Карающий ангел - Елена Ярошенко

Да он же сумасшедший, как я сразу этого не поняла!

Но с лицом бабки вдруг стали твориться странные вещи. Сухая морщинистая кожа, размокая под губкой, покрывалась каким-то мутным налетом, он смывался, а лицо под ним молодело на глазах и становилось все более и более знакомым…

Боже милосердный! Это была Женя Дроздова!

Глава 35

Никогда не нужно торопиться кричать. — Наказание за грубость нрава. — «Воды дай, гад!» — Представление Жени о «справедливом» перераспределении благ земных. — «До встречи в 1918 году, господа!»

Я онемела.

— Ну, что скажете, Елена Сергеевна? — Легонтов с довольным видом осматривал результат своих трудов. — Вот он, мой сюрприз!

И вправду, надо было хоть что-нибудь сказать. Извиниться. Поблагодарить. Или еще что-нибудь… Я прокашлялась.

— Вы меня просто убили, Александр Матвеевич!

Кажется, я хотела сказать что-то другое, но вырвалась у меня именно эта дурацкая фраза. Честно говоря, мне было стыдно за свою недавнюю вспышку. Никогда не нужно торопиться кричать — вдруг это и не понадобится?

— Я убил? Ну что вы говорите, мадам? Я никого не убиваю! Я только мщу за попранную справедливость. Может быть, не совсем бескорыстно, но пусть камень в меня кинет тот, кто сам без греха. А по части убийств найдутся другие охотники…

— Александр Матвеевич, а зачем вы ее так сильно связали? Ей, наверное, очень неудобно, и руки-ноги затекли…

— Да вот пришлось наказать за грубость нрава. Не люблю хамоватых людей. А что у бедняжки ручки-ножки затекли, так мне ее почему-то не жалко… Полиции на руки передадим, так в камере отойдет. Там заняться нечем, пусть ручки-ножки себе разминает в ожидании суда. Но поскольку наняла меня не полиция, а вы, высокочтимая сударыня, так прежде всего вам я свою добычу и предъявляю. Может быть, вы сочтете нужным парой слов перекинуться с мадемуазель Дроздовой?

Легонтов вытянул изо рта Жени кляп. Она глотнула воздуха и визгливо закричала ему: «Сволочь!»

— Как вы плохо воспитаны, мадемуазель! Я осуждаю подобное поведение даже в среде базарных торговок, а уж в разговоре между нами, благородными людьми, можно было бы выбирать выражения. Все-таки здесь дама. — Происходящее явно забавляло Легонтова.

— Воды дай, гад! — Голос Жени прерывался. Похоже, от долгого сидения с кляпом во рту у нее и вправду пересохло горло.

Легонтов поднес к ее губам кувшин, и она с жадностью сделала несколько глотков.

— Женя, перестаньте ругаться, — предложила я. — Давайте поговорим спокойно. Криком вы все равно себе не поможете.

— Давайте, — неожиданно согласилась Женя. — С вами, Елена Сергеевна, я могу говорить спокойно, вы не так раздражаете меня, как этот ваш надутый гусак, берущийся за любую грязную работенку.

— Но при нашей встрече в Последнем переулке вы не проявляли по отношению ко мне особой сдержанности в выражениях…

— Ну у каждого могут сдать нервы. Иной раз и поговоришь о наболевшем, не подбирая слова… А так вы мне даже симпатичны — дамочка, которая ухитрилась за короткое время избавиться от трех мужей, не может не казаться милашкой.

— Женя, ко мне вы можете относиться как угодно, но за что вы так возненавидели Марию Антоновну? Она сделала вам столько добра.

— А за что мне ее любить? И какое же добро она, позвольте спросить, мне сделала? Какое добро она вообще способна делать? Чего стоят ее жалкие унизительные подачки? И чем она может быть мне симпатична? Богата, красива, беспечна и безмозгла. И с детства привыкла, что все должно подаваться ей на золотом блюде. Надеюсь, вы слишком умны, чтобы полагать, что Терская-младшая столь добродетельна и благородна, как это кажется ей самой. Она всю жизнь живет играючи — играет в заботу о ближних, в борьбу за права женщин, в свой дурацкий механический драндулет, в молочную ферму, устроенную в имении ее старой нянькой…

— Почему вы полагаете, что все это игра? Например, борьба за права женщин? Мария со всем пылом занимается делом эмансипации, она такая энергичная девушка…

— Да уж, энергии ей не занимать, она умудрилась переборщить даже с этой добродетелью. И меня пыталась привлечь к своим феминистским играм. Этой гусыне всегда было невдомек, что бороться за права необязательно, главное — пользоваться ими. Но что разумное может прийти в голову богатой куклы, красивой как ангел и тупой как кролик? Богатство вообще враг ясного ума, выдумки и изобретательности, оно побуждает человека полагаться на свои деньги, а не на свой ум и свои силы.

