Где апельсины зреют - Николай Лейкин

— Послушай, душечка, обратился къ женѣ Николай Ивановичъ. — Вѣдь море не горы… Я боюсь, выдержишь-ли ты это путешествіе. А вдругъ качка?

— Я все выдержу. Пожалуйста обо мнѣ не сомнѣвайтесь. На Капри мы завтра-же поѣдемъ.

Конуринъ сидѣлъ и бормоталъ:

— Горы… море… По блоку насъ тащили, на веревкахъ на вершину подтаскивали… Теперь на мулахъ ѣдемъ, завтра на ослахъ поѣдемъ. Только козловъ да воловъ не хватаетъ.

— Въ Парижѣ въ Зоологическомъ саду я ѣздила-же на козлахъ.

— Ахъ, да, да… Оказія, куда простой русскій купецъ Иванъ Конуринъ заѣхалъ! Сегодня въ огнѣ былъ, а завтра въ море попадетъ. Прямо изъ огня да въ воду… Оказія!

Конурину сильно хотѣлось поскорѣй домой въ Петербургъ. Морской поѣздки на Капри онъ не ожидалъ и призадумался. Николай Ивановичъ ободрительно хлопнулъ его по плечу и сказалъ:

— Ау, братъ… Ничего не подѣлаешь… Назвался груздемъ, такъ ужъ полѣзай въ кузовъ.

— Домой пора. Охъ, домой пора! Замотался я съ вами! продолжалъ вздыхать Конуринъ.

Глафира Семеновна хоть и собиралась на утро ѣхать на островъ Капри, но поѣздка на Везувій до того утомила ее, что она проспала пароходъ и Капри пришлось отложить до слѣдующаго дня. Граблинъ сдержалъ свое слово и уѣхалъ вмѣстѣ съ Перехватовымъ въ Парижъ.

Часу въ двѣнадцатомъ дня Ивановы пили у себя въ номерѣ утренній кофе, какъ вдругъ услыхали въ корридорѣ голосъ проснувшагося Граблина. Онъ расчитывался съ прислугой за гостиницу и ругался самымъ неистовымъ образомъ.

— Грабители! Разбойники! Бандиты проклятые! Шарманщики! Апельсинники! Макаронники! раздавался его голосъ. — При наймѣ говорите одну цѣну, а при разсчетѣ пишете другую. Чтобы ни дна, ни покрышки вашей паршивой Италіи! За что, спрашивается, черти окаянные, за четыре обѣда приписали, когда мы ни вчера, ни третьяго дня и не обѣдали! раздавался его хриплый съ перепоя голосъ. — Рафаэлька! Мерзавецъ! Да что-же ты имъ не переводишь моихъ словъ! Что такое? Пансіонъ я въ гостинницѣ взялъ? Я десять разъ говорилъ, что не желаю я ихъ анафемскаго пансіона! Не могу я жрать баранье сѣдло съ бабковой мазью! Прочь! Никому на чай, ни одна ракалія ничего не получитъ. Обругай-же ихъ наконецъ по итальянски или скажи мнѣ нѣсколько итальянскихъ ругательныхъ словъ и я ихъ по итальянски обругаю, а то они все равно ничего не понимаютъ. Какъ свиньи по итальянски? Говори сейчасъ.

Передъ самымъ отъѣздомъ Перехватовъ забѣжалъ къ Ивановымъ проститься.

— Остаетесь въ Неаполѣ! Увидите Капри съ его лазуревой водой! воскликнулъ онъ. — Счастливцы! А я-то, несчастный, долженъ ѣхать съ моимъ безобразникомъ въ Парижъ. Прощайте памятники классическаго искусства! Прощайте древнія развалины! Прощай итальянская природа! Прощайте, Николай Иваыовичъ, прощайте, Глафира Семеновна, и пожалѣйте обо мнѣ, несчастномъ, волею судебъ находящемся въ когтяхъ глупаго самодура.

Перехватовъ расцѣловался съ Николаемъ Ивановичемъ и поцѣловалъ руку у Глафиры Семеновны.

