Дом Кошкина. Степан - Сергей Курфюрстов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хорошее у вас руководство, Степан, – язвительно заметил я, – своих же в гестапо сдает.
– Эх, какое теперь руководство, – с явным сожалением махнул рукой Степан, – Сциборского больше нет, и все теперь за его место грызутся. Без немцев шагу боятся сделать, все в рот им глядят. Что они им велят, то и делают. Вот такая вот интеграция.
– Так значит все теперь, – спросил я, – бандеровцев виноватыми назначат?
– Выходит, что так, – кивнул Степан, – а тебе что их жалко?
– Нет, конечно! По мне, так пусть немцы их всех передавят! Я только песенку спою.
– Вот так же и я гестаповскому шефу ответил, – подхватил Степан, подбрасывая хворост в огонь.
– А он что?
– А он морду скривил, будто бы мне наисердечнейше сочувствует и говорит. Я Вас, Герр Янковец, прекрасно понимаю. Люди Бандеры на Волыни столько польских сел вместе с людьми самовольно пожгли, что безнаказанным оставаться это более не может. А ведь нам, говорит, известно, что Ваша фрау полячка. Вы ведь хотите ее защитить?
– А ты что?
– А что я? – надув губы, отчего усы его зашевелились, буркнул Степан, – конечно, говорю, хочу. Только вот никакая она не полячка! Украинка она, ополяченная!
– Это правда? – повернувшись к Казику, спросил я его.
– Нет, конечно! – возмутился он и, удивленно уставившись на Степана, выкрикнул, – мы поляки! С чего это ты нас вдруг в украинцы записал?
– Ты гордыню свою польскую поумерь пока, – наставительно сказал Степан, – и меня послушай. Я как-то пана Сциборского спросил. Вот Вы, говорю, в листовках пишете, что в Украине одни украинцы жить будут. А как же русские и поляки? Куда им деваться? И вообще, люди говорят, что Вы сами из польской семьи будете. Или может это враги на вас наговаривают? А он на меня так хитро посмотрел и отвечает: «А нет в Украине никаких русских и поляков!». Когда здесь сто пятьдесят лет назад Польша была, многих простых украинцев польские паны насильно в католицкую веру перекрестили. И по-украински разговаривать строго воспрещали. Только по-польски. Вот многие за это время и ополячились. Но на самом деле по крови они самые, что ни на есть настоящие украинцы. И с русскими такая же история. Украинцы это, только обрусевшие.
– Это же неправда! – засмеялся Генка, вопросительно взглянув на Казика.
– Самая настоящая брехня! – возмущенно выпалил он, – я поляк! И по крови, и по вере!
– Сам полагаю, что брехня, – согласился Степан, – но брехня нужная и сейчас очень уж полезная. Ты, Казик, в душе, хоть чертом будь, но на бумажке изволь украинцем записаться. А то кто знает, что дальше будет. Вчера объявили, рейхскомиссаром Украины с первого сентября Эрих Кох назначен. А он поляков больше, чем евреев ненавидит. Так что думайте, куда ветер дует. Как бы он после евреев за поляков не взялся. Пан Сциборский человек умный был и проницательный. Не зря он это мне сказал. Я его тогда не понял. Но сейчас, когда бандеровцы поляков резать начали, его слова мне стали совершеннейшим образом понятны.
– И чем это поможет? – спросил молчавший до сих пор Женька.
– Вот! А это уже правильный вопрос, – взбодрился Степан, увидев, что сумел нас заинтересовать, – помощь мне ваша нужна будет. Сейчас расскажу все по порядку.
Степан еще раз перемешал одежду в кипящей выварке, подкурил папироску и уселся на лавочку рядом с нами.
– В общем, гестаповский шеф сказал, что он рад сложившемуся между нами взаимопониманию и поэтому, по рекомендации украинской администрации, решено доверить мне важное поручение. Немцы решили перепись населения провести и паспорта новые всем выдать. Аусвайсы. Для этой цели в управе создается отдел народонаселения и паспортизации, начальником которого, как вы понимаете, предложено быть мне. Вот такой вот неожиданный поворот приключился, – озадаченно почесал затылок Степан, – я-то думал все. Не выйду уже из гестапо. А меня тут вдруг в гражданские гауптинспекторы назначают.
– Кто же тебя туда порекомендовал? – поинтересовался я.
– Понятия не имею. Похоже, они меня просто из криминальной полиции убрать хотели, чтобы нос свой не совал, куда не надо и про расследование убийства больше не вспоминал. А Казика с матерью забрали, чтобы мне понятнее стало – гестапо не отказывают. Это переводчик от себя уже добавил, когда переводил. Кнут и пряник.
