Брат, которому семь - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Буду слушаться, — поспешно обещал Алька.
— Алька! Кто утром обещал слушаться?! Из-за тебя и к ужину в лагерь не вернёмся!
Алька не отвечает. Даже и не слышит. Он остановился у крошечного озерца, блеснувшего чистой водой среди осоки.
Встав коленями на берёзовые жерди, брошенные среди кочек, Алька смотрит в воду. Зелёная вода прошита яркими лучами до илистого дна. Тень от листьев кувшинок уходит ко дну тёмными столбиками. Снизу бегут на поверхность цепочки весёлых пузырьков. Тонкие голубые стрекозы, все в чёрных кольчиках полосок, смотрят с воздуха, как пляшут пузырьки.
Иногда раздаётся посвист крыльев. Сизые птицы, похожие на маленьких чаек, проносятся над Алькой. Лапа говорил Альке, что их называют морскими голубями. Но почему морскими — никто не знает. Лапа сказал, что, может быть, раньше здесь было море, а потом высохло.
А птицы остались…
Морские голуби скрылись в дальних камышах. Алька снова опустил голову. Под водой, в путанице водорослей и солнечных лучей, тоже была жизнь…
— Александр! Александр!! Александр!!!
— Ну иду, иду…
Наконец он догнал их.
— Ох! Грязнее чёрта! А почему без майки?
— Жарко же.
В мокрую майку Алька завернул фляжку и нёс её теперь в руке, как мешок. "Это правильно, — подумала Марина. — Вода будет холоднее". Но всё-таки сказала:
— А кто разрешил майку мочить? В лагере мы ещё поговорим…
Говорят, обратный путь кажется короче. Куда там! Идёшь, идёшь, а до лагеря ещё — как до Луны.
Болото давно кончилось, песчаная дорога бежит по лесу среди сосен. И тут навалились комары. Просто чудо какое-то: на болоте их не было, а в лесу надвинулись тучей! Алька хлопает ладонью по спине, по животу, по ногам, отчаянно дёргает лопатками. А тут ещё жара донимает. Кажется даже, что не комары, а сам знойный воздух звенит и колет кожу.
Марина тоже устала. Лицо у неё покраснело, чёлка на лбу и волосы, собранные сзади в какой-то лошадиный хвост, растрепались.
— Алька, дай попить… — попросила она.
Алька вдруг перестал отбиваться от комаров. Он прижал к животу завёрнутую в майку фляжку.
— Не дам, — сказал Алька.
— Ты чего? Жалко тебе?
— Нет… Не жалко.
— Ну, дай глотнуть.
— Не дам.
Он остановился. Котька и Марина удивлённо оглянулись на него.
— Рехнулся, — сказала Марина. — Воды жалеет.
— Нельзя, — убедительно морща лоб, объяснил Алька.
— Но почему?
— Так… Болотная вода.
— Кто тебе разрешил? — закипятилась Марина. — Зачем набрал?!
Алька отодвинулся на шаг и, не глядя на сестру, сказал:
— Я просто так набрал. На всякий случай. Если уж очень захочется пить.
Марина провела языком по сухим губам. Подумала. Отмахнулась от комаров и мазнула ладонью по мокрому лбу:
— Ну… Алька! У меня этот самый случай. Давай.
Алька прижимал фляжку к животу и молчал.
— Александр, дай мне флягу, — ледяным тоном произнесла Марина.
Тогда он поглядел ей в лицо и ответил:
— Не помрёшь.
Это был открытый бунт.
Ещё никогда Алька не решался так смело спорить с ней. Но теперь с ним что-то непонятное случилось.
— Сейчас же! Сейчас же дай сюда!! — закричала Марина.
Алька не двинулся. Котька поглядел на Маринино измученное лицо с пересохшими губами и вдруг ринулся к Альке. Алька увернулся и бросился в гущу тонких сосенок. Котька запнулся за корень и уронил очки.
Алька выглянул из-за веток.
— Ну подожди… — пообещала Марина. — Дай только в лагерь прийти.
Алька молчал.
— Дай глотнуть… — жалобно попросила Марина. — Дай только глоток, Алька… Я разрешу тебе качаться на больших качелях.
— Я уже три раза качался. Нет, четыре, — сказал Алька.
Это он сочинил тут же. Но теперь Алька знал, что больше не будет спрашивать у Марины, можно ли полетать с Лапой на больших качелях-лодке. "Разнюнилась, — подумал Алька. — А ещё командует".
— Мне же очень хочется пить, — протянула Марина.
Алька на секунду заколебался. Не потому, что боялся Марины. Теперь он её просто пожалел.
Но тут Котька нашёл очки, взял Марину за руку, и они, не оглядываясь, пошли по горячей от солнца дороге.
Алька тихо сказал вслед:
— А мне… будто не хочется пить, да?
Они пришли в лагерь, когда был мёртвый час. Алька сразу побежал к столовой и обрадовался: у кухонного домика никого не оказалось.
