Семь чудес (ЛП) - Сэйлор Стивен

Антипатр  одно мгновение выглядел ошеломленным, настолько он был доволен проницательностью капитана, но потом взял себя в руки и ухитрился сделать вид, что просто впечатлен. — Капитан, вы человек весьма проницательный.

— Всего лишь грек, а какого грека не волнует красота его родного языка?  Он дружески хлопнул Антипатра по спине. — Тебе придется почитать побольше стихов, старина, чтобы развлечь нас во время путешествия. Знаешь ли ты что-нибудь еще из произведений Антипатра?

-- Осмелюсь предположить, что могу пересказать почти все его сочинения, -- с улыбкой сказал мой попутчик Зотик.

II. Кое-что связанное с Дианой (Храм Артемиды в Эфесе)

— Ах, Эфес! — воскликнул Антипатр. Самый космополитичный из всех греческих городов — гордость Азии, жемчужина Востока! — Он стоял на носу корабля и смотрел блестящими глазами на город перед нами.

Как только корабль, выйдя из открытого моря, вошел в устье реки Кейстер, Антипатр своими острыми локтями пробился через небольшую группу пассажиров, а я последовал за ним. Мы впервые увидели Эфес, когда свернули за поворот п перед нами открылась нечеткая масса зданий, сгрудившихся на фоне невысокой горы. Мы приближались с каждым мгновением, пока перед нами не замаячил город.

Гавань была пронизана длинным пирсом, уходящим далеко в море. Рядом пришвартовалось столько кораблей, что оказалось невозможным для нас найти место, тем более, что другие корабли стояли впереди нас с поднятыми парусами и развевающимися на ветру разноцветными вымпелами. По римскому календарю это был Априлис, но в Эфесе это был священный месяц Артемисион, отмеченный одним праздником за другим в честь богини-покровительницы города Артемиды. Антипатр сказал мне, что на празднование съедутся десятки тысяч гостей со всего грекоязычного мира, и, похоже, он не преувеличил.

Начальник порта на маленькой лодке отплыл, чтобы сообщить капитану, что нашему кораблю негде пришвартоваться к пристани. Так что, нам придется бросить якорь и ждать парома, который доставит пассажиров на берег. Перевозчикам, конечно, придется заплатить, и Антипатр ворчал на дополнительные расходы, но я был рад возможности задержаться на некоторое время в гавани и полюбоваться видом.

За переполненными пристанями возвышались знаменитые пятимильные стены Эфеса. Там, где пирс встречался с берегом, эти стены были пронизаны воротами, украшенными орнаментом, с башнями по бокам. Высокие ворота ворот были широко распахнуты, приветствуя весь мир в городе Артемиды — за определенную плату, объяснил Антипатр, поскольку он предвидел, что нам придется заплатить особую плату за вход в город во время праздника. За стенами я увидел крыши храмов и высокие многоквартирные дома. Дальше, на склоне горы Пион, стояло множество строений. Некоторые были похожи на дворцы с богато украшенными террасами и садами на склонах холмов.

Самым заметным зданием, которое можно было увидеть, был огромный театр, построенный на склоне холма. Полукруглые ряды сидений, обращенные к гавани, были заполнены тысячами зрителей, видимо, смотревших в это время комедию; время от времени я слышал взрывы отдаленного смеха. Десятки высоких ярко раскрашенных статуй стояли вдоль самого верхнего края театра; эти изображения богов и героев, казалось, смотрели не на сцену под ними, а через крыши города, прямо на меня.

— Я вижу знаменитый театр, — сказал я, прикрывая глаза от утреннего солнца над горой Пион, — но где великий храм Артемиды?

Антипатр фыркнул: — Гордиан! Ты забыл географию, которой я тебя учил? Твоя голова как решето.

Я улыбнулась, когда вспомнил урок: — Я вспомнил. Храм Артемиды был построен за пределами города, примерно в миле от берега, на низменной болотистой местности. Он должен быть… где-то там. — Я указал на место за крутым северным склоном горы Пион.

Антипатр поднял густую бровь: — Отлично. И почему строители выбрали это место для храма?

— Потому что они решили, что строительство на болотистой почве смягчит воздействие землетрясений на такое массивное сооружение.

— Правильный. Для дополнительной стабилизации грунта перед закладкой краеугольного камня насыпали глубокий слой толченого древесного угля. И что потом?