— Пьянъ? спросилъ Николай Ивановичъ про Граблина.

— Опять пьянъ… махнулъ рукой Перехватовъ. — Проснулся, потребовалъ коньяку къ кофею — и нализался на старыя дрожжи. А что ужъ онъ вчера въ кафешантанахъ-то пьяный выдѣлывалъ, такъ и описанію не поддается. Насилу, насилу въ три часа ночи притащилъ я его домой.

Вошелъ въ номеръ Ивановыхъ, покачиваясь, и Граблинъ.

— Прощайте, господа… пробормоталъ онъ. — Въ Парижъ отъ здѣшнихъ подлецовъ ѣду… Фю-ю! махнулъ онъ рукой и чуть удержался на ногахъ… — Простите раба божьяго Григорія… Не могу… Характеръ у меня такой… Не терплю подлости. Прощайте, мадамъ… и пардонъ…

Онъ протянулъ руку Глафкрѣ Семеновнѣ, глупо улыбнулся, повернулся на каблукахъ, опять чуть не упалъ, ухватился за Перехватова и со словами "веди меня" вышелъ вмѣстѣ съ нимъ изъ номера супруговъ Ивановыхъ.

LXV

Пароходъ, отправляющійся въ Соренто и на Капри, стоялъ въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ пристани и разводилъ пары, когда въ девятомъ часу утра Ивановы и Конуринъ подъѣхали въ извощичьей коляскѣ къ набережной. Утро было прелестнѣйшее. Голубое море было гладко, какъ стекло, на небѣ — ни облачка. Вдали на горизонтѣ виднѣлись скалистыя очертанія Капри и Исхіи. Влѣво легонькой струйкой дымился Везувій. Картина голубаго морскаго вида была восхитительная. Иваинвы невольно остановились и любовались видомъ. Конуринъ взглянулъ на Везувій, улыбнулся, лукаво подмигнулъ глазомъ и сказалъ:

— Дымишься, голубчикъ? Дыми, дыми, а ужъ насъ теперь на тебя и калачомъ не заманишь.

— Ну, чего ты опасался ѣхать на Капри? Посмотри какая тишина на морѣ. Ничто не шелохнетъ, обратилась Глафира Семеновна къ мужу.

— Я не за себя, а за тебя. Самъ я разъ ѣхалъ изъ Петербурга въ Сермаксы по Ладожскому озеру, такъ такую бурю выдержалъ на пароходѣ, что страсть — и ничего, ни въ одномъ глазѣ… А съ дамскимъ поломъ, почти съ каждой было происшествіе. И визжали-то онѣ, и стонали, и капитана ругали.

Лодка съ двумя гребцами доставила ихъ отъ пристани на пароходъ. Пароходъ былъ грязненькій, старой конструкціи, колесный. Пассажировъ въ первомъ классѣ было не много и опять рѣзко бросались въ глаза англичане и англичанки въ своихъ курьезныхъ костюмахъ. Подымавшійся вмѣстѣ съ ними на Везувій англичанинъ въ клѣтчатомъ шотландскомъ пиджакѣ и шапочкѣ съ лентами на затылкѣ былъ тутъ-же. Онъ попрежнему былъ увѣшанъ баулами, перекинутыми на ремняхъ черезъ плечо, барометромъ, биноклемъ, фляжкой и уже записывалъ что-то въ записную книжку. Англичанки были съ путеводителемъ Бедекера въ красныхъ переплетахъ и внимательно просматривали ихъ. Одинъ изъ англичанъ съ длинными бѣлокурыми бакенбардами чуть не до пояса ѣлъ уже кровавый бифштексъ съ англійскими пикулями въ горчичномъ соусѣ и запивалъ все это портвейномъ. Около него на блюдѣ лежала цѣлая груда опорожненныхъ устричныхъ раковинъ и выжатые лимоны.

