Джин с Толиком - Анатолий Горбов

Сегодня все валилось из рук. Сегодня все раздражало, некоторое – даже бесило. В сердцах, он дал приказ усыпить Лаки, который в очередной раз впал в депрессивное состояние, отказываясь от еды, и имя которого он впервые вспомнил без посторонней подсказки.

Завтрашний день был для него решающим. В жизни Свина было немало моментов, которые, будь они запечатлены на кинопленку, стоили бы жизни и ему, и многим другим людям. Но если дядя Лешича действительно обладает записью от 4 июля, нельзя допустить, чтобы это видео увидел еще кто-то. А тот, кто с этой записью ознакомился, жить не должен. Впрочем, он должен умереть за одну только попытку шантажа – вне зависимости от содержания фильма.

Для этой цели уже была подготовлена сигара «Montecristo», листья которой были тщательно пропитаны смесью шизы и, впоследствии, высушены. Доза просто слоновья – у нового химика из лаборатории Свина на эту сигару ушло 30 доз. Зато достаточно будет пары затяжек. Даже с учетом того, что глубоко сигарой не затягиваются, а всего лишь собирают дым во рту, не пуская его в легкие.

Если этот чертов шантажист действительно обладает тем, чего страшится Свин, нужно бежать из страны. Сразу же. Потому что нет никакой гарантии, что видео не скопировано. И не продано еще кому-то. а желающих купить такой фильм найдется немало…

Машинка моя сверкала чистотой и выглядела, словно царица после двух кило молодильных яблок. Я расплатился с ремонтниками, провел рукой по вновь выкрашенному крылу, и с сожалением отметил предчувствие скорого расставания со своим четырехколесным другом. Дело в том, что воплощение моего плана в жизнь было сопряжено со значительными расходами, а продать, кроме автомобиля, мне было нечего.

Ну еще, разве что, можно было бы попытаться реализовать Густава Беккера. Но в отношении него я сильно сомневался. Во-первых, чтобы получить за антиквариат приличную цену, нужно было время. Во-вторых, все-таки неизвестно, насколько антикварными были эти часы. А деньги мне нужны были срочно. И деньги немалые.

Те наличные, что были у меня на руках, таяли не по дням, а по часам. После того, как я оплатил коммунальные услуги за квартиру, оставалось лишь перевести арендную плату за жилье хозяйке – и Толик Толикович мог смело вешать на лобовое стекло переходящий вымпел «Человек без долгов». Это обстоятельство грело душу – очень уж я не любил быть должным кому бы то ни было.

Я припарковал машину недалеко от банкомата и пошел переводить деньги на счет Евдокии Петровны, когда столкнулся со знакомым пацаном. С тем самым, который в свое время подвергал меня соблазну, разбрасывая деньги на улице. В этот раз он был не один – с отцом.

Малец, виновато улыбаясь, рассказал отцу историю нашего знакомства, и едва не схлопотал от папаши подзатыльник. Но был помилован, и отпущен в машину, а угрюмый мужчина, выглядевший чуть ли не угрожающе, остался побеседовать со мной. Голос его был хриплым и очень выразительным, темно-карие, почти черные, глаза, очень внимательными и серьезными – но не злыми.

Он поблагодарил за добрый поступок в отношении его отпрыска, и выразил желание вознаградить «возвращающего утерянное», невзирая на мои категоричные отнекивания. Хрипатый остановил мой словесный поток, который ничего содержательного, кроме «да так бы любой поступил», «мне от вас ничего не надо», «ах, оставьте, это лишнее», и вручил мне белый прямоугольник визитки. На ней красовались только имя, фамилия и номер телефона. Ну что ж, этот человек вполне мог себе позволить такой минимализм.

Дело в том, что я уже заочно его знал. Это был широко известный в России, а особенно, в Ростове-на-Дону и Ростовской области, криминальный авторитет Грум…

Глава тридцать седьмая. Клин клином вышибают

Не велика штука пить – пить и лошадь умеет… Нет, ты с толком выпей!..

Домой я входил с уже заметно расправленными крыльями. Мое неожиданное знакомство с Грумом вселяло некоторую надежду, что, если не получится разрулить ситуацию со Свином собственными силами, у меня есть теперь, к кому обратиться за помощью. Конечно, стремление местного мафиози «отблагодарить» я делил на 48, но даже после этого на моем балансе оставалось некоторая, отличная от нуля, величина. И именно эта мелкая, но реальная надежда, позволила немного воспрянуть духом и двинуться далее вниз по списку запланированных действий.

Очередная ступенька в моем гениальном плане выглядела несколько легкомысленно. Но таковой она могла показаться только несведущим лицам. На самом деле, все было очень серьезно. И оправданно.

Следующим пунктом в моей бумажной скрижали красовалось одно-единственное слово, трижды подчеркнутое, и даже заключенное в ромбик, словно «блок условия» в блок-схеме программного алгоритма. Этим словом, выписанным со всевозможными готическими спойлерами и завитушками, было волшебное для многих мужчин – «пьянка»…

Наверное, правильнее было бы напиться с кем-нибудь. Но никого из знакомых или друзей после разрыва с Ириной видеть не хотелось – поэтому я решил напиться в одиночку. Я устал от странных вещей, происходящих со мной в последнее время, а случай, когда довелось собственными глазами и ушами убедиться в красоте и ветвистости собственных рогов – поприсутствовать, так сказать, при их появлении – вообще грозил трансформироваться в фобию. Молчу уже про досадное происшествие в автобусе.

Хотя, именно эта история с бомжом требовала более пристального анализа, так как была самой странной из всех случаев синестезии. Она никак не хотела вмещаться в нарисованную мною, совместно с Гуру, концепцию.

Для начала, единственным общим сенсорным каналом, или одинаковым чувством, для меня и бомжа мог быть только чудовищный запах – но, я уверен, он к нему давным-давно привык и воспринимал совсем по-другому. А сама синестезия началась до того, как я почувствовал запах.

Можно было допустить, что для меня и бомжа общим ощущением являлась боль – я ударился о ступеньку, бомж тоже где-то зацепился (это объясняло причину его ругани, хотя ругаться он мог по любому поводу). Но не объясняло начало эффекта – ведь тогда никакой боли я еще не чувствовал, а матерящуюся пустоту видел – точнее, слышал и обонял.

Или тут как-то поменялись местами причина и следствие, причем без какого-либо ощутимого ущерба для производимого эффекта, или, действительно, прав Сахаров, и «этот „глаз“ стоит вне действия пространства и времени, сфера его действия также лежит вне трех измерений пространства, т. е. по крайней мере в четвертом измерении. Поэтому он должен быть неограничен временем, или, по выражению древних йогинов, „Трикаладжна“, что значит „знающий три времени“ – прошлое, настоящее и будущее, или всеведущий».