— Зато вы, с присущей вам изобретательностью, ухитрились отправить в мир иной кучу народа, в том числе бедную старую графиню, оставив Марусю полной сиротой.

— Бедную графиню? Бедную? О нет, очень богатую! Я так и вижу эту мелочную капризную старуху с выражением вечного недомогания на лице от избытка денег. Мне довелось послужить у нее в камеристках, и надо признать откровенно, редкая камеристка не пожелала бы смерти такой хозяйке.

— Пожелать смерти и убить — вещи совершенно разные.

— Бросьте, это почти одно и то же. Конечно, не каждый сумеет реализовать свои желания. Люди обычно боятся убивать. А ведь это так легко сделать, если у вас есть минут пять свободного времени и никого не оказалось поблизости от вашей жертвы.

Мне стало страшно и отвратительно. Сидевшая передо мной молодая, красивая женщина была настоящим чудовищем.

— А покойный Нафанаил разделял ваши взгляды?

— Покойный Фаня был таким ничтожеством и тюфяком, что я даже не хочу о нем говорить. Полный ноль. Но он был мне нужен — вся комбинация с наследством могла выгореть только в том случае, если бы мы прикрывались именем Михаила Хорватова, внука старой графини.

— Комбинация? Значит, завещание в пользу внука все же было поддельным?

— Естественно, поддельным! Старая карга графиня собиралась отдать Маруське все, за исключением каких-то крох. А меня, раз уж пришлось ради денег связаться с придурковатым Фаней, крохи не устраивали. Мне нужно было все. Вот и пришлось нарисовать подпись старухи Терской под другой бумагой. Правда, осел нотариус припрятал у себя настоящее завещание и пытался нас шантажировать. Я вынуждена была с парой своих друзей навестить его в конторе и пристрелить. Но в тот вечер, в суматохе, мы не смогли найти в бумажных залежах нотариуса завещания старой ведьмы Терской. Слава Богу, вы сами позже предоставили мне возможность порыться в его шкафах не спеша.

— И вы нашли настоящее завещание?

— Да, нашла. Почему бы мне его и не найти?

— И что, уничтожили?

— Зачем? Оно мне могло бы для чего-нибудь пригодиться. Мало ли как дело повернулось бы? Никогда не нужно прежде времени уничтожать важные бумаги. Я и папочку вашу дурацкую сберегла, а уж завещание-то и подавно! Нужно же мне было иметь в руках нечто, способное удержать Нафанаила в узде, если бы он зарвался?

— А где оно теперь?

— Ишь, как вы вскинулись! Где оно, где оно? Вам-то что за печаль? Уж вы-то, уважаемая Елена Сергеевна, в числе наследников графини не значитесь!

— Завещание у меня, не волнуйтесь, — тихо сказал мне Легонтов. — Это вторая часть моего сюрприза.

— Вот видите, Елена Сергеевна, всегда найдется подходящий субъект, готовый за умеренную плату устроить вам приятный сюрпризик. А тем, кто не в силах платить, нужно заботиться о сюрпризах для себя самостоятельно.

— Ладно, вы убили графиню Терскую ради наследства, вы убили нотариуса и адвоката, чтобы замести следы, но зачем вы убивали людей, непричастных к вашим интригам? Зачем вы убили дворника? Для практики?

— Этот блаженный подслушал во дворе мой разговор с Нафанаилом и, хоть сам ничего и не понял, мог его кому-то передать. Кому-то понятливому. Значит, стал опасен… А впрочем, кто сказал, что я имею какое-то отношение к убийству дворника? Это на суде доказать никак не удастся!

— Женя, мне страшно вас слушать!

— Ой, не надо! Вы-то, Елена Сергеевна, не из пугливых!