Все языки мира - Збигнев Ментцель

— Мне просто чертовски не повезло, — говорил он, — вы только подумайте: вернуться из страны, где военные перевороты происходят чуть ли не каждый год, за месяц до введения военного положения. Из огня да в полымя, из огня в полымя…

Когда мне удалось наконец вставить слово и я сказал, что охотно купил бы квартиру, но у меня слишком мало наличности, поэтому при расчете я мог бы предложить памятные часы Патека, только не знаю точно, сколько они стоят, — хозяин не раздумывая, с места в карьер, предложил поехать со мной к лучшему варшавскому специалисту. Зарембский, должно быть, я слышал? Вот-вот. Его оценке безусловно можно доверять.

Мы поехали на следующий же день. Никогда в жизни я не видел на двери частной квартиры столько замков. На медной табличке изысканным шрифтом было выгравировано:

ВАВЖИНЕЦ МАРИЯ АЛЕКСАНДР ЗАРЕМБСКИЙ

Эксперт

Дверь открыл седоватый мужчина в шелковом полосатом шлафроке. Набитая антиквариатом комната, куда он нас ввел, походила на салон «Десы»[11]. Мы сели за овальный стол.

— Чем могу служить? — спросил эксперт, и его взгляд скользнул по черепаховому футляру, который я держал в руке.

— Мы хотели попросить вас оценить часы. — Я положил футляр на стол.

Эксперт вставил в глаз увеличительное стекло, осторожно вынул из футляра часы и, раскрыв двойной корпус, стал молча разглядывать механизм.

— Это семейная реликвия? — спросил он наконец.

— Да, — я кивнул. — Часы принадлежали моей прабабушке.

— Вы хотите их продать? Не жалко? — В голосе эксперта прозвучало осуждение, пожалуй даже оскорбительное.

— Понимаете ли… — начал я.

Он перебил меня на полуслове:

— Прошу прощения за чрезмерное любопытство. Не следовало бы задавать такие вопросы. Это отменная черная бижутерия. Настоящий Чапек. Часы явно сделаны по заказу сразу после Январского восстания.

— Извините, — не удержался я, — если я не ослышался, вы сказали «Чапек». Вероятно, вы имели в виду Патека?

— Нет, нет, — возразил эксперт с подчеркнутой вежливостью человека, нисколько не сомневающегося в своей правоте. — Я сказал «Чапек» и имел в виду Чапека. Патек и Чапек — разные люди. У вас какое образование? — неожиданно спросил он.

— Филологическое, — неуверенно ответил я, хотя это соответствовало действительности. — Я закончил польское отделение филфака Варшавского университета.

— Ну, раз вы филолог… — Эксперт отложил увеличительное стекло и поглядел на меня иронически. — Вам наверняка известно, кто в Швейцарии ссужал Мицкевича деньгами, чтобы тот мог уехать в Париж.

Я понятия не имел.

— Может быть, Чапек? — попытался я угадать. — Или Патек?

— Оба. Они тогда еще были компаньонами. Оба эмигрировали в Женеву после Ноябрьского восстания. И вдвоем основали фирму. Но когда Филипп изобрел новый способ завода часов без помощи ключика, и изобретение произвело в мире фурор…

— Филипп? — машинально повторил я.

— Да. Адриан Филипп. Будущий зять Патека. Теперь понимаете? У Филиппа был патент, а у Патека — дочка. Кажется, очень привлекательная. Зять с тестем основали новую фирму. Которая существует по сей день. «Патек-Филипп». Чапеку повезло меньше. Хотя поначалу, оставшись без компаньона, он тоже преуспевал. Открыл в Женеве один салон, в Варшаве второй. Краковское Пшедместье, четыреста одиннадцать. По-видимому, именно там ваша прабабушка заказала часы.

— Простите… — владелец квартиры на Семирадского уже начал терять терпение, — а какова стоимость этих часов сегодня?

— Какова стоимость этих часов сегодня? — повторил вопрос эксперт. — Это зависит… Смотря кто их захочет приобрести. В государственном ювелирном магазине какой-нибудь кретин сошлется на распоряжение другого кретина и купит у вас часы на вес, как лом. За гроши, разумеется. Как вам известно, в этой стране мы окружены кретинами.

— А сколько заплатил бы частный коллекционер? — спросил я.

— Это тоже зависит, — развел руками эксперт. — Для частных коллекционеров черная бижутерия времен Январского восстания обладает музейной ценностью. А часы и вправду прекрасные. На рубиновых камнях. Изящная линия стрелок. Двойной корпус. Ну и этот рельеф с Богоматерью Благодатной на черной эмали… Тонкая работа. На аукционе в Лондоне подобные часы Патека с портретом Тадеуша Костюшко[12]ушли за три тысячи фунтов. В Канаде некий поляк, мультимиллионер, скупает часы Чапека, но только если фабричный номер меньше семи тысяч. Для него цена наверняка не имеет значения.

