Черная повесть - Алексей Хапров

Неподалеку что-то горело. Чёрный дым столбом поднимался вверх и рассеивался на небе, застилая его сплошной серой пеленой. Очевидно, это был наш вертолёт.

Немного посидев, я постепенно начал приходить в себя. Нога не переставала ныть. Я осторожно попытался её согнуть — нога сгибалась. Опершись левой рукой о землю, я поднялся, и, стиснув зубы, сделал несколько шагов. Нога уверенно выдерживала мой вес, хотя каждое движение отдавалось в ней острой болью. Это меня немного успокоило. Перелома, вроде, не было. При переломе я, наверное, не смог бы даже и сдвинуться с места.

Я снова опустился на землю. Во мне стала стремительно нарастать тошнота. Голова закружилась и наполнилась свистящим гулом. Я изо всех сил сжал виски ладонями. Гул немного стих. И тут до меня, как сквозь ватную подушку, донеслось:

— Ребя-я-та-а-а! Есть кто-о-о?!

Я оторвал ладони от ушей и вскинул голову.

— Ребя-я-та-а-а!

Ваня Попов! Он был единственным, кто, не считая пилота, оставался в вертолете перед его крушением. Значит, он всё-таки успел спрыгнуть. Слава Богу!

— Я здесь! — отозвался я, поразившись, как до неузнаваемости изменился мой голос. Он стал каким-то тонким и слабым.

— Димон, это ты? — снова раздался голос Вани.

— Я! — ответил я.

Спустя несколько минут невдалеке послышался треск сучьев, и из гущи кустарника вылез Попов. Смотрелся он неважно: лицо расцарапано, куртка разорвана, брюки вымазаны грязью. Впрочем, чего пенять? Я, наверное, выглядел не лучше.

— Я думал, ты не успеешь, — произнёс я.

— Успел, — облегчённо проговорил он. — В последний момент. Ещё бы чуть-чуть, и…

— А Николай?

Ваня пожал плечами.

— Не знаю. Когда я выпрыгивал, он, вроде, ещё оставался в вертолёте. Ты, как, цел?

— Кажись, цел, — сказал я. — С ногой вот, только, непорядок.

— Идти можешь?

— Попробую.

С помощью Попова я поднялся с земли и, опершись о его плечо, направился вместе с ним к разбившемуся вертолёту.

— Ребята-а-а! — послышалось где-то невдалеке. — Вы где-е-е?!

— Это Лиля, — обрадовался я, узнав её голос, и отозвался: — Мы здесь!

— Иди к дыму! — прокричал Ваня.

Дойдя до груды искорёженного металла, в котором кое-где ещё продолжали плясать язычки огня, мы остановились.

— Николай! — позвал я.

В ответ ни звука.

— Николай! — ещё громче крикнул Попов.

Ответа снова не последовало. Мы решили обойти вертолёт кругом. То, что мы увидели на другой его стороне, заставило нас содрогнуться. Тело Николая лежало возле сорванной с петель и погнувшейся двери кабины. Его буквально разорвало на куски. Даже как-то не верилось, что ещё полчаса назад эти горелые лохмотья были живым человеком, который двигался и разговаривал. В наши ноздри ударил препротивный запах палёного мяса. Я почувствовал, как мой желудок выворачивает наизнанку.

Сзади нас послышался шум. Мы обернулись. Из-за деревьев вышла Ширшова.

— Ой, мальчики, вы живы! Слава богу!

Желая предохранить её хрупкую девичью психику от столь ужасного зрелища, я остановил её жестом руки.

— Не ходи сюда! Тебе не надо это видеть!

Лиля вскрикнула, отпрянула и закрыла лицо руками. Мы с Ваней снова обогнули остов МИ-2 и сели на землю. Лиля расположилась рядом с нами.

Мы чувствовали себя совершенно обессиленными. Шок от пережитого давал о себе знать. Мы словно пребывали в какой-то прострации и не могли поверить, что всё случившееся действительно произошло. Обломки вертолёта догорали и продолжали испускать едкий, чёрный дым. Мы зачарованно смотрели на него, словно он уносил с собой в небеса частичку нашей жизни.

— Вот вы где! — раздалось сзади.

Мы повернули головы. К нам, прихрамывая, приближался Вишняков. На его лице виднелись ссадины и царапины. Одежда наполовину превратилась в лохмотья. Но он, тем не менее, был жив. И видя его живым, мы чуть не подпрыгнули от радости. Когда попадаешь в такую катастрофу, каждый выживший вместе с тобой человек представляется чуть ли не родным.

— Серёжка! — бросилась обнимать его Лиля. Из её глаз потекли слёзы. Картина и в самом деле была очень трогательная. Я почувствовал, что у меня тоже защипало в глазах.

Вишняков уселся рядом с нами. Отдышавшись, он спросил:

— А где остальные? Где Алан, где Юля?

— Мы их пока не видели, — сказала Ширшова.

— А где Николай?

