Употребитель - Алма Катсу

Офицеры переглядываются. Они не слишком уверены в себе, и слово «притеснение» им не очень нравится.

— Послушайте, — продолжает Люк и разводит руками, показывая, что в них ничего нет. — Мы просто едем поужинать. Вам кажется, что мы собираемся удрать? Мы оставили в номере багаж, мы заплатили до завтрашнего дня. Если после проверки у вас еще будут к нам вопросы, вы сможете прийти к нам после ужина. Но если у вас нет оснований для ареста, удерживать меня вы никак не можете.

Люк говорит спокойно, рассудительно. Он разводит руками, он похож на человека, уговаривающего воришек не грабить его. Ланни усаживается на переднее сиденье универсала и смотрит на полицейских с легкой враждебностью. Люк идет к машине, садится за руль, заводит двигатель и плавно выезжает с парковки. В последний момент он оборачивается, чтобы убедиться, что полицейские за ними не едут.

Только тогда, когда проходит минут десять, Ланни вытаскивает из-под куртки ноутбук и кладет на колени.

— Его я оставить не могла. В нем слишком много компромата, связывающего меня с Джонатаном. Все это они могли бы использовать как улики, если бы захотели, — объясняет она, словно бы чувствуя себя виноватой за то, что рисковала, вызволяя свой ноутбук. В следующее мгновение она вынимает из кармана пакет с марихуаной — будто кролика из шляпы иллюзиониста.

У Люка перехватывает дыхание:

— Ты и траву забрала?

— Я подумала: если они поймут, что мы не вернемся, они обязательно обыщут номер… а за это можно арестовать. — Она убирает пакет в карман и устало вздыхает: — Как думаешь, мы в безопасности?

Люк смотрит в зеркальце заднего вида:

— Не знаю… Теперь они зафиксировали номера. Если они запомнили наши имена… мое имя… Тогда придется расстаться с универсалом. — Люк чувствует себя просто ужасно из-за того, что попросил машину у Питера. — Пока не хочу об этом думать. Расскажи мне еще что-нибудь о себе.

Часть III

Глава 32

Скоростное шоссе до Квебек-Сити разделено на четыре полосы. Оно темное, как бездействующая взлетная полоса. Облетевшие деревья и унылый пейзаж напоминают Люку о Маркетте, крошечном городке в заброшенном северо-восточном уголке Мичигана, где поселилась его бывшая супруга. Однажды Люк приезжал туда, чтобы повидаться с девочками, — вскоре после того, как Тришия переехала к своей школьной любви. Тришия и две дочери Люка теперь живут в доме ее дружка, на ферме с вишневыми садами. Пару раз в неделю там гостят его сын и дочь.

Во время этого визита Люку показалось, что Тришия со своим возлюбленным не счастливее, чем была с ним. Правда, может быть, ее смутило то, что Люк увидел ее в обшарпанном доме, возле которого стоял «Шевроле Камаро» возрастом не младше двенадцати лет. Но, с другой стороны, дом Люка в Сент-Эндрю был ничуть не лучше.

Девочки, Вайнона и Джолин, были грустны, но этого следовало ожидать; они только что приехали в этот городок и никого тут не знали. У Люка, можно сказать, сердце разрывалось, когда он сидел с ними в пиццерии, куда повел их на ланч. Девочки молчали. Они были слишком маленькие и не понимали, кого винить в случившемся, на кого злиться. Когда он забирал дочерей из дома, они были мрачные, надутые, и ему даже думать не хотелось о том, что придется опять отвезти их к матери и попрощаться с ними. Было очень больно. Но Люк понимал: ничего не поделаешь, за одни выходные такое не решается.

Однако к концу его пребывания в Маркетте все стало чуть лучше. Девочки немного освоились на новом месте, обрели какую-то почву под своими крошечными ножками. Конечно, они плакали, когда Люк обнял их на прощанье, и долго махали руками вслед его машине. До сих пор у него ныло сердце, когда он вспоминал о них.

— У меня две дочери, — говорит Люк. Ему нестерпимо хочется с кем-нибудь поделиться подробностями своей жизни.

