По обрывистому пути - Степан Злобин

Вслед за ним горничная, отряхнув в прихожей от снега, внесла убитую горную козочку.

— То есть мой подарунок малый вам, пани Анемаиса, — сказал доктор.

— Удружи-ил, Иван Петрович! — весело воскликнул адвокат. — А мы уж решили, что не приедете. Не смели и думать, что осчастливите! — радушно тряся широченную руку доктора и рассматривая козу, говорил хозяин.

— А где же Юля? Юлечка, где же вы?! — обратилась громко хозяйка, полагая, что жена Ивана Петровича задержалась у зеркала, и оживленно направляясь в прихожую.

— У Юлии Николаевны не очень здорова мать. Она не смогла уехать. А меня к вам судьба занесла! — отшутился доктор. — Пшепрашем, пани, ваш паркет будет цел — я в галошах! — поспешил заявить он, заметив неодобрительный взгляд хозяйки, скользнувший по его белым валенкам.

— Нет, я подумала, как вы будете танцевать… Все да мы и барышни будут на вас в обиде, — игриво сказала Рощина, скрывая досаду.

Доктор Баграмов работал в земской больнице, часах в шести езды по железной дороге от города. Рощины даже любили шумные наезды Баграмова, лохматое и косолапое добродушие всей его фигуры, басовитый голос, дымящуюся трубку в зубах и его манеру делать охотничьи подношения, вроде сегодняшней дикой козочки. Удачливый охотник, Баграмов в немногое свободное от работы время, случалось, бродил по лесам в окрестностях больницы, карабкался по утесам верхом и пешком и любил об этом рассказывать. Его рассказы иногда утомляли, но так как наезды доктора бывали не часты и всегда краткосрочны, то всем было даже приятно для разнообразия послушать его охотничьи рассказы или случаи из врачебной практики.

Иногда он приезжал со своей совсем молоденькой, некрасивой, большеротой и большеглазой женой, Юлией Николаевной, которая вечно стремилась в город и жалобно говорила знакомым о давящей тоскливости их деревенской жизни. В обществе она была милой, приятной.

Детей у Баграмовых не было. Жили они втроем с матерью Юлии Николаевны, и со стороны Баграмова было просто жестокостью приехать в город к Новому году, не взяв с собою Юлю.

«Как это, должно быть, ужасно для молоденькой женщины — жить с таким косолапым в деревне!» — думала Рощина, неодобрительно оглядывая Баграмова. Ансмаиса Адамовна стремилась совсем не к такому обществу, какое её окружало. Как мечталось ей жить в Петербурге, в Варшаве, хотя бы в Москве и быть душою интеллигентного и широкого дома! А вместо того вот встреча Нового века в отнюдь не блестящей провинциальной компании. Костя в грязной манишке и доктор… в валенках…

— Бардзо дзенькую, пани, но учиться танцам мне поздно! — шутя сказал доктор. — Какой я танцор, голубушка Анемаиса Адамовна! Вы извините за валенки, право! Мы с Юлей не думали, что я задержусь в городе. Я привез неотложного хирургического в больницу, мечтал встречать Новый год в семье, да вдруг на железной дороге снежный занос, и я оказался отрезан от Юли… Тогда я решил козочку не отправлять с посыльным, а самолично повергнуть к вашим стопам…

— Ну, значит, спасибо козе! — громко, чтобы загладить косой взгляд жены, заговорил адвокат. — Ну-ка, трахнем с морозца! — с не идущей к его степенному виду удалью произнес Рощин и налил доктору водки.

— А эта коза, между прочим, едва не свернула мне голову, — начал рассказ доктор. — Удивительно шустрый скот. Стоит на утесе. Я только вскинул ружье — она скок через пропасть. Я бац ее влёт, как птицу… И рухнула между скал… Пришлось мне туда спускаться. Камни обледенели…

— Милостивые государи и прелестные дамы! С наступающим Новым веком, с новым счастьем и новым здоровьем! — звучным и приятным голосом перебил рассказ доктора новый гость — присяжный поверенный Горелов, щегольски одетый, изящный, благоухающий, обаятельный и сегодня особенно молодой, несмотря на свои сорок восемь. — Анемаиса Адамовна, разрешите — от сердца, — сказал он, бережно раскутывая из упаковки букет живых роз.

— Боже, прелесть какая! Откуда?! — радостным смущением вспыхнула хозяйка.

— Из собственных оранжерей господина Трубачевского, не вице-губернатора, а младшего братца, председателя земской управы.

— Да как же вы их… — заикнулся Рощин, досадуя, что не он доставил жене такой изящный новогодний сюрприз.

— Профессиональная тайна-с! — шутливо отозвался Горелов.

