Всем смертям назло - Вадим Давыдов

— Мне кажется ваше лицо смутно знакомым, — сказал Капица после короткой церемонии взаимного представления, не выпуская трубку, давно погасшую, из рук. — Мы нигде не встречались?

— Меня вы помнить не можете, — спокойно улыбнулся Гурьев, — разве что отца. Я же, напротив, превосходно помню и вашего батюшку, и матушку. При случае передайте нижайший поклон Ольге Иеронимовне[6] от Ольги Ильиничны Уткиной. Надеюсь, это будет ей приятно. Знаете, сейчас сочетание звуков вроде «русский либерализм» или «русская интеллигенция» звучит если не ругательством, то, по крайней мере, употребляется с недюжинной долей сарказма. Я же полагаю – благодаря таким людям, как ваши родители, этот сарказм, в общем, несправедлив и сильно преувеличен.

— Мир тесен, — Капица несколько удивлённо покачал головой.

— Да уж, на удивление, — согласился Гурьев. — Скажите, Пётр Леонидович, вы верите в сумасшедшие идеи?

— Верю вполне – идеи могут быть весьма сумасшедшими, — Капица жестом пригласил Гурьева следовать за собой. — Давайте взглянем поближе на вашу задачку.

По мере того, как Гурьев излагал ход событий, опуская, впрочем, щекотливые детали личного характера, лицо физика приобретало всё более растерянное выражение. Наконец, он медленно произнёс:

— Это действительно… Очень странно. И очень любопытно, хотя и лежит далеко в стороне от сферы моих сегодняшних научных интересов. Знаете что? Боюсь, я буду для вас совершенно бесполезен. Но помочь, тем не менее, помогу.

Капица извлёк из ящика стола записную книжку и раскрыл её на нужной странице:

— Вот. Ладягин Владимир Иванович. Это именно тот, кто вам нужен. Если не он… Весьма и весьма примечательная личность с очень непростой судьбой, но при этом – совершенно невероятное инженерное чутьё и прямо-таки безудержная техническая фантазия. Мы с ним сотрудничаем время от времени, заказываем у него некоторые образцы аппаратуры для лаборатории.

— Откуда он здесь взялся?

— О, это долгая история. Всех подробностей я не знаю, да и не интересовался особенно, признаться. Ладягина прислало военное министерство не то закупать оружие, не то надзирать за этим процессом, году в пятнадцатом, наверное. Потом революция, к которой Ладягин отнёсся довольно прохладно. Впрочем, и к белому движению Владимир Иванович отнюдь не расположен. Пообщайтесь с ним, думаю, вам, кроме всего прочего, он будет и по-человечески интересен.

— Надеюсь, мы и с вами ещё увидимся?

— Непременно, если вы дождётесь моего возвращения. Я буквально на днях уезжаю в Москву.

— Надолго?

— Да нет, недели на четыре.

— Что ж, тогда кланяйтесь матушке и Москве. И вот ещё что: если вам вдруг понадобится помощь в общении с советскими инстанциями, отыщите такого – Городецкого Александра Александровича и передайте ему от меня привет. А дальше – увидим. Найдёте с ним общий язык, он вас с удовольствием выручит – по мере сил, разумеется.

— Только привет?

— Только.

— Что ж… Спасибо.

— Да что вы, — Гурьев улыбнулся и надел шляпу. — Это вам спасибо, профессор. Удачного путешествия – и, главное, благополучного возвращения.

Ни Капица, ни, тем более, Гурьев ещё не догадывались: вернуться в Лондон Петру Леонидовичу суждено лишь много лет спустя.

Мероув Парк – Лондон. Июль 1934 г

Русская диаспора, какой бы огромной не была, всегда знает всё обо всех. Не стал исключением и Ладягин, о котором Гурьев скоро и легко навёл необходимые справки.

Во время семичасового завтрака – Рэйчел теперь вставала всего на четверть часа позже Гурьева, чего полгода назад и вообразить себе не могла, и, несмотря на бурные протесты Джарвиса, уверенного, что он и без помощи миледи в состоянии позаботиться, дабы еда для мастера Джейка и мастера Эндрю соответствовала требованиям, сама контролировала все приготовления к этому ежедневному ритуалу – Гурьев поделился планами насчёт Ладягина. Обычно они завтракали втроём, и Рэйчел с улыбкой следила, как юный князь из рода Рюрика Сокола набрасывается на еду, поглощая всё без разбора – после подъёма в половине шестого и семидесяти пяти минут разнообразных пробежек, заплывов и физических упражнений Тэдди едва ли не рычал при виде накрытого стола. Но время от времени – вот, как сегодня – к этому сугубо семейному мероприятию присоединялись Осоргин и генерал Матюшин, чьё мнение по каким-либо вопросам Гурьеву требовалось услышать.

— А кто он по профессии?

— Химик. И оружейник.

— Боюсь, ещё одного Бертольда Шварца[7] Мероув Парк может и не выдержать, — с неподдельной тревогой заявила Рэйчел. Мужчины заулыбались. — Ты уверен, это необходимо?