Алька отвернул кран и стал ловить ртом тугую холодную струю. Вода хлестала в лицо, бежала по искусанным комарами плечам и спине, ударяла брызгами по ногам, изрезанным осокой.
Потом он с фляжкой в руках прибежал к изолятору. Стукнул в окно.
— Открой, Лапа. Не бойся, никого нет.
Лапа открыл.
— Тебе всё ещё скучно? — с хитрой искоркой в глазах спросил Алька.
— Какое веселье… — мрачно сказал Лапа.
— Ничего, — утешал Алька. — Где там у тебя банка из-под малинового варенья?
Капли скачут по асфальту (Алькин рассказ)
Дождики, они ведь бывают разные. Одни — такие спокойные, деловитые, вроде дворника дяди Кости. Пригладят все, траву польют, асфальт вымоют и скроются — снова небо синее, и асфальт синий. А бывают серые, скучные, вроде соседки Валентины Павловны. Она как начнет ворчать, так до вечера не остановится… Есть еще грозовые дожди, только я не знаю, на кого они похожи, я таких людей в жизни не встречал, разве что в сказках. Налетят, загремят, будто Кащей со своим войском, и давай все срывать и ломать.
В прошлом году, весной, один такой ураган на углу нашей улицы тополь из земли вывернул. С корнями. И обломал весь. Только все равно тополь не погиб. Собрались люди ближних домов, тополиные сучья врыли в землю вдоль всего квартала, как саженцы, и они выпустили побеги. Маленькие тополята. А мы — Валерка, Женька и я — притащили во двор целое тополиное бревно. И посадили. В этом году уже ветки длиною в метр…
А из дождей мне больше всего нравятся такие, которые идут при солнце. Они шумные и короткие. Они, по-моему, похожи на мальчишек. На Валерку, на меня. И на Женьку, хоть она и девчонка. Веселые они…
Целую неделю такие дождики плещутся на нашей улице. Капли большие, теплые, будто спелые вишни, только прозрачные. Скачут по асфальту, разбиваются на брызги…
Мы с Женькой сидели в их подъезде. Потом она сказала:
— Давай до вашего! Бегом!
Мы промчались под дождиком до нашего подъезда. И я сказал:
— Давай до вашего!
— Давай!
Прибежали обратно, а там Валерка нас ждет. Мокрый весь, майка и трусики облипли, на ушах капли, как сережки висят. И смеется.
Мы обрадовались. С Валеркой веселее.
Он всегда смеется, такой уж у него характер.
И тут дождик перестал. Мы выскочили во двор. Там все сверкало, а на самой середине растекалась красивая лужа. Как озеро.
У лужи лежал сколоченный из досок гриб. Его вчера привезли на грузовике и сказали, что будет у нас во дворе детская площадка.
Площадка — это хорошо, только зачем на ней грибки эти ставят, я совсем не понимаю. Вкопают их и говорят: "Вот, дети, для вас благоустройство". А что с этими грибками делать? От солнца под ними прятаться? А зачем от него прятаться, от солнца? Лучше бы сделали гигантские шаги или большие качели.
Но этот гриб нам пригодился. Женька придумала:
— Давайте корабль сделаем! Море есть, берега есть! — И показывает на лужу. А лужа синяя, будто и правда море. Тучки в ней плывут.
Мы перевернули гриб совсем вверх тормашками, и он оказался в луже. Совсем как лодка с мачтой, только квадратная, Женька первая влезла в эту лодку, а потом спрашивает:
— А не влетит?
— За что? — говорит Валерка. — Он еще даже и не крашеный.
И мы будто поплыли. Пошевелишься
чуть-чуть, и наш корабль качается. Вода под
ним плещется. Качнешься сильнее — сильнее
— брызги летят!
— Давайте шторм делать! — закричал Валерка. Ну, мы и принялись раскачиваться. Такой шторм получился!
Вдруг кто-то как заорет:
— Это как называется!
Я чуть за борт не свалился. Смотрю, а перед нами Марина стоит, моя сестра. Она в девятый класс перешла, такая вся из себя взрослая. А рядом Котька Василевский, из ее класса. Кричала-то, конечно, Марина.
— Марш, — говорит, — отсюда! Люди трудились, сколачивали грибок, а вы что делаете!
В это время во двор пришел Витька Капустин с футбольным мячом. Мяч намокший, тяжелый. Витька его за шнурок нес.
Покачал он мячом и спрашивает:
— Что, Алька, опять тебя воспитывают?
А Марина:
— Ты, Капустин, по-жа-луй-ста, не вмешивайся.
— Я и не вмешиваюсь. Воспитывай.
Марина снова взялась за нас:
— Вылезайте сию минуту! Ну!
Я на всякий случай вылез. И Женька. А Валерка стал перебираться через борт, зацепился сандалией и шлепнулся на живот. Встал и улыбается. Только совсем уже не весело улыбается, потому что вся его белая майка заляпана грязью.
Женька говорит: