Нашествие. Москва. Буря миров - Андрей Левицкий

— Где Кирилл? — повторил толстяк, в то время как его спутник опять сильно закашлялся.

Костя махнул рукой.

— Он в суматохе не туда пополз, я в прицел видел — к скверу, а надо было обратно.

— Его накрыло газом?! — ахнул незнакомец. Второй прекратил кашлять и, держась одной рукой за горло, начал стягивать рюкзак со спины.

Лабус покачал головой.

— Не факт. Если рассудить, три варианта есть. Мог уползти за дом и сбежать, если в суматохе его не заметили. А могло и газом его накрыть. Либо в плен взяли.

Автобус резко повернул, скорость еще увеличилась.

— Мы должны вернуться! — заявил толстяк. — Вернуться и найти его. Отбить, если понадобится.

Костя изумленно воззрился на него. Переглянулся с Игорем, который стоял на подножке, подняв пистолет.

— Ты, отец, извини, псих. Мы тебя держать не станем, конечно, но назад не поедем — это я тебе за всех сказать могу.

— Но его надо найти! — растерялся толстяк. — Вы не понимаете, с его помощью можно выяснить, откуда появились захватчики! Парня обязательно надо найти!

Ему никто не ответил.

Часть V. Выстрел в темноту

Глава 23

Одно Кирилл знал точно: сбежать надо как можно быстрее.

Только пока было непонятно: как?

Стук камней, окрики, шум шагов и лязг затворов разносились над Красной площадью. Под длинным навесом, где находился Кир, прямо на мостовой двумя рядами лежали матрацы, а на них — раненые варханы. Одни спали, вторые чистили оружие или точили ножи, третьи, собравшись кружком, играли в кости на расчерченных ромбами досках.

От пролома между Спасской башней и Мавзолеем вереница рабов тащила камни, из которых вокруг лагеря складывали стену. Кир мысленно называл их именно так — «рабами», а не «пленниками». На всех были кожаные ошейники, да к тому же за ними наблюдали надсмотрщики.

Насколько Кирилл мог разглядеть из-под навеса, стена высотой по грудь шла большим овалом. С внутренней стороны вдоль нее стояли стулья и табуретки, притащенные из окрестных домов, из Кремля и превратившегося в развалины ГУМа. Из-за этой стены удобно отбивать атаки противника… который вряд ли теперь появится. По крайней мере в таком количестве, чтобы всерьез рассчитывать на захват лагеря.

Кира уже почти не знобило, руки не тряслись — благодаря варханским микстурам организм справился с отравлением. Он поправил грязноватое одеяло, пытаясь улечься поудобнее на матрасе, повторяющем изгибы брусчатки. На парне были чужие штаны и рубаха, а плащ с кроссовками куда-то подевались, зато возле матраса лежали легкие кожаные мокасины. Рассчитывать на то, что маскарад продлится долго, не приходилось. До сих пор помогало то, что у церкви он дыхнул газа, и первые пару суток ему было совсем плохо, гораздо хуже, чем во время приступа «акклиматизации» в доме бабки Пани… Два дня Кирилл лежал пластом, и никто не пытался с ним заговорить — но теперь вполне могут, и тогда конец.

Варханов в лагере было несколько сотен, отсюда во все стороны разъезжались патрули, обозы с припасами под охраной. Над остатками Спасской башни торчала высоченная мачта семафора, иногда он начинал полыхать ярким светом, посылая во все стороны сигналы. Кирилл уже научился определять офицеров, которые сменили плащи на кители с красными полосками, вшитыми в рукава на предплечьях. Как правило, полоска была одна, реже — две, и всего пару раз он видел чужаков с тремя. Примерно на десять-двенадцать рядовых приходился один однополосочный, которых Кирилл окрестил сержантами, а какое соотношение простых бойцов к двух- и трехполосочным, он разобраться пока не мог.

Один из игроков в кости перехватил его взгляд, махнул рукой и что-то произнес, приглашая присоединиться. Остальные уставились на Кира. Он покачал головой, замычал. Прижал ладонь ко рту, развел руками и отвернулся.

И подумал, уже в который раз: Что-то с ними не так.

Нет, понятно, это пришельцы из другого мира, со своими обычаями, привычками, мотивациями и целями (хотя цель-то как раз понятная — завоевать чужую землю, что может быть банальнее?). Но не только это, варханы еще чем-то отличаются от землян, они все… они какие-то… Но догадка ускользнула. Кир тихо выругался сквозь зубы.

Ближе к Лобному месту лежали мешки с цементом, четверо дюжих рабов под присмотром молодого вархана, сидящего на камнях с «калашом» в руках, замешивали раствор в железной бадье, другие ведрами разносили его вдоль стены. За их работой наблюдал, заложив руки за спину, высокий тип, из-за плеча его торчал ствол электроружья.

