Франц, или Почему антилопы бегают стадами - Кристоф Симон

Потом Хайнц получил аттестат и расширил бизнес. Теперь наша торговая площадка не ограничивалась гимназическим двором: мы сбывали всяческие сорта конопли где только можно – в парке Шадау, на пляже, на острове Беллиц, в ресторане самообслуживания, в примерочных торгового центра «Н&М» – но лучшими нашими клиентами были новобранцы-гренадеры. Два раза в год, весной и летом, они косяками прибывали в Тун и недели через три-четыре, когда им надоедало изображать из себя солдат, начинали скупать у нас с Хайнцем все подряд. Мы были им как свет в окошке – по числу солдат, выбросившихся из окна, и жутчайших происшествий на танковом полигоне тунская военчасть держала рекорд. Хайнц взял на себя армейский кафетерий, а я оказывал бедолагам альтернативную медпомощь на вокзале, в ресторане «Весельчак» и в танцбаре «Борсалино».

Через три с небольшим года после моего первого косяка, употребленного на гимназическом дворе, у меня случился моральный кризис: однажды утром я проснулся с таким чувством, будто на запястьях у меня наручники, а ноги скованы железной цепью – представление настолько мрачное, что раз и навсегда отравило мне всю радость от торговли. Меньше всего мне хотелось получить повестку в суд по делам несовершеннолетних. Моя спортивная форма была не настолько хороша, чтобы три месяца кряду собирать по лесу прелые деревяшки, да и перспектива нюхать пеленки и соскребать ужин с рубашек беззубых стариков в Штеффисбургском доме престарелых меня тоже не вдохновляла. Вдобавок я вдруг сообразил, что могу запросто вылететь из «кубика», стоит директору или его подручным застать меня за тем, как я сую какому-нибудь десятикласснику смесь, а тот мне отстегивает десятку. За такие дела по головке не погладят. Один раз, в сентябре 92-го, я уже чуть не погорел. Еду себе на велосипеде с сигаретой «плюс» в зубах, вылетаю на Зеештрассе, и тут мне навстречу Вульшлегер. Шума тогда не стали поднимать только потому, что это произошло не на территории школы, да еще за меня вступилась Доро Апфель – вечно она всех жалеет и старается примирить. (Я был ей так благодарен, что надумал сделать кучу всего хорошего и до сих пор держу слово.) Я пришел к выводу, что будет разумно не заниматься сбытом ради того, чтобы заработать на траву для себя. В один солнечный мартовский день в одиннадцатом классе (который закончил с первой попытки) я разорвал все деловые связи с Хайнцем. Я убеждал себя, что поступаю благоразумно, но на самом деле я, конечно, просто-напросто трус.

Оставшись в одночасье без денег и без травки, я надумал попытать счастья в роли садовода-любителя. Посевной материал я приобрел у одного грюбетальского коноплевода – тот собирал свой урожай не до цветения, а только когда полностью созреет – чтобы плести нитки. Я накупил ящичков из полистирола и, сунув семена в коровий навоз, спрятал это богатство в теплице у Люти-Браванд. Каждое утро я пробирался туда и самодовольно смотрел, как из земли проклевываются крохотные ростки. Я, конечно, ничего не смыслил в растениях, едва мог отличить тюльпаны от мака, поэтому раздобыл кучу книг и статей из энциклопедий о типах почв, удобрениях и годовых количествах осадков. Когда через пару месяцев стебли подросли до размеров полевых цветов, пересадил их в ямку, которую выкопал за гаражом. Я выполол мужские растения и уже предвкушал день, когда оборву с дамочек ароматные кончики побегов и скурю их под кустом бузины. Так бы оно и было, если бы в одну теплую августовскую ночь 93-го на мои посадки не набрела косуля, пресытившаяся дикой ежевикой в Кандерском лесу и отправившаяся в Лерхенфельд на поиски новых кулинарных приключений.

Веселая косуля.

Поневоле отказавшись от садоводства, я всерьез задумался о том, не устроиться ли мне на какую-нибудь работу, однако дальше размышлений дело не пошло. Кончилось тем, что я просто стал брать взаймы у родителей, подобрав пин-код к их банковской карточке.

Работать я не рвусь, это факт.

Хайнц Вегенаст стоял перед супермаркетом «Мигро» на Фрутигенштрассе. Он был недостаточно смел (или глуп), чтобы показываться во дворе гимназии самому, поэтому с тех пор как я отказался от должности сбытчика, встречи с клиентками и клиентами из гимназии проходили между пакетами с землей для комнатных растений и тележками для покупок.

– Хайнц, старая шлюха! – кричу я, приближаясь с хот-догом в одной руке и мультивитаминным соком в другой. (Вкусовые пристрастия гимназистов отличаются своеобразием.)

– Поцелуй меня в зад, Франц! Ого, рубашка с Чарли Паркером! Ну и дерьмо.

Я проглотил обед и стал разглядывать товар Хайнца. Травка в полиэтиленовых пакетиках с зажимами. Красная, зеленая, черная смола в фольге. Я все нюхал, мял, раскатывал шарики между ладоней.