Мы вздохнули и потупили глаза.

— Николай погиб, — тихо произнёс я, и указал на дымящийся вертолёт. — Он оставался за штурвалом до самого конца.

Сергей нахмурился и помрачнел. Воцарилась скорбная тишина.

— Надо будет обязательно как-то помочь его семье, — проговорила Лиля, и вдруг встрепенулась. — Ой, а чего это мы сидим? Нужно найти наших ребят! Может, им требуется помощь.

— Лиля права, — заметил Вишняков. — Если они ещё не пришли сюда, значит с ними что-то случилось. Надо идти, пока не стемнело. Кроме этого, было бы неплохо найти рюкзаки. Ночевать нам, скорее всего, придется в лесу. А завтра, будем надеяться, нас найдут. Все могут ходить?

— Дима, может тебе лучше остаться здесь? — обратилась ко мне Ширшова.

При одной только мысли, что я останусь наедине с грудой искорёженного железа и обгоревшими человеческими останками, меня пробрала дрожь, и я решительно замотал головой:

— Нет. Я пойду вместе с вами. Нога у меня, конечно, болит. Но не настолько, чтобы я вообще не мог ходить.

Мы ещё немного посидели, как бы собираясь с силами. Затем Сергей решительно поднялся и скомандовал:

— Пошли!

Мы встали и направились вслед за ним в ту сторону, где должны были находиться наши товарищи.

— Ала-а-ан! — кричал Вишняков, приставив ко рту ладони, сложенные в трубочку.

— Ю-ю-ля-я-я! — звал я.

Но в ответ доносилось только насмешливое гулкое эхо.

Идти было нелегко. Окружавший нас лес чинил нам всякие препятствия. Здесь не было даже намёка на какую-нибудь просеку. Нам приходилось продираться сквозь кровожадные сосны и ели, всё время норовившие нас расцарапать, пробиваться через чернобыльник, высота которого была сопоставима с нашим ростом. Кроме этого, мы чуть ли не ежесекундно отмахивались от докучливых мошек и комаров, с лютой кровожадностью набросившихся на нас. Они лезли везде, куда только можно: и в уши, и в ноздри, и в глаза, и за воротник. Этот отряд летучих кровопийц заставил нас изрядно помучиться.

Тайга была мрачна и угрюма. Здесь царили сырой полумрак и безмолвие, изредка прерываемое криками кедровок, словно обменивавшихся друг с другом мнениями о внезапном появлении чужаков. Мы с опаской крутили головами по сторонам.

— Неприветлива тайга, неприветлива, — вздохнул Сергей, словно прочитав мои мысли. — А ведь раньше человек здесь царствовал. Он умел находить дорогу по едва заметным предметам, умел добывать огонь с помощью трения, знал, где и как подстеречь добычу. Сейчас всё это утрачено. Мы, горожане, вряд ли сможем долго прожить в тайге без спичек и консервов.

— Интересно, а тут могут быть волки или медведи? — приглушённым голосом спросила Лиля.

— Конечно могут, — ответил Вишняков. — Это, всё-таки, тайга. Но будем надеяться, что они нам не встретятся.

— А если всё-таки, встретятся?

— А если встретятся, нужно просто правильно себя вести. Вот, допустим, тебе выскочил навстречу медведь. Что ты сделаешь?

— Дам дёру, — сказала Ширшова.

— А вот и неверно. Запомни, медведи боятся людей. Если он тебе, вдруг, попадётся, главное, не бежать от него сломя голову, иначе он бросится в погоню. В нём просто сработает рефлекс преследования. А рефлекс преследования, обычно, пересиливает страх. Ведь медведь — это хищник. Отогнать медведя нужно громким, но спокойным голосом. Но при этом ни в коем случае нельзя кричать, ибо крик — это проявление агрессии. Стрелять в него, если у тебя будет оружие, тоже нельзя. Раненый зверь опасен вдвойне. Понятно?

— Понятно, — кивнула Лиля.

— Ала-а-ан!

— Ю-ю-ля-я-я!

— Ала-а-ан!

— Ю-ю-ля-я-я!

Вдруг Сергей остановился, и стал пристально вглядываться куда-то вправо. Его внимание явно что-то привлекло. Мы присмотрелись и заметили, что чуть поодаль, на земле, лежит что-то красное. Именно такая красная ветровка была надета на Патрушевой. Мы бросились туда. Подбежав ближе, мы увидели, что это действительно была наша сокурсница. Она лежала без сознания. Из её носа сочилась кровь. Ширшова присела и принялась её тормошить:

— Юля, Юля, ты слышишь меня?

Патрушева не отзывалась. Её лицо светилось мертвенной бледностью. Я нервно сглотнул слюну в предчувствии недоброго.

Вишняков присел рядом с Лилей, взял Юлину руку, и принялся нащупывать пульс.

— Жива! — торжественно объявил он.

У всех вырвался вздох облегчения. Ширшова принялась отчаянно хлестать подругу по щекам.