– И ты согласился?
– А почему нет? – ответил Степан, – ничего плохого от этого никому не будет. А может, еще и людям поможем. Или даже спасем.
– Поляков украинцами записать хотите? – догадался Женька, – так они могут и не захотеть.
– Вот тут-то мне и понадобится ваша помощь, хлопцы, – многозначительно повел бровью Степан, – насильно, конечно, никто никого другой национальностью записывать не будет. Но у людей такое желание само возникнуть должно.
– И каким же образом? – недоверчиво посмотрев на Степана, спросил я.
– Пропаганда и слухи – вот что может нам в этом помочь! Пан Сциборский сейчас у людей в большом почете. После убийства, люди чуть ли не мучеником его считают. Великим борцом за освобождение украинского народа, забитым подлым бандеровским диверсантом! Если люди узнают, что Сциборский поляков и русских ополяченными и обрусевшими украинцами считал, его слову поверят! Да и почему же не поверить? Кто знает, что там двести лет назад на самом деле происходило? Может, действительно, украинцы под гнетом польских панов ополячивались. А кто не поверит – тот самый, что ни на есть, бандеровский пособник! Бандеровцы в это не верят. Поэтому и режут поляков.
– Поэтому, – воодушевленно продолжал Степан, – украинцы должны с пониманием относиться к тому, что их ополяченные братья хотят вернуться в лоно украинского народа. И эту мысль до людей надо донести. Этим я займусь. А среди поляков слухи надо пустить. Страшные слухи. Мол, немцы с евреями покончат и за поляков примутся. А они в это поверят без труда. Про резню на Волыни уже все знают. Этим я и хочу, чтобы вы занялись. Казик многих поляков в городе знает. Пройтись по ним надо и позицию эту объяснить. Будут поляков резать или нет, выйдет из этого толк или ничего не получится, – я не знаю. Но попытаться стоит. Может, кому-нибудь и поможем. Береженого Бог бережет.
– А Сциборский точно про поляков такое говорил? – подозрительно взглянув на Степана, недоверчиво спросил я.
– Говорил или не говорил – уже не важно. С того света он нам не ответит, – ухмыльнулся он, – может, это я так сказал. Но людям знать это необязательно. Поэтому все должны свято верить, что такой была позиция славного пана Сциборского. А мне главное Казика и Доминику украинцами по новой переписи записать. А если, еще кому при этом поможем, считай, доброе дело сделали. Согласны?
– Добро, – согласились мы.
– Ну, вот и хорошо, – обрадовался Степан, – только времени у нас мало. Сегодня у нас вторник, второе число. Перепись начнется с понедельника. К этому времени слухи по городу уже должны ходить. А к первому октября перепись уже должна быть закончена. На все про все – месяц.
– Справимся, – согласились мы, – дело то не хитрое – ходи, да людей стращай. А там, пусть каждый за себя решает, кем ему записываться.
– Ну, вот и хорошо, – одобрительно кивнул Степан, – и денег немного заработаете. Я вас счётчиками на месяц оформлю. Получите по триста пятьдесят рублей и карточки продуктовые.
Из подъезда во двор вышла баба Галя, неся в корзинке одежду пани Ковальской. Торопливо высыпав вещи на землю, она достала из кармана выцветшего фартука старую ручную машинку для стрижки и, велев Степану и Казику сидеть смирно, аккуратно обстригла их наголо, оставив лишь небольшие, торчащие ёжиком, чубы.
– Был наш хлопец польским гусаром, а теперь чубатый козак, – заливаясь смехом, Степан с силой потер Казика по коротко стриженым волосам, отчего тот грозно насупился и, оттолкнув новоявленного гауптинспектора от себя, смачно сплюнул на землю, всем своим видом выражая напыщенное недовольство и наигранное презрение.
Глава четвертая
Известие об очередной переписи населения, объявленной немецкой администрацией, люди восприняли с недоверчивой осторожностью и некоторой опаской. Особенно поляки. Еще была свежа в их памяти перепись тридцать девятого года, после которой вдруг неожиданно и неизвестно куда, начали исчезать люди. В то время в городе, откуда ни возьмись, появилось несметное количество «шпионов», «вредителей» и «диверсантов». Еще вчера, казалось бы, милые и приветливые соседи, сослуживцы или просто знакомые, сегодня вдруг оказывались саботажниками, белополяками или скрывающимися «бывшими». Почему-то половина из них оказались немцами или поляками, горько пожалевшими о том, что семью годами ранее при введении в новые паспорта графы «национальность» не назвались русскими или украинцами. Тогда можно было записаться кем угодно, поскольку ни в каких старых документах национальность раньше не указывалась. Только вероисповедание.