Как обычно, спросил, откуда что привезено – надо же произвести впечатление знатока. На самом деле я не блистал ботаническими познаниями и едва мог отличить обычную ливанскую дрянь от благодатного сорта «мауи-вауи». Хайнц охотно поделился информацией. Дал мне попробовать специальную смесь с экстрактами клена, которую получил от «приятеля» (от кого же еще) из Саскачевана в Канаде.

– Саскачевана? – недоверчиво переспросил я.

Хайнц пожал плечами.

– Не такая уж экзотика. Возят же красное вино из Чили.

Он почесался. Взгляд мой упал на его руки – следы от уколов.

– По-моему, это ты зря, Хайнц.

– Франц, тебя это не касается.

– Конечно.

«Саскачеван» торкал что надо. Хайнц не только продавать умел, но и в закупках и миксах толк знал. Я скурил один джойнт, чтобы успокоить нервы после встречи с Вульшлегером и еще один просто ради удовольствия.

– Как дела в «кубике»? – спросил Хайнц.

Я начал беспричинно хихикать.

– Слушай, Хайнц, тебе фамилия Брунисхольц о чем-нибудь говорит? Женщина. Маленькая, бледная и ехидная.

Он на минуту задумался.

– Это не та дурища из выпускного, что постоянно дырки туалетной бумагой затыкала, которые мы в девчачьем туалете просверливали?

– Черт! Значит, это она нам все время заседания портила.

– Сидит, наверное, в какой-нибудь миссионерской школе в камбоджийском захолустье.

Я уныло сообщил, что она закончила университет и теперь учительница экономики.

– Не могла дождаться, когда сможет вернуться в «кубик».

– Да ты что! – Хайнц язвительно заржал. – Эта ведьма теперь твой босс?

Я опять захихикал.

– Зря мы так над ней, – говорю я, а сам все хихикаю и хихикаю. – Ей нелегко пришлось в жизни.

Я задержал дыхание – на секунду, на две, на целую вечность, потом все-таки не сдержался и снова заржал. Из глаз брызнули слезы. (Я вообще люблю смеяться, но так, чтобы до упаду, редко. Обычно про себя посмеиваюсь.)

– Вам сколько завернуть, гуманист? – спросил Хайнц с плутоватым видом.

– Зависит от цены, – отвечаю я, мигом отрезвев.

Мы поторговались. Я настаивал, что мне как школьнику полагается скидка, и согласился, когда Хайнц снизил цену до приемлемого уровня.

– Знаешь, Хайнц, надо тебе все-таки зарабатывать нормальные бабки. На паре сотенных с папиной сберкнижки далеко не уедешь. Если что, всегда можешь вернуться ко мне. Только обещай, что купишь себе новую рубашку.

Рука снова оживает

Биология и история во второй половине дня прошли как по маслу – тихо, мирно, без происшествий. Будто и не было. Потом я чуть не столкнулся с фрау Брунисхольц у кофейного автомата. Она даже не глянула в мою сторону – видно, все думала, как загладить свой утренний промах, зато я, увидев ее хмурое лицо, сразу вспомнил, что мне предстоит еще одно дело.

С противным чувством под ложечкой я поплелся вверх по лестнице.

Мне повезло. В кабинете директора на стук никто не откликнулся.

Я подошел к следующему кабинету, постучал к заместительнице. Тишина. Постучал еще раз. Тут я увидел, как по лестнице шурует директор. Я кинулся в дверь прямо в кабинет к замдиректорше.

Она сидела за столом и разговаривала по телефону. Увидев меня, прикрыла трубку ладонью.

– Франц? У меня сейчас нет для вас времени. Мне нужно подготовиться к совещанию. Подождите снаружи.

Снаружи бродил директор.

– Вам это будет интересно, – быстро сказал я и подал ей каракули фрау Брунисхольц.

Фрау Апфель продолжала говорить по телефону и одновременно расшифровывала записку. Выглядела она жутко переутомленной, измученной и покинутой – будто кочевница в иммиграционной службе. Прямо сердце разрывалось – так не хотелось ее расстраивать.

Положив трубку, она серьезным тоном велела мне садиться. Потом тяжело оперлась на стол и пристально на меня посмотрела.

– Ваша новая учительница экономики жалуется, что вы недостаточно уважительно относитесь к женщинам.

– Вы это на том листке вычитали?

– Именно, Франц.

Она зачитала мне обвинение. Фрау Брунисхольц перечисляла пять или шесть случаев (за четыре часа занятий), когда я позволил себе дискриминирующие поступки по отношению к женщинам. Например, во вчерашнем вводном тесте по теме «Экономика и общество» я написал: «Специалистам по организации и экономике производства доставляет поистине убийственное удовольствие загребать деньги и роботизировать рабочую силу». Фрау Брунисхольц возмущало то, что под специалистами я в неявной форме подразумевал и мужчин, и женщин одновременно. По ее мнению, специалистки заслуживали отдельного упоминания. Она была, конечно, права. Я просто поленился писать правой рукой еще одно длинное слово. Постыдная оплошность. (Серьезно. Пусть я ротозей с дерьмом вместо мозгов, но я же не дикарь.) Только вот зачем сразу за шкирку к директору тащить? По-моему, Фрау Брунисхольц все-таки немного перегибала палку.