Книга тайн - Том Харпер

«Позвони мне, когда придешь».

Зачем звонить, когда у него есть ключ?

После прибытия послания от Джиллиан стали происходить какие-то необъяснимые вещи. Может быть, если бы он остановился и подумал… Но он не мог остановиться, не хотел думать. Он хотел получить ответы. Все остальное могло подождать. Он нажал кнопку вызова лифта, потом решил, что по лестнице будет быстрее. Он перепрыгивал через две ступеньки, проносясь мимо испуганных соседей, имен которых не знал. Добежав до третьего этажа, он толкнул пожарную дверь.

В коридоре было темно. Он щелкнул выключателем. Застрекотав, включилась энергосберегающая лампа.

«Позвони мне, когда придешь».

Почему Брет был так испуган? Что такого сказала ему Джиллиан? И какое дело ему до этого? Насколько было известно Нику, до сего дня Джиллиан для Брета была всего лишь рыжеволосой девчонкой с хорошими сиськами.

«Помоги мне они пришли за мной».

В двадцать первом веке существовал не один-единственный способ позвонить человеку.

В конечном счете он сам не знал, почему сделал это… может быть, только потому, что его мир стал настолько необычным и даже самые странные вещи казались вполне нормальными. Ник вытащил из сумки ноутбук и, раскрыв его, поставил на пол. Он был совсем рядом со своей квартирой, а потому без труда поймал сигнал с маршрутизатора. Он кликнул по иконке на панели задач. На мониторе появилась заставка новой программы.

Добро пожаловать в «Базз»

Звонки Послания Видео Передача файлов

Его контакты были приведены ниже, Джиллиан продолжала оставаться в верхней строчке.

Последняя связь: 06 января 07:48:26

Никаких изменений. Ник прокрутил контакты до Брета.

Последняя связь: в настоящее время в онлайне

Ник чувствовал себя довольно нелепо, сидя на коленях на покрытом линолеумом полу перед дверью собственной квартиры. Он нажал кнопку «видео».

На экране появилось нечеткое изображение его квартиры. На переднем плане он увидел лицо Брета, ссутулившегося на стуле. Глаза его были широко раскрыты, словно он пытался закричать, хотя изо рта, заклеенного скотчем, не доносилось ни звука. Из ранки на виске сочилась кровь. За его плечом в середине комнаты Ник увидел человека в кожаной куртке и черном вязаном шлеме-маске — тот ждал против двери. Человек повел руками, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. В руке человека был длинноствольный пистолет.

«Помоги мне они пришли за мной».

Кто бы они ни были — они пришли.

VIII

Кельн, 1420 г.

— Ну, все устраивает?

Я сидел за рабочим столом и пытался сосредоточиться на лежащем передо мной листе бумаги. Я хотел произвести впечатление на нового хозяина моим усердием, но все, что окружало меня здесь, отвлекало внимание. Впечатление было такое, будто все мечты, порожденные моим воображением, воплотились в этой комнате. На гвоздях в стене висели бесчисленные инструменты: резцы и шлифовальные устройства, скребки и чеканы. И еще много всякого — я даже названий всех этих штук не знал, но с удовольствием выучил бы. Целая доска была отдана всевозможным молоткам, размерами от здоровенной киянки до миниатюрных ювелирных молоточков. Стеллаж на противоположной стене был заполнен целым набором сокровищ: стеклянные и серебряные бусины на длинных тесемках, кристаллы хрусталя и кусочки свинца, склянки с сурьмой и ртутью для добавления к золоту, розовый коралл, разветвляющийся, как рога оленя, длинные железные пальцы со множеством колец. В зарешеченном шкафу у окна — золотые кубки и блюда в ожидании покупателей. Даже щербины на столе у моего локтя, казалось, говорили о чудесах. На улице, по другую сторону площади, вокруг незаконченного собора поднимались леса и крепи.

Конрад Шмидт, ювелирный мастер, а теперь еще и мой хозяин, вздохнул, возвращая меня с небес на землю.

— Я беру на себя обязательство в течение семи лет обучать тебя искусству, мастерству и тайнам ювелирного дела. Ты будешь жить под моей крышей, есть с моей семьей и делать любую работу, какую я тебе поручу в соответствии с законами нашей гильдии. Я не буду требовать ничего такого, что ущемляло бы твое достоинство ученика. Ты будешь носить воду для закалки металла, но не для питья, ты будешь доставать дерево для кузни, но не для печки моей жены. За это ты заплатишь мне десять гульденов сейчас и еще по десять гульденов каждые три месяца за стол и крышу над головой. Ты будешь себя вести, как подобает члену этой благородной гильдии. Ты не станешь раскрывать секреты нашего искусства кому бы то ни было. Ты не будешь красть ни из моей лавки, ни у моей семьи. Ты умеришь свои аппетиты и не обесчестишь своим поведением мою семью. Ты не совершишь никакого безнравственного или гнусного поступка под моей крышей. Ты не оскорбишь мою семью. Тебя это устраивает?

Я схватил тростниковое перышко из чернильницы и крупно нацарапал подпись в конце листа. Горя желанием произвести на хозяина впечатление ученостью, я подписался по-латински. Johannes de Maguntia — Иоганн из Майнца. Хенхен Генсфлейш, мальчик, которым я был, исчез, оставленный на пристани Майнца шестью днями ранее.

Конрад Шмидт был не из восторженных людей. Он взял бумагу, посыпал впитывающим влагу песком и оставил сохнуть.

Я воспользовался этим мгновением, чтобы получше разглядеть человека, от которого теперь зависело мое будущее. Ему было лет пятьдесят. Глаза темные и глубокие, щеки впали от возраста. На нем была бордовая рубаха, а поверх нее длиннополый жилет, отороченный мехом; на пальце левой руки здоровенное кольцо — дорогое, но не безвкусное. Из-под бархатной шапочки выбивались седые кудри, в каждой его черте, казалось, сквозила умеренность и рассудительность. Когда он улыбался, что случалось редко, то казался лишь печальнее.

А что же он получит взамен? Я посмотрел на свое отражение в серебряном зеркале на стене за его плечом. Безусловно, я был идеальным молодым учеником. На мне была свежая белая рубашка, которую я купил в Майнце и не надевал целую неделю, пока баржа шла вниз по реке. Мои волосы под матерчатой шапочкой были причесаны и подстрижены, кожу я отскреб от грязи в бане, щеки были свежевыбриты. Все мои вещи уместились в мешке, лежащем у ног. С того момента, как я сошел на пристань в Кельне и увидел на холме собор, напоминающий стеклянный клинок, я чувствовал себя свободным — вне пределов досягаемости отца и вырвавшимся из удушающей атмосферы собственной семьи. Я знал, что здесь найду свое место под солнцем.

Шмидт подметил мой взгляд, но ничего не сказал.

— Идем, я покажу тебе остальной дом.