над лесом возвышалась каменная башня средневекового монастыря — фрагмент далеких стран и времен, возведенный в Верхнем Манхэттене. Музей «Клойстерс». За музеем склон опускается к Гудзону, а другой, обрывистый, берег теряется в тумане. Рев машин на мосту Джорджа Вашингтона висит в воздухе, как рокот отдаленного грома.

В музее не было ни души. Ник купил входной билет и направился к экскурсоводу, светловолосой даме, которая походила на коршуна, готового спикировать на посетителей. Брошка на ее лацкане напоминала бирку на экспонате: Манхэттен, середина XX века, вероятно, еврейские корни. Ее глаза засверкали, когда она увидела приближающегося Ника.

Он вытащил картинку, которую прислала Джиллиан.

— Вы это узнаете?

Глаза экскурсовода скользнули по листочку, с которого на нее глазели четыре медведя и столько же львов.

— Не знаю. — (Ник видел ее разочарование.) — Может, вам лучше поговорить с доктором Сазерленд.

— А где мне его найти?

— Ее. Она, вероятно, в зале единорога. — Она показала помещение за открытой дверью. — Пройдите до самого конца.

Музей являл собой странное место. Джиллиан называла его химерой: он состоял из соединенных в одно целое растерзанных частей других зданий, привезенных из Старого Света. Коридор в романском стиле вел в готический зал, испанская часовня расположилась рядом с домом капитула. Ник прошел по пустой аркаде, затем через дверь двадцатого века и оказался в удлиненной, тускло освещенной комнате. Стены ее были почти не видны за семью громадными гобеленами. Перед одним из них на коленях стояла молодая женщина и, подсвечивая себе чем-то вроде маленького фонарика, разглядывала нити. Над ней стая собак и людей с копьями окружили единорога, который насадил на свой рог одну из собак. Его глаза горели отчаянием.

Под ногой Ника скрипнула половица, и женщина вздрогнула.

— Доктор Сазерленд?

Вид у нее был такой, будто она сошла с черно-белой фотографии. Черные волосы, связанные сзади черной лентой, белая блузка, застегнутая до самой шеи. Единственное, что нарушало это бесцветие, — ее туфли, красной кожи, лаковые.

— Меня зовут Ник Эш. Извините за беспокойство… — Он помедлил. — Я друг Джиллиан Локхарт. — (Недоуменное выражение.) — Она работала здесь.

— Ах да. — Извиняющаяся улыбка. — Я работаю тут всего с октября. Я ее не знаю…

Судя по произношению, она была англичанкой.

— Ну да это неважно, не исключено, что вы все равно сумеете мне помочь.

Ник развернул листок и протянул ей. Он увидел, как засветились ее темные глаза.

— Мне это прислали вчера довольно таинственным образом. Я подумал, здесь кто-нибудь сможет растолковать мне, что это такое.

Она несколько секунд смотрела на картинку, губы ее беззвучно двигались.

— Пятнадцатый век. Гравюра с медной доски немецкого художника, видимо жившего в районе Верхнего Рейна. Датируется приблизительно тысяча четыреста тридцатым годом. — Она увидела недоумение на лице Ника и рассмеялась, смутившись. — Это игральная карта.

— А не должны на ней быть черви или бубны?

— Львы и медведи — это масть. — Она завела за ухо выбившуюся прядь волос. — Вообще-то, я думаю, масть называлась «хищные животные». Ранг карты соответствует числу животных на ней.

— Вы явно неплохо разбираетесь в этих вещах.

Она, снова смущаясь, пожала плечами.

— Да не очень. История искусств — факультативный курс. Я специализировалась на животной символике. А эти карты — они просто знамениты. Это практически один из первых известных нам примеров печати с медной доски.

— И кто их сделал?

— Это нам неизвестно. Большинство поделок средневековых мастеров не подписаны, и отсутствуют документы, по которым можно было бы выяснить их происхождение. Историки называют его Мастером игральных карт.[2] Есть и другие гравюры, которые приписываются ему по стилистическому сходству, но игральные карты — это главное, что сохранилось.

— А есть и другие?

— В Европе уцелело несколько десятков. Главным образом в Париже, кажется. Колода очень необычная, в ней пять мастей вместо привычных нам четырех. Олени, птицы, цветы, люди… — Она постучала ногтем по распечатке. — И хищные звери.

Последовала неловкая пауза. Глядя на распечатку, она отошла к свету, проливающемуся из витражного окна высоко в стене. Окрашенные лучи сквозь стекло выплеснулись на ее белую блузку, оставив на ней подобие раны. Перед мысленным взором Ника возникла свирепая физиономия перед камерой. Его пробрала дрожь.

— Вы можете мне это оставить? — спросила она, с любопытством взглянув на него.