От Альбиона до Ямайки - Калашников Сергей Александрович

– Пап! Переходи в голландское подданство и поднимай их флаг, а мы войдем в территориальные воды Московии под английским, потому что не планируем больше появляться дома. Открыто, я имею в виду, – это Сонька транслировала мою мысль. – Мне ведь стоит попытаться сразу осесть там. Нужно, чтобы подозрений в искренности моих намерений было поменьше.

– А там сразу примем местное подданство и будем считаться русскими, – довела она мысль до логического завершения.

– Заманчиво было бы выйти из-под длани Якоба II, – улыбнулась маменька. – Надо присмотреть где-нибудь в этих краях скромный домик с садиком, где я буду вас дожидаться, – мудрая женщина мгновенно оценила разумность столь кардинального решения.

Все-таки искреннее участие столь влиятельного лица, как бургомистр важнейшего торгового порта, – это очень хорошо. Проволочки с принятиями решений и подписаниями документов заняли минимум времени. Тем не менее к выходу трех судов, собравшихся в путь к Архангельску, мы не успели. Хотя оба наши кораблика были уже подготовлены и покачивались на воде, загруженные товарами. Не нашими – нас просто зафрахтовали для выполнения рейса в один конец.

Я очень удивился, поняв, что везем мы с десяток тонн металлов всех видов, но не изделиями, а чушками и полосами. Больше не взяли, потому что сами не пустые – у нас и собственного груза изрядно. Ну и галантереи чуть меньше тонны. Кружева, льняные и шерстяные ткани. Были и зеркала, и стеклянная посуда. То есть приличная подборка предметов роскоши. И сопровождающий этот сборный, словно по специальному заказу, груз, приказчик от владельца. Мы его засунули в кубрик, что в эти времена обычное дело. Вообще-то наш кубрик вентилируется и освещается парафиновыми свечами в фонарях, то есть совсем не вонючий. Про вентиляцию как-нибудь в другой раз, хотя связана она с пустотелостью мачт, поскольку высокой кормовой надстройки, через которую на папином флейте выведены наверх короба, мы лишены. Тот факт, что с потолка капает… да ведь не очень сильно – палуба по-прежнему слегка протекает.

Так что, выйдя с опозданием, мы настигли попутчиков у берегов Северной Норвегии, вступили к ним в кильватер, убавили парусов и смиренно поползли с их черепашьей скоростью. Шли не в видимости берега, пользуясь тем, что ночи нынче светлые. Сигнальщики высматривали береговые ориентиры, которые крайне редко появлялись, мы сразу забирали мористее, уходя подальше от неприветливой каменистой суши. Школа пыталась работать в направлении совершенствования навыков студентов в непростом деле навигации. Но снять очертания береговой линии нам не удалось. Звезды появлялись редко, а луна нашим наблюдениям не поддавалась, не позволяя оценить долготу, – на неспокойном море с качающейся палубы за ней толком не понаблюдаешь. Ветер был свежим, переходящим в крепкий. Мы все паруса заменили на штормовые, потому что брать рифы нам не нравится – три прочных небольших стакселя позволяют уверенно держать улиточью скорость конвоя, да и работать с ними можно из-под палубы.

Льдов по дороге не видели, ни от чего, кроме качки, не страдали, дважды наблюдали китов и много раз кружащих над морем птиц. Фрегаты это были или альбатросы, не знаю. Может, и гагары какие-нибудь или бакланы. Близко к нам они не приближались. После гирла Белого моря волнение стало слабее, ход заметно возрос, флагман наш уверенно пошел в видимости берега, который часто появлялся слева и вскоре, после того как мы обогнули выступающий с востока мыс, замаячил впереди.

Порт Архангельск выглядел деревней, но деревней большой, растянувшейся по берегу реки, не чересчур широкой, кстати. С мелями и островками. Чтобы провести нас мимо них, на борт прибыл лоцман, знающий английский. На руле стояла Кэти. Лоцман внимательно смерил ее взглядом, уставился на вывесившуюся из-под треуголки косичку с шелковым розовым бантиком, сглотнул, перекрестился и даже зажмурился.

