Обыкновенное мужество - Олег Грудинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иллюминатор! Вот и выход!
Отвернув зажимные винты, я откинул кольцо со стеклом. В лицо пахнуло сыростью. Пристань. Пирс. Вот он — рукой достать. Обдирая на лице, шее, руках кожу, я протиснулся сквозь узкое отверстие. Ухватившись рукой за зеленую скользкую сваю грузового причала, я подтянулся, перемахнул на дощатый настил. На пирсе — ни души. Схватив валявшийся под ногами железный шкворень, я побежал к выходу в город.
Глава девятая. Если в крепости враг…
Сбегая со сходней причала на набережную Кронштадта, я нос к носу столкнулся с капитаном.
— Ракитин, куда?
— Там!.. В крепости враг! На нашем пароходе приехал! Я его поймаю! — пояснил я на бегу.
— Ракитин, назад! — крикнул капитан. — Ракитин, остановись! Слышишь?
Но я даже не оглянулся. Я все ускорял и ускорял бег.
«Это я виноват, что он в крепость пробрался! Я виноват! Я пропустил его в крепость! Только бы он не ушел!..»
Впереди маячила мужская фигура. Оглянувшись и увидев в моей руке шкворень, человек отшатнулся. «Не он!» — и я помчался дальше.
— Стой! — крикнул мне человек. — Стой!
«Догнать! Задержать во что бы то ни стало! Не уйдешь от меня, Безгубый! Не уйдешь, вор! Не уйдешь!» — думал я на бегу.
Шлюпочный канал — длинный, прямой как стрела — тускло поблескивал зеркалом воды. Редкие столбы фонарей слабо освещали гранитную набережную. По набережной шел человек.
Он! Безгубый!
Поняв, что за ним гонятся, Безгубый остановился. Нет, он и не думал бежать! Он стоял, засунув руки в карманы плаща, по-бычьи наклонив голову, и спокойно ожидал моего приближения. Кажется, он даже улыбался.
— Стой! — закричал я, поднимая шкворень. — Стой! Руки вверх! Не уйдешь!
Не говоря ни слова, Безгубый шагнул навстречу. Чугунный удар в подбородок швырнул меня на камни. В тот же момент шкворень непонятным образом очутился в руках Безгубого.
— Задержать меня хочешь? Каши мало ел, щенок!
И Безгубый замахнулся на меня шкворнем. В голове у меня зазвенело…
Более двух месяцев я пролежал в кронштадтском госпитале с тяжелым ранением головы и сотрясением мозга.
В обычное время грубоватые, скупые в проявлении своих чувств члены нашей судовой команды буквально завалили меня фруктами, папиросами, сладостями. Когда врач разрешил мне читать, они достали для меня интересные книги. Даже боцман — неразговорчивый и, как я думал, вредный старикан — написал мне корявыми, ломаными буквами очень трогательную записку:
«Ты, Петька, не скучай! Матрос из тебя выйдет хороший. Речное естество в тебе есть. Здесь все тебе кланяются, и ты не сумлевайся: никто тебя за жулика не считает…»
Вот какие на нашем «Адмирале Нахимове» были люди!
Чтобы меня не волновать, мне долго не рассказывали обо всем случившемся. Только много времени спустя я узнал, что произошло после того, как я ринулся за Безгубым.
Капитан, не сумев меня остановить, побежал на пароход. Там ему передали только что принятую радиограмму из Ленинградского уголовного розыска. Приказав старпому задержать Колю, Толю и Валентина, капитан вместе с Кешей, радистом и одним из кочегаров побежали на набережную.
Они настигли Безгубого в тот момент, когда он тащил мое бесчувственное тело к каналу, чтобы сбросить в воду.
— Брось! — закричал ему капитан. — Брось, негодяй!
Безгубый оставил меня и вскинул пистолет, но стрелять не решался.
— Уйдите! — попросил он. — Под статью подведете…
Капитан, не отвечая, кинулся на него. Раздался выстрел. Бандитская пуля оборвала жизнь капитана. Выстрелив, убийца метнулся вбок, но, споткнувшись о мою вытянутую руку, упал. Его связали.
Так погиб наш капитан.
Глава десятая. «Встать! Суд идет!»
Вот и вся грустная история начала моего жизненного пути. На этом можно было бы и остановиться. Но мне хочется рассказать вот еще о чем.
— Встать! Суд идет! — С этих слов началась моя последняя встреча с людьми, которые чуть не затянули меня в воровскую шайку.
— Введите арестованных! — приказал судья.
