Нашествие. Москва. Буря миров - Андрей Левицкий

Слова далеко разносились по пустынным улицам, отражались от стен, эхо повторяло их в каменном лабиринте. Машины с людьми уже скрылись из виду, а Костя с Алексеем все еще слышали отголоски призывных выкриков.

Лабус спрыгнул с лестницы первым, выхватив ПМ, взбежал на кучу, состоящую из кусков бетона, гнутой арматуры и части ограждения — остатков балкона. Посмотрел вдоль улицы влево, вправо.

Курортник встал позади кучи, Костя оглянулся и кивнул:

— Чисто.

Большой осколок под его ногами зашатался, когда он начал поворачиваться. Из-под бетона торчало что-то покатое, пластиковое, на нем была эмблема — надкусанное яблоко. Костя присел, схватился за край осколка. Пальцы почти коснулись пластика.

— За мной! — Алексей побежал вдоль стены, и Лабус спрыгнул на землю. Прислушался — и поспешил вслед за напарником, так и не заметив лежащего под бетонным осколком лэптопа.

Они нырнули во дворы возле Варварки, потом спустились в подземный переход «Китай-города», за ним прошли еще метров сто и свернули на север по Спасоглинищевскому переулку.

— Как думаешь, вытряс полковник что-нибудь у «языка»? — негромко спросил Лабус, выглядывая над «тойотой» с обгоревшими колесами. — Чисто.

— У него мало времени было, — ответил Курортник и перебежал к зеленому «форду».

— Ну, мало… Зато он лингвист, военный переводчик. Семь языков знает — сам говорил. Полиглот! А варханы болтают похоже, в смысле, на нас похоже, я вроде многие слова узнаю. Хотя все равно ни черта не понимаю.

— Говорю тебе: толком он пока ничего узнать не мог.

Прячась за машинами, они пересекли улицу, из-за поворота которой эхо донесло монотонный сиплый голос:

— …Не прячьтесь, выходите к нам! Конец страху и голоду! Силы Городского Правопорядка…

— Вот же тоскливо они как… — пробормотал Лабус и вдруг усмехнулся. — А друг у него — ну, смешной старикан! Вчера, когда ты дежурил, он рассказывал, как в Ливии еще в семидесятые организовывал совместные операции, ну, как консультант. Там такие случаи были…

— Ладно, не отвлекайся. Чисто, пошли.

Впереди между домами виднелась небольшая школа. Во внутреннем дворике стоял спец-автобус, а рядом, наполовину скрытый в проломе стены, — отремонтированный броневик.

После боя у церкви сутки ушли на то, чтобы найти новое пристанище и потихоньку перевести туда машины. Из гаража забрали все, что можно. Костя при помощи Багрянца, инструментов и отборных матов сумел даже размонтировать генератор, который теперь стоял в школьной столовой, снабжая электричеством холодильники и электроплиту.

Когда спецы, удостоверившись, что поблизости никого нет и за ними не наблюдают, через калитку вошли во внутренний двор, из разбитого окна второго этажа высунулся Павел Багрянов с автоматом наготове. Он кивнул, и Лабус негромко спросил:

— Что здесь?

— Тихо, — откликнулся Багрянец. — Сурок на другом конце школы караулит, а «языка» в спортивном зале допрашивают.

Хорек, сжимая в каждой руке по банке «кока-колы», шурша упаковками печенья и шоколадок в карманах, выбрался на большой бетонный козырек над центральным входом в здание. «Колу» и сладости он обнаружил еще вчера в холодильной установке позади школьной столовой и с тех пор потихоньку таскал оттуда.

Старые треники мальчик сменил на штаны из грубой плотной ткани, которые нашел в кабинете труда и подпоясал ремешком с кобурой, где лежал ПМ. Хорек оглядел пустую улицу, сел по-турецки, открыл банку и в три присеста ее выдул. Сгрыз два печенья, развернул шоколад. Его есть Хорек не собирался, плитка была нужна для дела: он принялся натирать ею вогнутое донышко банки. Достал из кармана пук сухой травы и тетрадку в клеточку, вырвал несколько страниц, смял, порвал на клочки, сложил вместе с травой горкой на бетоне. Сосредоточенно высунув язык, поглядел на солнце, висящее над стеклисто-зеленым купола, и повернул банку так, чтобы отраженные надраенным серебристым донышком лучи сходились на заготовке для мини-костра.