— Абсолютно.

— Тогда зачем спрашивать моего разрешения?

— Затем, что мне хочется его получить, — Гурьев наклонил голову к левому плечу и отправил в рот очередной комочек риса с кусочком сырого лосося на нём. Как он может спокойно жевать это, Рэйчел понять не могла. Ещё с большим трудом она представляла, как ему удалось приохотить к подобной пище Тэдди – не утверждениями же о том, что фосфор чрезвычайно полезен для мозга?! — Кроме того, твои замечания иногда поворачивают ситуацию совершенно неожиданной гранью, и мне это не просто нравится эстетически, но ещё и очень помогает взглянуть на происходящее под новым углом.

Рэйчел слегка зарделась от похвалы. Она прекрасно понимала, зачем и почему Гурьев проделывает это. Поднимая и укрепляя уверенность Рэйчел в себе, особенно в присутствии Тэдди, прислуги и подчинённых, делая вид, что интересуется её мнением и прислушивается к нему, он исподтишка, исподволь, готовил её к той роли, которую уже придумал для неё – роли хозяйки всего и вся. Не барыни, не самоуправной владелицы душ и сокровищ, а внимательного слушателя, арбитра и третейского судьи. Той самой роли, которую должен усвоить и Тэдди. Той самой роли, которую обязаны принять и все остальные, окружающие их ныне. Но… Может быть, его и в самом деле интересует, что она думает? Немыслимо. Мужчины… Но ведь он – совершенно не такой, как все?…

— На этот раз мой взгляд будет более чем традиционным, — улыбнулась Рэйчел. — Делай, что считаешь нужным, — надеюсь, ты поместишь его со всеми его чудесами как можно дальше от дома, чтобы нам не пришлось слишком часто вставлять новые стёкла?

Визит к Ладягину продумывался вплоть до мельчайших деталей. Осоргину было предложено надеть парадный мундир, — не так давно Гурьев настоял на том, чтобы для кавторанга построили нечто среднее между облачением командующего флотом цепеллинов и генерал-адмиральским камзолом великого князя Алексея Александровича.[8] Хотя ни габаритами, ни красотой лица – не говоря уже о поведении – Осоргин не походил на августейшего повесу и раздолбая, мундир смотрелся на кавторанге ошеломительно.

— А вы, Яков Кириллович?

— А я сегодня побуду шофёром, — усмехнулся Гурьев, с удовольствием оглядывая себя в зеркале – песочного цвета брюки, рыжие горные ботинки и краги, кожаная куртка, как у полярного лётчика. — То, что надо.

— «Ягуар» или «Ройс»? «Ройс», по-моему, предпочтительнее.

— Вам виднее, — улыбнулся Гурьев.

— И вам в тон костюма очень подойдёт. Номера менять будем?

— За полверсты до места, Вадим Викентьевич. На ваше усмотрение.

— Красный «Фалкон»?

— Годится. Мне нравится, Вадим Викентьевич, что вы меня всё чаще и чаще понимаете буквально с полуслова. Мне чрезвычайно легко и комфортно с вами работается.

— Злыдень вы, Яков Кириллович, — беззлобно огрызнулся Осоргин. — Всё окрыляете да окрыляете. Хочется прямо рвать и метать. Да за то время, что вы на меня потратили, тыкая носом во всё, как щенка безмозглого, уже и зайца можно научить на фортепьяно фуги выкамаривать.

— Ну, так то, чему я вас учу, несколько посложнее будет, — вздохнул Гурьев. — Едем.

«Ladyagin Arms Rifle Systems Ltd.» располагалась на окраине, в рабочем предместье Слау, уже вплотную подходившем к лондонской городской черте. Длинное, приземистое, сложенное из разнокалиберных каменьев здание с низкими стенами и практически без окон – зато с многочисленными застеклёнными рамами-вставками в проседающей местами крыше – явно знавало лучшие времена. Хозяин, он же главный инженер, он же ведущий технолог и протчая, и протчая, вышел к неожиданным визитёрам сам. Облик оружейника вполне соответствовал сложившемуся у Гурьева умозрительному представлению: сильный торс, несколько отяжелевший, — правда, без особенного перебора, по возрасту, сухие ноги, длинные могучие руки, лицо с крупными, рублеными чертами, но не грубое, а даже приятное, несмотря на суровость выражения. Наряд Ладягина не оставлял сомнений в том, чем последний был только что занят. При этом Гурьева приятно удивила опрятность одеяния и идеальный порядок вокруг, хотя всё на подвластной Ладягину территории прямо-таки вопияло о непреодолимых финансовых трудностях владельца. Гурьев уже был осведомлён о полнейшем пренебрежении Ладягина к неинтересным, по его мнению, заказам и о том, что все вырученные средства – до последнего пенни – тратятся на оборудование, опыты и исследования. Больше, кажется, инженера в принципе ничего не интересовало.