На скамью подсудимых село семь человек. Единственный, к кому у меня шевельнулось чувство жалости, — был Валентин. Я и сейчас думаю, что он был лучше других. Кладовщика — человека с испитым лицом, скупщика краденого, толстого, обрюзгшего, с мышиными глазками — я видел впервые. С вором по кличке «Подонок» мне, оказывается, уже пришлось встречаться. Это был тот самый пышноволосый, пестро одетый парень по кличке «Мишель», которого я впервые увидел в «Мраморном» танцевальном зале Дворца культуры имени Кирова.
Организатором и идейным вдохновителем шайки был Виталий Комфорко, по кличке Безгубый. Вор-рецидивист, выходец из семьи ростовщика, он с юности шел по тропе преступлений. Осужденный Советской властью в общей сложности на пятнадцать лет, он трижды бежал из мест заключения. Бежав два года назад из исправительной колонии, Комфорко начал подбирать себе шайку.
Сначала он познакомился с Мишелем — Михаилом Самкиным — студентом-недоучкой. Несколько раз подпоив Мишеля и дав ему взаймы денег, в которых тот всегда нуждался, Безгубый полностью забрал его в свои руки. Уже вдвоем они повлекли в шайку Николая, Анатолия и Валентина. Комфорко с Мишелем ссужали этих школьников деньгами «взаймы», обучили карманным кражам, ограблению пьяных людей.
Отцов у этих троих не было. Матери много работали — тянули семьи.
Перед тем как суд удалился на совещание, слова попросил свидетель обвинения Иннокентий Васильев, секретарь нашей комсомольской организации, а попросту Кеша.
В день моего возвращения на пароход он приехал ко мне за ответом: буду ли я вступать в комсомол. Целый рейс до Кронштадта он не хотел будить мена и ждал, когда я сам проснусь.
— Нам, комсомольцам, стыдно за то, что Валентин, Анатолий, Николай стали ворами, — сказал он судьям. — Во всей этой истории есть доля и нашей вины, комсомольцев. И моя, как комсорга…
Глава одиннадцатая. «Здравствуй, товарищ капитан!»
С тяжелым чувством покидал я зал суда. В памяти возникали заплаканные глаза Валентина, прячущийся взгляд Николая, стальной, ненавидящий взгляд Безгубого.
В дверях меня кто-то хлопнул по плечу.
— Не тужи, Ракитин! Жизнь продолжается! — это сказал Кеша.
Я улыбнулся.
— Слушай, Ракитин, я говорил о тебе с начальством. Парень ты грамотный, девять классов за плечами и практику кое-какую уже имеешь. Хочешь пойти учиться в трехгодичную школу комплавсостава?
— В школу комплавсостава? И ты еще спрашиваешь?
Иннокентий улыбнулся.
— Тогда пиши заявление.
…В одно морозное зимнее утро на бюро райкома комсомола меня приняли в комсомол. Месяцем раньше Кеша написал письмо в школьную комсомольскую организацию с просьбой ответить, почему я не был принят в комсомол в школе.
Вместе с официальным письмом из комсомольской организации школы мне неожиданно пришла личная записка от Коськи Никиенко.
«Я знал, — писал Никиенко, — что ты все равно вступишь в комсомол. Только мне хотелось, чтобы ты многое перед этим понял. Теперь, кажется, это случилось, судя по твоему последнему письму домой. Но согласись теперь, что я был прав…
Твой друг Коська Никиенко».
И я согласился.
Уже с комсомольским билетом в нагрудном кармане я отправился на первое занятие в школу комплавсостава.
Пожилой, седеющий капитан вошел в аудиторию, оглядел нас — тридцать новых курсантов — и негромко сказал:
— Здравствуйте, товарищи капитаны!
— Здравствуйте! — ответили мы.
А потом кто-то из нас вполголоса добавил:
— Мы еще не капитаны…
— Нет, капитаны! — хитро прищурился преподаватель. — И спрос и ответственность с вас с сегодняшнего дня, как с капитанов! Садитесь, начнем заниматься…
Опасность всегда неожиданна
Глава первая. Анонимное письмо
Нина Воронина, сидела в окне второго этажа и красила раму. Тонкая кисть легко шла по зашпаклеванному и тщательно оштукатуренному дереву, белила ложились ровным густым слоем, а весеннее солнце, казалось, бежало по раме следом за кистью.
— Мы построим новый домИ покрасим окна в нем.Стены и полыЧто твои ковры.Будут в этом новом домеСлавно люди жить…
Слова к песням Нина придумывала сама. Вот так, на ходу. И мелодию тоже. Особенно хорошо, это у нее получалось во время практических занятий. Работать Нина любила. Недаром она считалась лучшей ученицей строительной школы и даже была избрана членом комсомольского бюро. Прожила Нина на свете всего шестнадцать лет, но, согласитесь, это не так уж и мало.
