Путь в никуда - Владимир Гайсинский

Ее последние слова давали Жеке ясно понять, что, не выполни он указание инструктора, его дальнейшая судьба пойдет наперекосяк, что и его жизнь поставлена на карту. А как же институт? Они способны на все, сообщат в вуз и все, дорога туда закрыта. Как бы угадав, о чем думает Жека, инструктор Савельева вдруг поинтересовалась, чем он хочет заняться после школы: «Небось, в институт собрался», – как бы между прочим заметила она. «Да они все заранее продумали», – мелькнула мысль, и Жека срывающимся голосом сказал: «Хорошо, я согласен». Он еще не знал тогда, положив на чашу весов собственное благополучие и предательство друга, как этот случай перевернет его жизнь, какую ненависть вызовет в нем отречение той, которую он любил всю свою жизнь и потому так возненавидел не только ее, но и все их племя.

В разговор вмешалась Вера Семеновна, понявшая, что Жека напуган и может натворить глупости: «Ты пойми, своим изобличением ты пытаешься помочь своему другу осознать всю неблаговидность его поступка. Ну, предположим, он не может не ехать с родителями, но даже если он едет, в нем должно быть чувство противодействия этому поступку, он должен воспринимать этот отъезд с горечью, с обидой на тех, кто толкает его к этому, и потому постарайся на собрании не обличать его предательство, таких будет много и без тебя, а убедить его в том, как много он теряет, уезжая отсюда, ведь он вырос здесь». После этих слов Веры Семеновны у Жеки как-то прояснилось в голове. А действительно, почему он обвиняет друга? Нет, он его спасает, он предупреждает его: Сашка, не делай этой ошибки, ошибки, которая может дорого стоить.

Сашка стоял у доски и прямо смотрел в глаза своим обвинителям. Обвинителями была орава двоечников и потенциальных алкашей, которые достойно сменят своих папаш у стекляшки. Из их обвинений стало понятным, что Сашка не любит русскую литературу и историю, ненавидит страну, которая спасла их нацию от фашистов, презирает социалистическую систему и готов убивать беззащитных арабских братьев во имя проклятого и воинственного израильского империализма. Стройный хор обвинителей поддерживала и вдохновляла инструктор Савельева. Наконец, когда поток обвинений начал иссякать, поднялся Жека. Вот тут Сашка как-то напрягся и во все глаза уставился на него. «Сашка был моим другом, – хриплым голосом начал он. – Я всячески пытался помочь ему увидеть в жизни нашего общества не только плохое, не только стекляшку с пьяными рожами, но и прекрасные достижения нашей страны и ее светлое будущее. Не буду скрывать, Сашка под влиянием своих родителей часто нелицеприятно отзывался о стране, давшей ему возможность учиться и занять достойное место в ней, и я пытался ему помочь разобраться, что многое зависит от него самого, что не стоит оценивать нашу далеко не идеальную действительность так однобоко. Я думаю, что мы не должны сейчас просто нападать на него, а попытаться переубедить в неблаговидности его поступка». Чем больше говорил Жека, тем больше складывалось впечатление, что Сашка – жертва обмана, который очень и очень будет жалеть о совершенном им поступке. Чем дольше говорил Жека, тем больше все убеждались в том, что именно он, Сашка, нагло предал и растоптал дружбу, подставил Жеку, в общем-то, хорошего и доброго парня, истинного патриота Родины. Сашкин отъезд отодвинулся куда-то далеко, теперь все сочувствовали Жеке, который по своей наивности доверился этому гнусному обманщику, у которого ничего святого за душой нет. Сашку исключили из комсомола и из школы, не допустив до сдачи выпускных экзаменов. Собрание закончилось, Сашка сам подошел к Жеке и бросил ему в лицо: «Никогда не мог подумать, что ты такой трус». Это были его последние слова, слова, которые, как пощечина, хлестнули по лицу, слова, которые Жека не мог забыть никогда.

Джура снова закрыл глаза и как будто задремал. «Трус», – пронеслось у него в голове. Да, он был прав и, хотя на его счету столько подвигов, столько побед над ненавистным ему врагом, он трус, ибо все его победы – это обман и убийства из-за угла.

Часть 2. Юность

Трудно поверить, но совсем еще недавно здесь цвели сады, щебетали птицы, стояли ухоженные виллы под черепичными крышами. Все это было разрушено проклятыми израильтянами, позорно бежавшими с освобожденных территорий. Многие герои освободительного движения тайно надеялись получить добро, оставленное ненавистными сионистскими врагами, однако вместо этого получили лишь горы строительного мусора на захламленных территориях. Так чего же мы добились своими призывами к освобождению? Какую свободу получили? Может, сумели их накормить, дали им престижную высокооплачиваемую работу, красивые благоустроенные дома? Нет, нет и нет. Снова призываем к борьбе с проклятыми сионистами. Сколько же можно? Ведь когда-нибудь люди поймут, в какое болото мы их тянем.