— Вотъ запасливый-то человѣкъ. Нѣтъ еще и девяти часовъ утра, а онъ уже завтракаетъ, кивнулъ на него Конуринъ

Прислуживающій въ буфетѣ мальчишка-итальянецъ, черномазый, курчавый и юркій, заслыша русскую рѣчь Ивановыхъ и Конурина, тотчасъ-же подскочилъ къ нимъ съ бутылкой и двумя рюмками и, скаля зубы, предложилъ:

— Рюссъ… Коньякъ?

— Ну, тя въ болото! Рано еще… махнулъ ему рукой Конуринъ и, обратясъ къ Николаю Ивановичу, прибавилъ: — Смотри-ка, какъ узнали, что русскіе идутъ — сейчасъ и съ коньякомъ лѣзутъ. Вѣдь вонъ англичанамъ коньякъ не предлагаютъ.

— Очень ужъ себя прославили русскіе заграницей коньяковымъ манерамъ, отвѣчала Глафира Семеновна.

— Въ морскомъ путешествіи это очень хорошо… Даже, можно сказать, необходимо… началъ было Николай Ивановичъ.

— Пожалуйста, пожалуйста не подговаривайтесь! Что это въ самомъ дѣлѣ! Отъ одного пьяницы только что вчера освободились, а ужъ другой появляется. Гдѣ это видано, чтобъ съ позаранку коньякъ пить! Пойдемте лучше на верхъ на палубу. Нечего здѣсь сидѣть въ каютѣ. Нужно видами любоваться. Сейчасъ будетъ третій звонокъ и пароходъ тронется въ путь.

Глафира Семеновна потащила мужчинъ на палубу. На палубѣ перваго класса шла торговля разными мѣстными бездѣлушками, были устроены цѣлыя лавки. Стояли витрины съ черепаховыми издѣліями въ видѣ гребенокъ, портсигаровъ, ножей для разрѣзанія книгъ, была витрина съ кораловыми издѣліями и раковинами, витрина съ мелкими подѣлками изъ пальмоваго дерева съ надписями "Sorento". Около витринъ вертѣлись продавцы и назойливо навязывали пассажирамъ товаръ.

— Батюшки! Да тутъ совсѣмъ гостиный дворъ!.. воскликнула Глафира Семеновна. — И какія все прелестныя вещички!

— Mezzo lira… Mezzo lira, madame… подскочиль къ ней продавецъ и протянулъ нитку мелкихъ рогатыхъ коралловъ.

— Полъ-франка нитка! Боже мой! А мы вчера въ магазинѣ такіе-же кораллы по франку купили. Николай Иванычъ, мнѣ всего этого надо. Я куплю. Вотъ и ящики съ рѣзьбой. Сколько? Уна лира? Боже мой! А въ магазинѣ съ меня три франка просили.

Раздался третій звонокъ. Пароходъ зашипѣлъ, колеса завертѣлись и мѣрно ударяли объ воду. Стали отходить отъ пристани. Николай Ивановичъ, Глафира Семеновна и Конуринъ перекрестились. По палубѣ шнырялъ контролеръ и визировалъ у пассажировъ билеты. Увидавъ, что Ивановы и Кожуринъ крестятся, онъ подскочилъ къ нимъ и чистымъ, русскимъ языкомъ сказалъ:

— Прошу ваши билеты, господа…

— Боже мой! что я слышу! Вы русскій? воскликнула Глафира Семеновна.

— Русскій, сударыня, хотя и родился въ Неаполѣ, отвѣчалъ контролеръ.

— И служите здѣсь на пароходѣ?

— Надо чѣмъ-нибудь зарабатывать хлѣбъ.

— Ахъ, какъ это пріятно, что такая встрѣча съ русскимъ! А мы вотъ по итальянски ни въ зубъ, да и по французски-то плохо — и никто насъ не понимаетъ. Особенно вотъ трудно съ торговцами. Совсѣмъ по французски не говорятъ.

— А вы хотите купить что-нибудь на память о Неаполѣ? Черепаховыя вещи въ Неаполѣ дѣйствительно отличныя и очень дешевы. Въ Россіи вамъ въ десять разъ дороже за все это придется заплатить. Но что здѣсь дешево — это камеи. Вы камею себѣ пріобрѣли?