— А у этих часов какой номер? — спросил я.

Эксперт снова вставил в глаз увеличительное стекло.

— Четыре тысячи четыреста двадцать один, — прочитал он. — Сорок четыре и очко. Очень счастливый номер.

Когда мы вышли от эксперта, владелец квартиры на Семирадского объявил, протягивая на прощание руку:

— Решено. Я беру часы. Завтра можем пойти к нотариусу.

5

Отец и Натан Ротшильд

У старого дома напротив снова бормотала по-своему бетономешалка: б-л, б-л, б-л… Висленский песок, поливаемый водой, смешивался с портландским цементом. Б-лал, б-лал, б-лал…

Не впервые в тот день у меня возникло ощущение, что в такт с вырывающимися из глубины бетономешалки звуками — размеренным ритмом старинной ономатопеи — мои мысли мчатся одна за другой все быстрее.

С отцом мы договорились на двенадцать. Он три раза меня предупреждал, что если я опоздаю больше чем на минуту, то уже его не застану. Когда-когда, повторял он, а в такой день он не может позволить себе опоздать. Не позже часа должен быть на месте, чтобы спокойно все приготовить. Если двенадцать по каким-то причинам меня не устраивает — что ж, ничего не поделаешь. Он прекрасно обойдется и без моей помощи. Правда, пустяки, не о чем и говорить.

Я знал, что дорога до больницы займет у нас максимум пятнадцать минут, то есть времени хватит с лихвой, даже если я приеду в половине первого, но когда я пытался втолковать это отцу, он с раздражением повышал голос и настаивал на двенадцати. А вдруг по дороге сломается машина, и что тогда? А вдруг мы застрянем в пробке? А вдруг мост окажется по всей длине забит и уже от круга придется идти пешком?

Когда он в третий раз повторил: «Помни, человек должен быть готов к любым неожиданностям», я спросил, почему же тогда сам он всегда готовится только к худшему?

Он махнул рукой.

Кстати, интересно, почему я проснулся в пять? Это ведь отец со времен кадетского корпуса каждое утро вставал ровно в пять, будто у него внутри был хронометр.

— Вот что делает с человеком армия, — говорила мать, скорчив презрительную гримасу. — Всю жизнь как автомат. Всю жизнь все по команде. Лечь! Встать! Лечь! Встать! Боже, как я ненавижу армию.

Мать возненавидела армию после того, как немцы убили на войне человека, которого она любила. Когда мне исполнился двадцать один год, я впервые увидел их вдвоем на снимке.

— Ему было столько же лет, сколько сейчас тебе, когда он погиб, — сказала мать, показывая мне фотографию, где на обороте было написано: Бал в Гражданском собрании, Варшава 1939. На фотографии очень молодой мужчина в мундире подхорунжего[13] держал мать на руках, а она, в белом бальном платье, безудержно смеясь, крепко обнимала его за шею. Сколько бы потом я ни разглядывал этот снимок, всякий раз мне казалось, что с отцом такой счастливой я ее никогда не видел.

После смерти матери я нашел другую фотографию этого мужчины. Он выглядел как мертвец, а может, и правда был мертв, и мне стало неловко, потому что первым делом мелькнула мысль, что отцу мундир шел больше.

Я посмотрел на часы. Восемь ноль-девять.

Поскольку у отца я должен быть ровно в двенадцать, из дому на всякий случай надо выйти часом раньше. Ужасно неподходящее время. В одиннадцать на бирже начинается сессия. Я знал, что даже если успею узнать курсы при открытии, доигрывания уже не увижу, а оно сегодня обещало быть захватывающим.

Последние несколько лет на Варшавской бирже упорно не прекращалась бесса[14]. Цены упали так низко, что стоимость акций большинства компаний достигла исторического минимума. Хотя акции на бирже никогда не дешевеют настолько, чтобы не могли подешеветь еще больше, я чувствовал, что приближается знаменательный «поворотный момент» и курсы, неизменно шедшие вниз, наконец двинутся вверх. На графике главного биржевого индекса уже пару недель формировалось тройное дно, что в любом учебнике технического анализа считается предзнаменованием скорого изменения конъюнктуры.

Я взялся за газеты, чтобы познакомиться с биржевыми комментариями двух опытнейших рыночных аналитиков: Вальдемара Гембуся и Себастьяна Бучека.

Себастьян Бучек в своем комментарии, озаглавленном «Медведь держит путь на юг», утверждал, что, хотя сейчас середина зимы, медведь (аллегория бессы) не спит и еще нам покажет. Бучек повторял предостережение японского маклера: «Не пытайтесь поймать падающий нож!», а в заключение добавлял: «Trend is your Friend[15]. Не советую бороться с трендом, особенно если он ведет к понижению».