Все, даже Коростелев, который не переваривал Горелова, залюбовались цветами, столь необычными в новогодний вечер. Хозяйка с кокетливой признательностью выглядывала из-за букета. Большие серые глаза ее заблестели, и она еще больше похорошела.

— Р…разрешите вдо…дохнуть, — неестественно приблизив лицо к букету, сказал журналист. Он громко потянул в себя носом и вдруг скорчил мину. — Е-если бы эти розы не пахли т…тленом Российской империи…

— Перестаньте, ужасный вы человек! — махнув на него букетом, воскликнула Анемаиса Адамовна. — Слушать вас не хочу! Вы изливаете яд даже на эти чудесные розы! — И, пользуясь случаем, она выскользнула из комнаты.

— Господа, пойдемте в гостиную, а злачное место сие предоставим-ка попечению хозяйки, — предложил гостям Рощин. — Кстати, доктор доскажет, как он застрелил на лету козу…

Просторная голубая плюшевая гостиная была освещена белым светом шипящих газовых ламп на высоких подставках по всем четырем углам. Она сверкала натертым для танцев паркетом, с которого специально на этот вечер был снят голубой персидский ковер.

Постепенно гостиная наполнялась оживлением, говором. Каждые несколько минут из прихожей доносился звонок, слышались торопливые шаги горничной, и хозяин встречал в дверях новых гостей.

Приехал высокий седой и тощий Федот Николаевич Лихарев, бывший редактор одной, как он выражался, «крепко закрытой» газеты. Высланный сюда лет шесть назад с юга, Лихарев стал заведующим статистическим бюро губернского земства. Он явился к Рощиным с девятнадцатилетней дочкою Аночкой. За ними пришли зять Лихарева, модный в городе доктор Антон Александрович Зотов с молодой женой, старшей сестрой Аночки, Натальей Федотовной, дамой эффектной и красивой. Зотовы были известны в городе как ревностные организаторы благотворительных любительских спектаклей и вечеров-концертов, на которых Наталья Федотовна пела, а доктор аккомпанировал на рояле и декламировал.

Покровительницей этих вечеров была склонная к благотворительности губернаторша, которая в молодости, говорили, пела сама и потому считалась первым судьей голосов и всякого музыкального исполнения. У доктора Зотова был неплохой баритон, и, может быть, именно потому сама губернаторша, а вслед за ней и другие важные дамы города особенно доверяли Антону Александровичу свое здоровье…

Доктор принадлежал к губернскому дворянству, владел небольшим имением в губернии и всегда участвовал в дворянских выборах. Впрочем, политикой он не занимался и презирал ее. Он любил музыку и поэзию, на Наталье Федотовне он женился после нескольких спетых вместе дуэтов, высоко оцененных слушателями. Лихарев относился к зятю с иронией, чего не скрывал от Натальи Федотовны. Она же, довольная своей обеспеченной жизнью, возможностью заботиться о своей красоте, может быть, и разделяла мнение отца о своем супруге, но радовалась дорогой обстановке, красивым платьям и возможности забавлятся и петь… Если бы Зотовых в этот вечер пригласили в более «видный» дом, Наталья Федотовна, наверное, даже чуть-чуть всплакнула от невозможности встретить Новый год вместе с отцом и сестрою, но, уступив по обязанности жены, не страдала бы от огорчения, что Федот Николаевич и Аночка оказались где-то вдали от нее в этот торжественный час.

Однако никакого особенно интересного приглашения не последовало, и вот они оказались здесь, в давно знакомом кругу, среди привычных и в общем довольно близких и симпатичных людей. Наталья Федотовна считала, что отец любит больше младшую, маленькую и не очень-то эффектную Аночку, но зато уж ею, своей старшею, он любуется с гордостью, как собственным очень красивым произведением…

Вслед за прибытием супругов Зотовых «вкатились», как говорила о них остренькая на язычок Наталья Федотовна, совершенно лысый толстяк, мелкорослый Викентий Иванович Фотин с кругленькой жизнерадостной и доброй женой.

Фотин, в отличие от прочих гостей в этом доме, был чиновник — старший фабричный инспектор. Сын сельского Дьякона, годами тяжелой студенческой жизни выбрался он в инженеры, работал сперва на заводе где-то на юге России и вдруг перебрался в чиновники министерства финансов. Нет, он не гнался за чинами, но его убеждением было, что в беззаконной стране строгое соблюдение любой самой куцей законности спасает рабочих от произвола предпринимателей. Он от души поверил в эффективность инспекторского контроля в промышленности. С Рощиным он сошелся, консультируясь у него по вопросам права и экономики, с Лихаревым сошелся, обращаясь к нему по вопросам статистики. При явной наивности его взглядов на вещи, всех подкупала в нем прямодушная честность; сближению их семей содействовало и то, что брат адвоката, Федя Рощин, еще с гимназии подружился с сыном Фотина Васей.