Только высшие чины носили такое оружие. Все офицеры в лагере были смугловатыми брюнетами, с узкими глазами и стальным отливом волос. Среди рядовых смуглые попадались реже, больше половины — люди различной внешности, блондины, брюнеты, рыжие и шатены, худые и полные (хотя настоящих толстяков Кир не заметил ни разу), высокие и приземистые. Скорее всего, это его и спасало: он немного смахивал на варханов, но не так чтобы очень, и если бы орда состояла только из смуглых, Кира бы раскусили почти сразу.

А еще среди чужаков оказалось довольно много женщин, хотя одевались они как мужчины, повадки имели похожие, так что отличал он их не всегда.

На другом конце навеса показался доктор. Его сопровождали двое помощников в шароварах и грязно-серых фартуках, натянутых прямо на обнаженные торсы, мужчина и женщина. Он — угрюмый бородач, она — наголо обритая и с татуировкой, которой щеголяли многие раненые, — глазом со зрачком-спиралью. Такие наколки мелькали на спинах, на груди, на запястье или предплечьях, а у медсестры она украшала темя.

Дородный доктор, высокий и широкоплечий, с большим мягким лицом и внушительным животом, в халате с меховой оторочкой, круглой кожаной шапочке и мокасинах, медленно двигался по проходу между матрацами. На шее его поблескивала цепь с треугольным медальоном. Помощники немного отставали, она держала поднос со стаканами, полными какой-то бурды, он нес изящный стул с изогнутыми резными ножками, явно очень дорогой — из Кремля, не иначе. На плече медбрата висела кожаная сумка.

Доктор относился к четвертой, самой малочисленной категории обитателей лагеря. Рядовые бойцы, офицеры, рабы и вот эти, как их назвать… ученые. Их было всего трое, они носили халаты, круглые шапочки и цепи с массивными треугольными медальонами.

Статус ученых был непонятен. Вчера Кир видел, как на площади разбирали большую катапульту, и работами руководил один из них. Он бегал, раздавая приказы, кричал на варханов и размахивал руками, и они вроде бы слушались, занятые катапультой бойцы выполняли указания… но вдруг офицер с двумя полосками ударил ученого, да так, что тот упал и встал не сразу.

Да и этот доктор со своими помощниками… Они его слушаются, подчиняются любому приказу, но не чудится ли Кириллу презрение в их глазах? Хотя, с другой стороны, ученые — не рабы. Ошейников у них нет, а свобода передвижения есть, и ночуют они не в дощатых загонах, как все пленники-москвичи, и едят не баланду, которую тем варят дважды в день.

Доктор останавливался возле раненых, говорил с ними, женщина подавала стакан с подноса, в некоторые он добавлял что-то из мешочков, висящих у него на поясе. Варханы брали стаканы охотно, выливали в горло мутную жидкость, ахали и охали, кто-то после этого сразу откидывался на спину, кто-то принимался массировать грудь или тереть шею, а один, с перебинтованной рукой, даже попытался встать, но помощники доктора быстро и довольно грубо уложили его обратно.

Кирилл был уверен: тогда, после боя, бойцы не обыскивали его, потому что на нем был офицерский плащ. Возможно, в том отряде не осталось ни одного офицера, а рядовые не рискнули копаться в рюкзаке на его спине? Ну а позже его не раскусили именно благодаря этому доктору, который прикрывал Кира в лазарете, который как-то так все повернул, что никто, включая помощников, не заметил, что на теле раненого нет татуировок, в том числе небольшого овала со спиралью, украшавшие запястья, кажется, всех варханов.

Раненый, лежащий через проход прямо напротив Кирилла, громко застонал. Кир и раньше обратил на него внимание — боец явно нуждался в скорой медицинской помощи, он часто вскрикивал от боли, извивался и дергался на матраце. Никто из соседей не обращал на него внимания, только иногда игроки в кости поглядывали с досадой, будто он мешал им. Да и на лицах проходящих мимо чужаков, когда они изредка бросали взгляд под навес, не было сочувствия, участия, сострадания — только равнодушие. Или презрение. Может, в орде считают, что плох тот вархан, который позволит себя ранить? И чем сильнее ранение, тем хуже боец?

Доктор с помощниками подошли к мечущемуся в бреду раненому, на одеяле которого в нижней части проступило пятно крови. Доктор отдал несколько приказов — медбрат, поставив стул, поспешил назад по проходу, а женщина с недовольным видом приблизилась к Киру и опустила поднос на камни возле его ног. Грудей у нее почти не было, будто с детства их крепко перетягивали повязкой, чтобы не росли. Медсестра показала на стаканы и презрительно бросила Кириллу несколько слов. Он молчал. Оправив фартук, бритая пошла вслед за напарником. Ягодицы под грубыми шароварами были крепкие и тощие, даже костлявые — не женщина, а тренажерная доска какая-то.