По ту сторону тьмы (СИ) - Марика Полански

На сердце сделалось пусто и тоскливо. Пока в библиотеке находились люди, я не обращала внимания на грусть. Но, едва здание погрузилось в тишину, серое одиночество стиснуло меня в объятиях.

«Зато не на улице», — подала голос Мира. Душа молчала остаток вечера, наслаждаясь уютом и сердечным теплом, исходящим от библиотекаря. — «А здесь нам нечего бояться. Если только кто-то из глазастых граждан не сообщить, что дядя Слав приютил ведьму-двоедушницу».

«Вряд ли», — неуверенно поёжилась я. — «У нас же на лбу не написано «ведьма». Сегодня можно спать спокойно».

Мира саркастично хмыкнула: «Нет страшнее зверя, чем человек».

— Или нечеловек, — добавила я, вспомнив Риваана. Ведьмолов выглядел настолько пугающим, что теперь до конца жизни его буду помнить. Особенно глаза с холодной необъяснимой ненавистью, плескающейся в их разноцветной глубине. — Как думаешь, почему у Охотника из Вальданы один глаз человеческий, а другой — змеиный?

«Вот-вот! А я говорила, что кто-то смотрит, точно змея из-за угла выглядывает, — вздохнула Душа. Комочек заворочался в груди. — Не так прост ведьмолов… Ты заметила сколько у него серёжек в ухе?»

Я нахмурилась. Но ничего не смогла вспомнить.

— Нет. Я смотрела в его глаза, а не на уши. Мне и без того было жутко.

«У меня тоже едва не остановилось сердце, которое, смею напомнить, у нас одно на двоих. Но я его рассмотрела».

— Мира, не томи. Говори уже.

Душа фыркнула.

«Пять. Ты представляешь?! Аж целых пять золотых колец!»

Мне сделалось дурно. Ведьмоловы пробивают себе ухо за каждую тысячу казнённых ведьм. Серьга своего рода знак, говорящий, что перед другими стоит мастер, а не дрожащий новичок, только ставший на путь гонителя. Как орден. Однако наградной орден в обыденной жизни таскать не будешь, а кольцо в ухе — очень удобно и практично. Однако хотя существовал целый отдел по борьбе с ведьмовством, ведьмолова даже с одним кольцом встретишь редко. А у господина Наагшура целых пять.

— Он не тот, кем кажется, — задумчиво произнесла я, чувствуя неприятный холодок, пробежавший по спине. — Это везенье, что у нас получилось так просто от него уйти.

«Не счастье, — поддакнула Мира, — авеликая удача. Может пора поспать? День сегодня выдался жутко тяжёлый!»

Я усмехнулась.

— Признайся, ты хочешь, чтобы я тебя выпустила погулять? Только давай внутри библиотеки. Чтобы не привлекать внимания.

«Всё будет хорошо, Лада. Ты ложись отдыхать. А я посторожу твой сон».

Улыбка тронула губы. Я наскоро высвободилась от платья, развязала корсет и нырнула под покрывало, оставленное заботливым библиотекарем.

«Эй! Ты про меня забыла!» — возмущённо пискнула Душа. Комочек сердито стукнулся о грудину.

— Подожди, я свет не погасила, — извинилась я.

Шарик артефакта задрожал под рукой, и каморка погрузилась в желтовато-серую тьму. Кровать казалась непривычно жёсткой, а от одеяла пахло пылью и приторной сладковато-горькой затхлостью старой шерсти.

Я покрутилась, устраиваясь поудобнее. Знала бы моя бабуля, где придётся ночевать её внучке, наверняка отпустила бы какую-нибудь колкость. Ибо благородные девицы не ночуют по чердакам.

Однако благородные девицы не рождаются ведьмами в мире, где справедливость только для избранных.

В темноте тихонько зазвенела серебряная цепочка с кулоном в виде перевёрнутого месяца. Послышался негромкий вздох блаженства. Находясь в общем теле, Мира чувствовала себя узником, заточенным в крошечную камеру. Для неё высшим счастьем являлись недолгие прогулки, когда она, нескованная плотью, могла ходить там, где пожелает.

— Спи, — из глубины сна я услышала голос Души, ласковый и убаюкивающий. Тёплый серебристый кокон укрывал с головы до ног. — Я буду охранять тебя.

Глава 3. На берегу реки

Девица в прозрачном неглиже скользнула в дверь и неловко остановилась возле неё, шумно втянув горьковатый воздух. Пламя свечей вздрогнуло от прохладного сквозняка, и тени судорожно затрепыхались на стенах.

Сквозь сладковатый дурман лунного порошка пробивались едва уловимые нотки такого знакомого девичьего страха и неуверенности. Она явно была новенькая в доме развлечений мадам Дюпре — вон как нервно переплетаются тонюсенькие пальчики с вульгарно-красными ноготками. Интересно, что толкнуло ее на этот шаткий путь?

Он мысленно усмехнулся. Обычно подобные вопросы мало занимали его — не она первая, не она последняя, кто жаждет заработать лёгкие деньги. Но почему-то сейчас они казались такими естественными, правильными, что он невольно почувствовал интерес к юной проститутке.

Она выглядела нелепо в комнате с бордовыми шторами и фресками, изображающими все радости плотской любви. Вряд ли девчонка сама согласилась на эту грязную работенку. Скорее какой-нибудь папаша-забулдыга решил продать дочь, тем самым одновременно убив двух зайцев: избавившись от голодного рта в семействе и получив постоянный доход на очередное пойло.

— Подойди ближе. Не бойся.

Голос звучал вкрадчиво, мягко, подобно вежливой просьбе, а не приказу. Завороженная им, девушка шагнула в пятно света. Тоненькая и миниатюрная, с копной рыжих волос, струящихся по плечам, она напоминала одну из свечей, что наполняли комнату своим неровным светом. Медовые глаза подёрнулись пеленой дурмана, накрашенные губы приоткрылись, словно она хотела о чём-то спросить, но забыла. На бледных щеках играл пурпурный румянец — предвестник скорой смерти.

За окном собирались тучи, поднимался ветер, а сквозь стены пробивалась веселая музыка и хохот гостей борделя. Шум злил, раздражал въедливостью, как жужжание мухи на тихом берегу реки.

— Как зовут тебя?

Впрочем, какое ему дело, как её имени? Девица была лишь одной из многих. Одной из сотен, тысяч женщин, что беспечно промышляют телом, думая исключительно о выгоде.

— Азиза, господин, — сквозь туман вдруг пробилось нечто живое, похожее на нерешительность человека, замеревшего на краю пропасти. — Будет больно?

— Скажи, Азиза, давно ли ты здесь?

— Первый день, господин, — девица начала бледнеть, отчего румянец стал ещё более неестественно алым.

— Как попала сюда?

— Отец продал за долги.

Значит первая догадка оказалась правильной. Горе-папаша не смог ничего придумать лучше, как вытолкнуть свою дочь на панель. Хотелось рассмеяться — ничего не меняется в человеческой природе. Проходят столетия, а человек как жил в грязи, так и продолжает в ней копошится. На долю секунды стало жаль эту Азизу.

Впрочем, он пришел сюда за другим. Рубашка небрежно легла на подлокотник кресла, сверху — лента галстука. Он медленно подошёл к девице. Пальцы едва заметно прошлись по нежной шее и остановились на яремной впадине. Под кожей билась тоненькая жилка пульса. Как у перепуганной пташки попавшей под гипнотический взгляд змеи. Пришедшее на ум сравнение ему невероятно понравилось.

— Ложись на спину, ноги шире, — глухо произнёс он.

В голове шумел