Полное собрание сочинений. Том 5. Мощеные реки - Василий Песков

Берег у входа в Рижский залив.

– На ночь глядя? – рыбак с минуту задумчиво скребет ногтем краску на старом баркасе. – Ну, ладно…

Вчетвером толкаем баркас в сонную воду. Пыхтит мотор. На мокрых сваях, на крышах рыбных сараев, вобрав головы, спят чайки. Две или три спросонья летят за нами, но возвращаются. Море чистое. Звезды… Ага, вот он. Над горизонтом что-то сверкнуло. Еще пара минут – и мы уже не спускаем глаз с большого огня. Прерывистый свет. По этой условной азбуке любой капитан скажет: «Это маяк Колка». И корабль обойдет стороной каменистые мели. Мы на своей посудине могли бы идти прямым путем на огонь. Но кругом рыбацкие сети. Стоящий на носу парень угадывает в молочной дымке буи. Баркас петляет. Маяк у нас то справа, то слева. Но вот уже пытаемся причалить к острову. Почему-то около острова волны. Нас швыряет, как деревянную ложку. И маяк над нами! Огромная темная башня с ослепительным шаром огня. Нас увидали, кидают веревку. Гулкие камни. Оказывается, остров-то сделан людьми. В прошлом веке частые катастрофы на каменных мелях заставили адмиралтейство обозначить маяком опасное место. Много лет подряд корабли возили и в одну точку кидали камень. Зимою камень возили по льду на санях. И вот поднялся над морем каменный остров. Люди привезли сюда и землю, чтобы росла на острове хотя бы трава.

Три чистых домика. Огороженные стеной, они делают остров похожим на крепость. Посредине маяк – кованая металлическая башня высотой в двадцать два метра. Литая доска на башне: «Маяк Колка. 1884 год». И памятка для живущих на острове: «Помни, башня маяка – неповторимое, монументальное сооружение. Оберегай всеми силами от разрушений». Этот наказ, видно по всему, неукоснительно соблюдается. Ни соринки во дворе у домов, ни соринки на гулкой винтовой лестнице внутри башни. И ни с чем не сравнимая, сверкающая чистота башенного фонаря. Когда нет огня, кажется, глядишь в огромный кристалл горного хрусталя. На лампу, которая гаснет и зажигается в полметре от твоей ладони, невозможно глядеть.

Этот огонь далеко видно. Вот там, по горизонту, виднеются россыпи света – корабли идут в Ленинград, Ригу, Таллин. Ни один из них не приблизится к маяку. Огромная лампа сигналит: тут мели, тут мели… Маяк обречен на постоянное одиночество. Только заблудившийся рыбак на малой посудине может прийти на огонь, да еще птицы осенью летят на маяк и бьются о башню… Иногда приплывают полежать на теплых камнях тюлени. Две дикие утки плавают сейчас у камней.

– Вот там при тихой воде видно: лежит на дне затонувший неизвестно когда деревянный парусник…

Смотритель маяка Алексей Сопронюк ведет нас по домикам.

– Это жилье. Это радиорубка. Тут – дизельные моторы. Светом на маяке управляет «электронный хозяин». А в туман бьем в этот колокол. Как живем?.. Несем службу, ловим угрей, занимаемся фотографией, читаем, зимой обкалываем лед, в конце недели ждем смену…

Дежурят на маяке трое. Каждые семь дней с берега приплывает новая тройка.

– Осенью 63-го четыре недели ждали. Какая там смена! Даже харчи нельзя было сбросить. Тридцать два дня штормило. Остров сделался, как сосулька. Все съели. Дело шло к сапогам. Наконец вертолет кинул мешки с едой…

В полночь я попрощался с ребятами на маяке. А через день мы низко пролетали нал Колкой. Попытались посадить вертолет, но на острове не нашлось даже пятачка свободного места.

…Недавно, уже в Москве, я получил письмо. «Видел ваши снимки по телевидению. Маяк Колка! В конце войны я был высажен с боевого корабля на остров с задачей: зажечь маяк и обеспечить прохождение кораблей. На маяке находился один в течение месяца. Задачу выполнил. Петр Сухопаров».

Вот такой он, самый маленький из всех обитаемых островов.

Снимок сделан с помощью военных летчиков. Пилот – В. Борзый.

Отцовский суд

Три года из блокнота в блокнот я переписываю пометку: «В деревне Каробатово Пермской области живет лесник-охотник. На втором году войны убил в лесу сына-дезертира. Повидать непременно».

Оказавшись в Пермской области, я стал разыскивать Каробатово. Надо было лететь самолетом, потом идти маленьким речным пароходом, ехать попутным лесовозным грузовиком и потом километра четыре пешком по топкому лесу.

Я увидел деревню осенним вечером. Пять огней светилось в лесу. Оказалось потом: пять домов всего-то в деревне. Постучался в крайний домишко, окруженный высокими черными елями. Забрехала в темноте собака. Покашливая, кто-то стал спускаться скрипучей лестницей с верхней пристройки.

– Федор Василич Орлов тут проживает?..

– Тут не тут – заходи. Гостю рады будем.

Керосиновая лампа осветила бревенчатые стены с пучками травы, связками лука и сушеных грибов. На низких окнах – цветы в березовых туесах. Четыре кошки играют на полу со старым валенком. Из-за дощатой крашеной перегородки вышла благообразная старушка, сказала «здравствуйте» и опять принялась греметь ухватами около печки.

Хозяин гостю не удивился. Достал с печи пару теплых портянок из войлока. Пока я менял обувку, хозяин принес на стол чугунок горячей картошки и тарелку с грибами. Голова у хозяина, когда ходит, почти упирается в потолок. А когда сел – на низкую лавку, – горбатая тень заняла почти всю стену, где висят рамки, по-деревенски набитые фотографиями.

– Дети?

– Дети… – Вздыхает старик и начинает закуривать.

Решаю о сыне разговора не заводить. Скажет сам – хорошо. Не скажет – поговорим о лесных делах, об охоте.

– Дети… Жизня – как колесо с горы. Кажется, и сам вчера молодой был. А вот уже вялость в ногах получается. Да уже и дети начали стареть…

За вечер я понемногу узнаю стариковскую жизнь. Она начиналась тут, в пермских лесах. И закончится тоже, наверное, тут – в деревне с пятью дворами, стогами сена и кладбищем за крайней избой. «Я ровесник этому лесу. Ему, по кольцам считать, – за семьдесят. И меня вывезло на половину восьмого десятка. Все думаю, думаю. Лес будет стоять, а человек уходить должен. Бога, я тоже определил, нету. А что же есть?..» В Первую мировую войну старик был разведчиком. Имеет «Георгия». В последнюю войну делал для фронта лыжи. Вся жизнь – в лесу. Менялись только избы кордонов, а должность была постоянная – лесной обходчик. И потому лес во все стороны хожен и перехожен и знаком, «все равно, что эта изба».

Старик еще исправно стреляет. Поговорив о рябчиках и глухарях, решаем утром пойти на охоту. Отбираем патроны, выкладываем на видное место все, что следует не забыть, и тушим лампу. В окне проступают черные ветки, около печки ложатся синие пятна лунного света. Глухо брешет за стенкой собака.