— Поверх древесного угля они положили много слоев шерсти с овец, принесенных в жертву в честь богини.

— В конце концов, ты способный ученик, — сказал Антипатр.

Когда прибыл паром, солнце было прямо над нашими головами. Антипатр снова протиснулся вперед, а я последовал за ним, так что нас одними из первых переправили на берег. Как только мы сошли на пирс, нас окружила группа мальчишек. Антипатр выбрал двоих, которые показались ему наиболее честными, и бросил каждому из них по монете. Они забрали наши сумки и последовали за нами.

Мы прогулялись по пирсу, который сам по себе казался маленьким городком; переполненные корабли были похожи на жилища, стоящие вдоль широкой улицы. Я повсюду видел людей, слышал детский плач и заметил, что многие мачты были завешены бельем. Многие посетители Эфеса, не имевшие возможности найти жилье в городе, очевидно, проживали на борту кораблей.

— Где мы остановимся в Эфесе?  — Я попросил я.

— Много лет назад, когда я некоторое время здесь жил, у меня был ученик по имени Евтропий, — сказал Антипатр. — С тех пор я его не видел, но мы переписывались на протяжении многих лет. Евтропий уже взрослый вдовец с собственным ребенком. Он унаследовал отцовский дом, примерно на полпути вверх по холму, недалеко от театра. Евтропий неплохо живет, так что я уверен, что наше жилье будет вполне удобным.

Мы дошли до конца пирса и подошли к открытым воротам, где люди стояли в длинных очередях, чтобы попасть в город. Я соображал, в какую очередь нам следует встать, пока один из привратников не закричал на латыни: — Римские граждане и их сопровождающие в эту очередь! Римские граждане, ваша очередь здесь!

Когда мы встали в очередь, я заметил, что некоторые люди в толпе бросили на нас неодобрительные взгляды. Очередь была короче остальных и двигалась быстрее. Вскоре мы предстали перед человеком в нелепо высокой шляпе, немного похожей на перепелиное гнездо, такие носят только чиновники, который взглянул на мое железное кольцо гражданина Рима, когда я вручил ему проездные документы, которые отец приготовил для меня перед отъездом.

Говоря по-латыни, чиновник прочитал вслух: — Гордиан, гражданин Рима, родился в консульство Спурия Постумия Альбина и Марка Минуция Руфа, что определяет восемнадцать лет, среднего роста, с темными волосами и правильными чертами лица, Никаких особых примет, говорит по-латыни и немного по-гречески …  и, держу пари, с ужасным акцентом. Мужчина посмотрел на меня с едва скрываемым презрением.

— У него довольно неплохой греческий акцент, — сказал Антипатр. — И, уж, конечно, лучше, чем твой латинский.

— А ты кто такой?

— Я попутчик юноши, бывший его наставник — Зотик из Зевгмы. И вы бы не разговаривали с нами так, если бы мой друг был постарше и носил тогу, а за ним следовала свита рабов. Но Гордиан не меньший гражданин, чем любой другой римлянин, и вы будете относиться к нему с уважением, иначе я доложу о вас губернатору провинции.

Чиновник долго смотрел на Антипатра, скорчив кислое лицо, но вернул мне мои документы и махнул рукой.

— Вы определенно поставили этого парня на место! — сказал я со смехом.

— Да, но я боюсь, Гордиан, что здесь, в Эфесе, ты еще столкнешься с подобными вещами.

— Что вы имеете в виду?

— Антиримские настроения проникли глубоко во всю Азию, во все грекоязычные провинции, если уж на то пошло, но особенно сюда, в Эфес.

— Но почему?

— Римский правитель, обосновавшийся в Пергаме, безжалостно облагает народ налогами. А римлян в городе великое множество, их тысячи, и все они претендуют на особые привилегии, занимают лучшие места в театре, награждают друг друга почетными призами на празднествах, высасывают прибыли от импортной и экспортной торговли, даже засовывают свои пальцы в сокровищницу храма Артемиды, которая является величайшим кладезем денег для всей Азии и жизненной силой Эфеса. За сорок лет с тех пор, как римляне установили здесь свою власть, возникало много недовольства. Если даже мелкий проверяющий у ворот чувствует, что может так с нами разговаривать, боюсь представить, как поведут себя другие. Я думаю, было бы лучше, Гордиан, если бы мы перестали говорить по-латыни, пока находимся здесь, в Эфесе, даже между собой. Зеваки могут подслушать и сделать выводы.