«Окаянные дни» Ивана Бунина - Олег Капчинский

А теперь послушаем мемуариста:

«Большим бичом Одессы этого времени была уголовщина, дошедшая до чудовищных размеров. В январе – мае 1919 г. обыватель чувствовал себя в городе хуже, чем в лесу с разбойничьим станом. Грабили по квартирам ночью и среди белого дня – на улицах. Одесса всегда была одним из центров преступности, в это же время преступность достигла крайнего предела. Законные меры воздействия ни к чему не приводили, и градоначальнику генералу Маркову пришлось прибегать к исключительным мерам. Грабители, застигнутые на месте преступления, беспощадно расстреливались, а, кроме того, чинам сыскной полиции был отдан приказ заведомых грабителей и воров при встрече уничтожить как собак. Эти меры оказались действенными, и спустя месяц преступность значительно сократилась, а обыватель мог вздохнуть…»[39].

Расстрелы на месте часто подавались как при оказании сопротивления или при попытке к бегству. Последних за данный период судмедэксперт Жмайлович впоследствии насчитал 209[40].

Так, в последних числах января 1919 года был убит – расстрелян – неизвестного звания еврей, пытавшийся бежать от сопровождавшего его конвоя уголовного розыска, а спустя несколько дней, ночью, на Куликовом поле (в Одессе тоже было такое место), у братских могил был убит некий Левин, препровождавшийся из здания Александровского участка на станцию трамвая в военно-полевой суд, где должно было рассматриваться его дело по обвинению его в ограблении железнодорожной кассы на станции Одесса-Главная[41].

Конечно, в отдельных случаях эти меры властей осуществлялись с чрезмерной жестокостью. Так, в начале марта стражами порядка при проведении одной из операций был подстрелен и оставлен на месте некий Шая Докторс. Прохожие вызвали карету «скорой помощи». Прибывший врач взял раненого в карету для доставления его в больницу. На углу Херсонской и Преображенской улиц, недалеко от комендантского управления, карета была остановлена вооруженными лицами, которые потребовали выдачи Докторса. Врач категорически отказал и, пользуясь близостью комендантского управления, обратился туда за помощью. Вышедший дежурный офицер приказал прекратить преследование. Карета благополучно достигла Старой больницы, куда и был сдан раненый Докторс. Едва дежурный хирург успел положить его на стол для исследования раны, как в операционную с шумом ворвалась группа лиц в военной форме и, грубо отстранив врача, тут же на операционном столе залпом расстреляла пациента. По этому факту было проведено служебное расследование, но оно ничем не закончилось[42].

В последние же дни перед уходом войск интервентов, по словам Жмайловича, «бандитизм же вновь расцвел „махровым цветком“»[43]. Во многом это было связано с отставкой по настоянию французского командования, стремящегося как можно больше отмежеваться от добровольцев и заигрывать с петлюровцами, Гришина-Алмазова и его начштаба Санникова и передачей власти в городе гражданскому Комитету обороны и продовольствия, куда вошли такие личности, как сионистский деятель, а в прошлом знаменитый эсер-боевик Рутенберг и украинский лейб-казак с французскими корнями Андро: не случайно Деникин телеграфировал Санникову не выполнять распоряжений этой администрации и ни в какие переговоры не вступать.

Нужно отметить, что в местных газетах иногда появлялись сообщения об аресте неуловимого главаря одесских бандитов. Как пишет немецкий историк-русист и биограф Исаака Бабеля Рейнхард Крумм, «газета „Одесская почта“ сообщила 5 февраля 1919 года, что его арестовали»[44]. Однако эта информация, как и нередко в то время другие сведения подобного рода, оказалась преждевременной: пойман Япончик не был. Хотя, возможно, именно на основе данного газетного сообщения родилась легенда, вошедшая в художественную и публицистическую литературу, об аресте «короля» Молдаванки белой контрразведкой и освобождении слетевшимися к тюрьме «корешами».

«Тут была смесь анархистов с уголовщиной…»