Этот способ Хорек узнал от бати, тот рассказывал, что они так делали когда-то в стройотряде. Батя был умный… но дурак. Зато добрый. Иногда. А иногда такой злой, что потом синяки не сходили неделями. И сильный очень, самый сильный на свете. Только пьяница запойный. Скотина, гад — он тоже Хорька бросил, как и мать! Хотя нет, не бросил — его варханы увели. Это мать бросила, а батя нет, он хороший. Только злой. Злой и добрый разом. В общем, Хорек испытывал к отцу очень противоречивые чувства. Иногда ненавидел его, так ненавидел… даже ножом как-то едва по горлу не полоснул, когда тот напился и заснул на полу прямо в прихожей. А иногда любил. И очень хотел, чтобы батя к нему вернулся, потому что тот был самым сильным на свете и не бросал его, и зазря никогда не обижал. Хотя все же обижал, очень даже обижал, и именно что зазря — если напивался. А напивался он часто. Но все же, когда трезвый, он был к Хорьку добр — по-своему, грубовато, но искренне добр. И за это его Хорек любил. Но ненавидел за то, что батя был пьяницей, и когда напивался…

Хорек и сам не заметил, как от кучки травы и бумажек на бетоне пошел дымок. И, заметив, ощерил острые зубы: ага! Прав был отец, а Генка с Васьком смеялись над Хорьком, когда он стал рассказывать, что огонь можно по-всякому добывать, еще — при помощи презерватива его разжечь, если водой чистой наполнить… Смеялись тогда, сказали: батя твой дурак и алкаш, все мозги пропил. А Хорек, хотя в душе и был согласен, рассердился и полез на них, и Ваську всю мордень расколошматил. И Генке бы тоже расколошматил, но тот на два года старше, и потому Генка ему самому накостылял, нос разбил, губы разбил, глаз подбил, ухи надрал… А Хорек тогда как схватит арматурину да как побежит за всеми пацанами, которые были с ними на крыше, а они как чесанут от него врассыпную по той крыше, а он — Васька по спине, да между лопаток, да по затылку… Хорек — он такой, он за батю горой, потому что тот его не бросил, как мамка!

Горело уже вовсю, и он опустил жестянку. Удивленно прислушался — что это за голос?

Голос говорил:

— Москвичи! Приходите в лагеря Сил Городского Правопорядка, там вас ждут горячая еда и вода!

Хорька как током ударило — он вздрогнул, подскочил. Это же батя!!! Его голос!!! Встав на четвереньки, мальчик высунулся над краем козырька. Между домами медленно катила процессия: две тачанки с варханами, впереди броневик с рупорами на мачте. Перед броневиком шли четверо людей, а на башне сидел… Там сидел…

— Вам нечего бояться! Незачем скрываться! Вступайте в Силы Городского Правопорядка…

— Батя! — охнул Хорек и вскочил. — Батя!!!

Он метнулся на угол козырька, всхлипывая от переполнивших его чувств, упал пузом на край, свесил ноги и обхватил ими поддерживающую козырек колонну.

— Приходите к нам, в лагерях СГП вас ждут горячая еда и горячая вода, вам дадут оружие…

— Батя, я иду!

Сопя, как вскипающий чайник, Хорек скользнул вниз по колонне, на середине сорвался, шмякнулся копчиком на плитки, взвизгнул, вскочил и, прихрамывая, бросился по ступеням к броневику, тачанкам и людям вокруг. К своему отцу, сидящему на башне с микрофоном в руках. Кобура с пистолетом колотилась о бедро.

Миновав раздевалку, Костя с Алексеем подошли к спортзалу, большому помещению с баскетбольными стояками, брусьями и турниками вдоль стен. При их появлении дежуривший у двери Леша встрепенулся, взявшись за АК на плече, потом кивнул и снова привалился к косяку, сложив руки на груди.

У стены спортзала стоял большой учительский стол, рядом с сигаретой в зубах восседал Яков. Перед ним лежала кожаная трубка, из которой торчала широкая полоса с текстом на варханском языке. Чтобы кожа не сворачивалась, Яков придавил ее гантелей.

На лавке под стеной сидел, осторожно трогая длинный шрам на лице, Игорь Сотник, а перед столом, будто провинившийся ученик, — пленный чужак.

Его звали Гярд. Это было первое, что выяснил полковник в отставке. Он был пеоном — это Яков выяснил во вторую очередь. Кто такие пеоны, пока что оставалось загадкой, но точно не военные. Скорее уж научники, такой вывод сделал Костя. Ему Гярд не нравился, невзирая на явную доброжелательность и готовность к сотрудничеству, которые тот проявлял. По словам Игоря, пленник нацепил на Хорька противогаз во время короткого боя у церкви… и все равно Лабус чужака конкретно невзлюбил.

Сунув окурок в пепельницу, Яков вскочил навстречу спецам.

— Нашли?!

Он прочел ответ на их лицах и, расстроено махнув рукой, плюхнулся обратно на стул.

— Эх, пропал Кирилл. А ведь умный парень был, нестандартный, интересный — и пропал! По моей вине!

— Да глупости, Якуша! — Леша зашагал к ним от двери. — Ты тут при чем? Молодежь, докладывайте: что видели?