Тени сна (сборник) - Виталий Забирко

В номере на стене во всю мощь работал телевизор. Пастор новореформистской церкви в Брюкленде преподобный отче Пампл, затмивший своими проповедями массу телезвезд, отправлял службу на стотысячном стадионе «Уикли».

— Грядет! — исходил пеной воинствующий пастор. Он сорвал с себя мирской пиджак и безжалостно топтал его. В белой рубашке, галстуке бабочкой и с микрофоном в руке пастор был похож на конферансье.

— Сатана грядет! — вещал он громоподобным гласом гигаваттных динамиков. — На погибель нам и детям нашим! В обличье бледном… и со звездой красной!..

Стадион ревел.

Гюнтер вошел в номер и закрыл дверь. Затем обошел вокруг королевской кровати. Здесь, не видимый от дверей, стоял столик на колесиках, уставленный бутылками и закусками, а на кровати, поджав под себя ноги, сидела смазливая брюнетка в пышном, напоминающем ком пены из огнетушителя, платье. С неуемным восторгом, словно наблюдая финальный матч по кетчу, она смотрела на экран.

— Я, случайно, не ошибся номером? — спросил Гюнтер.

Брюнетка, наконец, заметила хозяина.

— Ну, вот, — сказала она голосом горничной и надула губы. — Приглашает поужинать, а сам бродит где-то!

Гюнтер налил себе четверть стакана, выпил. Кажется, что-то французское, ударившее в нос парфюмерным букетом.

«Девочка не прочь погулять за чужой счет», — вяло подумал он.

— Я сейчас, — буркнул Гюнтер и прошел в ванную комнату.

В зеркале он внимательно осмотрел лицо. Вся левая половина, не только щека, но и лоб, затекла багровыми рубцами. К счастью, царапин не было. Если после душа сделать массаж с лосьоном, то к утру должно пройти.

Положил букет сухих веток на край умывальника и снял с плеча фотоаппарат. В футляре что-то жалобно звякнуло.

«За ваш счет, доктор Бурхе», — мрачно констатировал он опуская фотоаппарат в мусорную корзину, даже не открыв футляра. Туда же и за тот же счет последовали и раздавленные солнцезащитные очки. Затем он стал выгребать из карманов и отправлять в корзину все сегодняшние покупки.

Боевой трофей оказался армейским «кольтом». Гюнтер переложил его в освободившийся карман, а со дна извлек пуговицу. Блестящую, просто сияющую, форменную пуговицу с полицейского мундира. Он вспомнил усы под своей ладонью, закрывающей рот коротышки в подворотне, каску и искренне пожалел служаку полицейского с «проникающим» взглядом. Пуговица полетела в унитаз. Незачем прислуге ее видеть. Затем он вспомнил о соседе, за ремешок извлек из мусорной корзины фотоаппарат, открыл его и засветил пленку.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Пещера напоминала нору, старую и заброшенную. В сером мраке угадывались рыхлые земляные стены, с низкого, в рост человека, свода пучками сочащихся влагой мочал свешивались корни с комьями земли. Под ногами чавкало, а из глубины норы доносились четкое ритмичное шарканье. Шурх-шурх, шурх-шурх. Сухой звук в пропитанной сыростью норе казался нереальным.

Осторожно отводя от лица свисающие корни, Гюнтер пробирался на звук. Сверху с шорохом сыпались комки рыхлой мокрой земли, застревали в волосах, попадали за шиворот. Гюнтер шел и шел, а звук не приближался. Далеко спереди появился желтый лучик света, он мигал, иногда надолго исчезал, но рос, разгорался, пока не превратился в пламя свечи. Гюнтер остановился. Учащенно забилось сердце. Поперек норы стояла большая трехсотведерная бочка, наполовину вкопанная в землю, на ней горела оплывающая воском свеча, а за бочкой, охватив ее руками, сидел огромный, красный в отблеске света, мрачный человек и, наклонившись вперед, не отрываясь, смотрел на свечу. Был он тучен, волосат и безобразен. Руки и грудь настолько сильно заросли густой седой шерстью, что трудно было различить где его собственная, а где шерсть безрукавки из овечьей шкуры. Гладко выбритое лицо имело мало общего с человеческим: нос-свиным рылом, рот-пастью, с торчащими сомкнутыми клыками.

Гюнтер застыл на месте, боясь пошевелиться. Казалось, сделай он движение, его заметят, и произойдет нечто страшное.

Откуда-то со стороны, словно голос диктора за кадром, донеслось: — «Это был вурдалак. — Почему-то голос говорил в прошедшем времени. — Звали его Аристарх Васильевич, но сырое мясо он тоже ел и свернувшейся кровью не брезговал…»

Страх толчком крови перешел в необузданный ужас, хотелось дико закричать и бежать без оглядки, но Гюнтер оцепенел и не мог пошевелиться. Гулко стучало сердце, шорох падающих капель превратился в шум сильного дождя, и все тем же метрономом звучало непонятное сухое шарканье. И тут он заметил рядом с бочкой рыжую то ли собаку то ли лисицу со свалявшейся шерстью. Она сидела на земле остервенело грызла полусгнившую лопаточную кость и затравленно косилась на Гюнтера. Хвост ее шаркал по бочке и раздавалось: шурх-шурх, шурх-шурх…

Свеча оплыла, остался один огарок, и огонек замигал.

— Ну, вот и все… — утробным голосом удовлетворенно протянул вурдалак и стал медленно подниматься. Казалось ног у него нет, а из-за бочки, подобно опаре, вырастает только чудовищно огромное необъятное туловище. Когда голова вурдалака достигла свода пещеры, он перестал расти. Взгляд наконец, оторвался от свечи, пополз по бочке, затем по земле, достиг ног Гюнтера и начал подниматься вверх. Гюнтер почувствовал, как его тело постепенно каменеет под взглядом вурдалака. Окаменение поднималось все выше, вот уже достигло горла, перехватило дыхание… Сейчас они встретятся взглядами… И тут свеча погасла.

Превозмогая окаменение, Гюнтер рванулся в сторону и очнулся от кошмарного сна, сидя на кровати.

Уже рассвело, в открытое окно вливался свежий утренний воздух. Все еще не придя в себя и не совсем понимая, где находится, Гюнтер огляделся. Рядом с кроватью стоял передвижной столик с остатками ужина, а на одном из кресел опавшей пеной лежало надувное платье горничной. Самой горничной («Черт, — подумал он, — даже имя не спросил…») в номере не было, но из ванной доносился шум душа. Как шум дождя. А из открытого окна слышалось то самое «шурх-шурх…»

Он облегченно откинулся на подушку. Давненько не видел снов. А уж кошмаров, наверное, с детства. Верный привычке все подвергать анализу, он принялся разбирать кошмар. Несомненно, между сном и вчерашним днем прослеживались явные ассоциативные связи. Темнота, вурдалак — это ночной Таунд и шабаш суккуб. Даже то, что вурдалак русский, объяснялось вчерашней мессой пастора Пампла на стадионе «Уикли». Другое дело, откуда голос за кадром и имя?.. Он вспомнил. Недавно по телесети прошел сериал американского боевика, в котором контингент американской космической станции ядерного базирования спасает в открытом космосе двух терпящих бедствие русских астронавтов. Конечно, оба они оказываются кадровыми кагебистами, проникшими на станцию с целью запустить ракеты на Штаты и начать ядерную войну. И звали их Аристарх Натальевич и Вольдемарис Васильевич… Чушь. А вот откуда собака? Кот, что ли? Единственная ассоциация была с цветом шерсти — слишком он похож на выцветшие чернила визитки магистра Бурсиана.