В период интервенции в Одессе действовало огромное количество контрразведок. В частности, войска всех иностранных государств, находившихся в регионе, имели свою спецслужбу. Военными контрразведками Добровольческой армии были контрразведки штаба командующего войсками в районе Одессы и корпусная контрразведка. Первую из них вначале возглавлял юрист Павел Яковлевич Логвинский, до 1917 года в чине прапорщика находившийся на военно-следственной службе, в частности бывший секретарем комиссии генерала Николая Батюшина по расследованию срывов снабжения на Западном фронте. Как пишет А. А. Зданович, при нем в контрразведывательном производстве находилось лишь дело румынского коммуниста Михая Бужора, причем изъятая у него большая сумма денег таинственно пропала[45]. В результате в феврале 1919 года Логвинский был смещен и эмигрировал в Константинополь. Новым руководителем стал также прапорщик царской армии Владимир Григорьевич Орлов, до революции работавший следователем Военно-окружного суда в Варшаве, а в годы Первой мировой войны – военный следователь Ставки Верховного главнокомандующего и тоже сотрудник комиссии Батюшина. Позднее Орлов возглавил контрразведывательную часть Генштаба Вооруженных сил Юга России, а в эмиграции в 1920-е годы прославился в качестве руководителя организации, занимавшейся сбором антибольшевистского и антикоминтерновского компромата и изготовлением соответствующих фальшивок. Были в Одессе у белых и политические контрразведки: возглавлявшийся генералом Константином Ивановичем Глобачевым информационный отдел при одесском градоначальстве и осведомительный политический отдел. Активно действовала в городе и украинская контрразведка во главе с князем Кочубеем. Были и общественные контрразведки: Союза русских людей и Русско-германского союза монархистов-христиан и наконец частная – своеобразное политическое детективное агентство, хозяином которого был некий поручик Брауде, на чьи средства оно и существовало. Естественно, такое обилие спецслужб, нередко сталкивающихся друг с другом, шло не на пользу, а скорее во вред делу борьбы с большевистским, левоэсеровским и анархистским подпольем.

В отличие от левых эсеров, которые как партия, ориентировавшаяся на крестьянство, международными делами практически не занимались, большевики и анархисты вели агитацию и пропаганду среди войск интервентов: первые – через «Иностранную коллегию», как правило среди солдат, вторые – через «Иностранное бюро», большей частью среди матросов. После партийных разногласий с большевиками «Интернациональная группа революционных рабочих» – самая мощная в то время местная анархистская организация – создала собственную подпольную контрразведку, конкурирующую с большевистской. В свою очередь, последняя действовала в Одессе самостоятельно, не согласуя свои акции с московским ЦК и тем более с ВЧК. Ее руководители носили псевдонимы по частям города – Северный (Борис Юзефович)[46], Южный (Иосиф Горенюк), Западный (Семен Кесельман), Восточный (его старший брат Арнольд Кесельман). Рядовые работники действовали иногда под собственными, иногда под вымышленными именами. В этой контрразведке сотрудничали и некоторые левые эсеры, например, Фатер возглавлял одно время политический отдел. Иногда подполье получало нужные материалы непосредственно в контрразведках противника, например, о переговорах Петлюры с французами.

Глобачев писал:

«Сначала французы во внутренние дела русского управления не вмешивались, но по мере прибытия новых эшелонов и штабов французское командование, желая, очевидно, сколько можно более расширить зону оккупации, и притом безболезненно для себя, стало понемногу все прибирать к своим рукам, особенно когда командующим французскими оккупационными силами был назначен генерал д'Ансельм и начальником его штаба – полковник Фрейденберг. Последний занялся исключительно политической работой, которая заключалась в том, чтобы, войдя в сношения с представителем Петлюры, сдать ему Одессу на выгодных для себя условиях. Переговоры между Фрейденбергом и петлюровским атаманом Змиевым продолжались все время пребывания французов в Одессе, несмотря на то что добровольческие части, подчиненные Гришину-Алмазову, находились с петлюровцами в состоянии войны. Атаман Змиев, беспощадно расстреливавший русских офицеров, под охраной французов нагло являлся в Одессу для свиданий с Фрейденбергом на глазах у защитников ее. Однако Фрейденбергу не удалось свои переговоры довести до конца, ибо власть Петлюры и Винниченко на Украине пала, уступив место большевикам, с коими уже трудно было разговаривать в то время»[47].

Однако причины приостановки переговоров состояли не только в свержении власти Директории в Киеве, но и в утечке в прессу сведений о петлюровско-французских договоренностях. И виновницей этого явилась не кто иная, как большевистская подпольщица, работавшая в учреждении самого Глобачева. В его доверие вошла дочь царского полковника Елена Федоровна Гребенникова, которая в силу знания французского языка получила должность переводчицы в информационном отделе. Гребенникова передала секретарю подпольного областкома партии Елене Соколовской[48] ряд прошедших через контрразведку материалов, особенно важным из которых была нота петлюровской Директории Д'Ансельму о передаче французскому командованию прав на управление Украиной [49]. Соколовской информация была «слита» в прессу, и вскоре ноту перепечатали одесские газеты. В ней говорилось, что Директория, признавая сделанные ею ошибки (имелись в виду, в частности, те же перестрелки с французами), просила французское командование о помощи в борьбе против большевиков, и в течение этого времени Франции предлагалось взять на себя управление Украиной в военной, дипломатической, финансовой, экономической и судебной областях. Высказывалась надежда, что, как и другие державы Антанты, Франция проявит великодушие, когда после победы над большевиками возникнут вопросы о территориях и нациях[50]. Естественно, публикации стали одним из поводов еще большего обострения отношений петлюровцев и белых, выступавших, как известно, сторонниками «единой и неделимой» России.