– Эй, дядя! Командуй! – вывела его из прострации наша юнга. В пути мы успели выучить несколько фраз по-русски. Иван был наставником, потому что современный язык несколько отличен от моего.

– Истинно так, Сила Андреич, – подтвердил Иван, признав старого знакомого. – В церкви креститься будешь, а нынче путь указуй. Учти, осадка у нас четыре метра… прости, Господи, душу мою грешную, тринадцать аглицких футов и сверх того еще вершок.

Про то, что футы именно английские он упомянул неспроста – голландские немного меньше. Я на такие моменты всегда обращаю внимание.

Места у причалов оказались заняты добравшимися сюда раньше нашими недавними соотечественниками – англичанами. Их суда уже разгружали. И в амбары, и в подошедшие прямо к борту относительно небольшие корабли. Не так, чтобы работа вовсю кипела, но деятельность была заметна.

– Что, господин лоцман, – неожиданно спросил нашего «дядю» выбравшийся на палубу «сопровождающий», который всю дорогу пьянствовал или страдал похмельем. – Не слыхал ли ты о приказчике от Строгановых на торговом дворе? – речь этого торгового работника была «деревянной» в произношении, что сразу выдавало чужеземца.

– Как не слыхивать! Больших людей человек. Нынче он на торговом дворе бывает. Опять же, с воеводой в добрых отношениях состоит. Да и как ему не быть, если ярмарка у нас. Говаривали, и сам Григорий Дмитриевич сюда собирался.

– Как бы мне с ним встретиться поскорее? – с просительными интонациями протянул голландец, явно напрашиваясь на совет или предложение помощи от местного жителя.

– Так садись в мою лодку, – Андреич махнул рукой в сторону шлюпки, тянущейся за шхуной на буксире. – А много ли товару привезли?

– Шестьсот пудов.

– Это обождать придется, когда плоты с лесом приведут, – размыслительно протянул Сила Андреич. – У них карбасы большие. Могут и за один раз увезти. А те лодочники, что сейчас здесь, наверняка уже на перевозку английских товаров подрядились. Вот тут становитесь, – это уже нашему боцману. И с удивлением проследил за тем, как Джек отпускает стопор лебедки. Потом свесился через фальшборт и проводил взглядом якорь, уходящий под воду, погромыхивая цепью.

Место в той же лодке нашлось и для Софи. На берегу голландец направился к торговому двору, а мы двинулись искать терем воеводы. Остальная команда занялась спуском на воду шлюпки и подготовкой к перевозке на берег товаров – надо поскорее избавляться от груза и заниматься своими делами.

Поднялись туда, где расположены постройки, прошли немного и вот он – терем, как в сказках. Не то чтобы сильно вычурный, но скатанный из строганых бревен и артистически связанный в углах способом, который известен мне под названием «В чашку». Торцы бревен не спилены, как практиковалось в двадцатом веке, а затесаны на тупой конус – я такое видел только в мультике про сестрицу Аленушку и братца Иванушку.

Дворовый, или как их там, присутствующий в сенях, коими здесь нынче именуют вестибюли, немедленно провел нас в комнату, которая то ли горница, то ли светлица, то ли еще как на нынешний манер называется, хотя смахивает на зал для приемов. Мужичок с чернильницей за столиком у окна и одетый, словно на деловую встречу, определенно боярин, если судить по прикиду. Кафтан на нем выдержан в мягких неярких тонах, однако из богатой ткани. Сапоги на замшевые похожи, штаны с отливом, сорочка шелковая. И шапка на голове с меховой опушкой. Никаких кружев или бахромы, только шитье узорчатое – убедительно смотрится.

Здесь же несколько человек в европейском платье. Судя по присутствию папеньки, капитаны прибывших судов докладывают о приезде. Или владельцы, что нынче частое явление. Они же нередко и куплей-продажей товаров занимаются – в эти времена совмещение профессий бывает весьма причудливым.

– Здрав будь, Кондратий Фомич! – обратилась Софи к «деловому», поднося правую ладошку к треуголке. – Софья Джонатановна Корн, владелица шхуны «Энтони», представляюсь по случаю прибытия, – это она по-русски сказала моими стараниями.