Джура привалился к сырой стене и стал наблюдать за происходящим на улице.

Глава 1

Спасти друга Жеке не удалось. Вроде и слова были правильными, и бывшего друга он не клеймил позором предательства, а как-то получалось, что именно он, Жека, явился главной жертвой своей доверчивости, именно он, а не Сашка, пострадавший в этой истории. Инструктор Савельева торжествовала, нажимая на подлость нации, которую пригрел на груди любвеобильный русский народ. С тех пор Жека с Сашкой не встречались, Фельдманы были заняты приготовлением к отъезду, а для Жеки наступили времена подготовки к выпускным экзаменам. Единственное, о чем думал и мечтал Жека, это встретиться с Диной и рассказать ей, как он несчастен от потери друга и что он ни в чем не виноват, что ему сейчас очень тяжело, и только она может помочь ему. Но Дина постоянно была не одна: то ее сопровождали подруги, то какой-то мужик с усами, и Жека никак не мог с ней поговорить. Жека решил, что вечером подкараулит Дину у подъезда и объяснится с ней.

Он ждал ее во дворе дома уже третий час, а она все не появлялась. Неожиданно во дворе мелькнули две тени. Жека уже хотел выйти навстречу из-за дерева, за которым простоял весь вечер, но Дина была не одна, и потому Жека замешкался. Дина была вместе с Сашкой. Значит, она продолжает встречаться с ним, с тем, кто по определению страны предал ее интересы, с тем, кто бежит туда, на Запад. «Дура, какая же ты дура, – шептал Жека. – Он уедет и бросит тебя, а ты останешься здесь со всеми проблемами, которые тебя ожидают в будущем. Он там будет блаженствовать в неведении, что ты под прицелом спецорганов, а он забудет тебя и твою любовь на второй день отъезда». Нет, он не подошел, он не сказал все это. Почему? Струсил, испугался, что Сашка даст по морде. Нет, понял, что Сашка не такой, что не бросит и не забудет, что любит ее, а она его, и потому верит ему безгранично. «Ладно, – решил Жека, – объяснюсь с ней, когда он уедет».

И вот этот день настал. О том, что Фельдманы уезжают, Жека узнал от Мокея. Оказывается, этот тоже не порвал связи с предателями Родины и даже помогал им распродавать кое-какие вещи на Тезиковке. Стараясь оказаться не замеченным, Жека тоже пришел на вокзал, где семью Фельдманов провожала немногочисленная группа самых отчаянных, которым терять было нечего. Жека спрятался за одним из бетонных столбов, чтобы было удобно наблюдать за провожающими. Сашка был какой-то рассеянный и все время искал кого-то глазами. Наконец, появилась Дина, и Сашка преобразился, он стал улыбаться и что-то говорить ей с жаром, та слушала и молча кивала, наконец, Сашка сжал ее руки и поцеловал их, потом зашел в вагон, и поезд тронулся. Все провожающие потянулись за отъезжающим поездом, махая руками и что-то крича. «Уехал, уехал навсегда. И будет ли возможность встретиться?». Она брела по опустевшему перрону, слезы, которые она с трудом сдерживала при нем, теперь катились из ее прекрасных глаз. Жека видел, как ее хрупкое тело вздрагивает от рыданий, видел ее глаза, наполненные слезами. Он должен, нет, просто обязан подойти и объясниться с ней, он должен сказать, что любит ее и никогда не оставит одну, что уехавший Сашка назавтра забудет о ней, а он здесь, рядом, готовый для нее на все.

Жека вышел из своего укрытия и направился прямо к ней. Она почему-то не удивилась, увидев его, только слезы куда-то исчезли и глаза заблестели ненавистью и презрением к нему: «Ты? Что ты тут делаешь? Может, решил донести и на меня? Так знай, я этого не боюсь. Хотел остаться чистым перед этой властью? Ну и оставайся! Или чем больше сдашь, тем чище будешь?». Жека пытался что-то сказать в свое оправдание, предупредить ее о грозящих ей неприятностях, но она ничего не хотела слушать. «Я не хочу быть такой, как ты, я тебя презираю, не ходи за мной, трус». Жека до боли сжал кулаки: «Эх, была бы ты не девчонка… – подумал он. – Но теперь все кончено, ты горько пожалеешь о своих словах, да будет поздно, слишком поздно». Ничего не ответив, Жека повернулся к ней спиной и быстро зашагал прочь. «Выбросить, выкинуть ее из головы, из жизни, никогда не вспоминать даже ее имя. Ненавижу ее, ненавижу ее дружка Сашку и вообще все это жидовское племя. Прав дядя Леша, все они неблагодарные негодяи, отравляющие нам жизнь, а я, я знаю, как отмстить».