Ланни поворачивает к нему голову:

— Это их фотография там стояла — в твоем доме? Сколько им лет?

— Пять и шесть. — Люк вдруг ощущает отцовскую гордость — или то, что от нее осталось. — Они живут со своей мамой. И с мужчиной, за которого она собирается выйти замуж.

Вот так. Теперь о его девочках заботится чужой дядя.

Ланни садится так, чтобы лучше видеть Люка.

— Долго ты был женат?

— Шесть лет. Сейчас мы в разводе, — добавляет он и тут же понимает, что этого можно было и не говорить. — Зря я женился, это было ошибкой. У меня как раз заканчивалась практика в Детройте. Родители начали болеть, и я понимал, что придется возвратиться в Сент-Эндрю… Наверное, мне просто не хотелось возвращаться сюда одному. А тут я бы вряд ли кого-то нашел. Всех знал наперечет, вместе выросли. Пожалуй… я увидел в Тришии свой последний шанс.

Ланни пожимает плечами. Похоже, ей неловко. «Видимо, я переборщил с откровенностью, — думает Люк, — хотя сама она весьма откровенна со мной».

— А ты? — спрашивает он. — Ты была замужем?

Его вопрос вызывает у Ланни смех:

— Если ты думаешь, что я только тем и занималась, что пряталась от остального мира, то ты ошибаешься, — говорит она. — Настал момент, когда я прозрела. Я поняла, что Джонатан никогда не будет принадлежать мне. Я поняла, что это — не для него.

Люк вспоминает тело мужчины в морге. Да, такому красавцу женщины явно пачками бросались на шею. Бесконечные заигрывания и откровенные предложения. Столько желаний, столько искушений… Как можно ждать, что такой мужчина свяжет свою жизнь с одной женщиной? Конечно, Ланни хотелось, чтобы Джонатан любил ее так сильно, что нашел бы в себе силы быть ей верным, но разве можно было его винить за то, что он не оправдал ее ожиданий?

— Значит, ты нашла кого-то другого и влюбилась? — Люк старается вложить в свой вопрос надежду.

Ланни снова смеется:

— Знаешь, странно слышать такие речи от мужчины, который женился от отчаяния и в итоге развелся. Ты просто безнадежный романтик. Я сказала, что была замужем. Я не говорила, что влюблялась. — Она поворачивает голову к окошку. — Но на самом деле это не совсем так. Всех своих мужей я любила. Но не так, как Джонатана.

— Всех? Сколько же раз ты была замужем?

У Люка снова неприятное чувство. Ему становится неловко, как в то мгновение, когда в мотеле Данрэтти он увидел неубранную постель.

— Четыре раза. Знаешь, раз лет в пятьдесят девушке становится скучно. — Ланни усмехается; похоже, подсмеивается над собой. — Все они были очень милы — каждый по-своему. И любили меня. Принимали такой, какая я есть. Особо не выпытывали, что и как.

Люку отчаянно хочется узнать больше о жизни Ланни:

— Насколько ты была с ними откровенна? Ты им рассказывала о Джонатане?

Ланни запрокидывает голову и трясет волосами. Она не смотрит на Люка:

— Я раньше никому не рассказывала правду о себе, Люк. Никогда. Только тебе.

«Интересно, она это просто так сказала, ради меня? — гадает Люк. — Она просто очень опытная, она знает, что люди хотят услышать? Как иначе можно прожить пару сотен лет, чтобы тебя не раскрыли?» Да, наверняка это тонкое искусство — втягивать людей в свою жизнь, привязывать к себе, влюблять в себя…

Люку хочется услышать продолжение истории Ланни. Он хочет узнать о ней все — но можно ли ей верить. Может быть, она все-таки просто манипулирует им, использует его, чтобы окончательно скрыться от полиции? Ланни погружается в задумчивое молчание. Люк ведет машину и гадает, что будет, когда они приедут в Квебек-Сити. Может быть, там Ланни исчезнет и оставит ему только свою историю?

Глава 33

Бостон

1819 год

К отъезду в Сент-Эндрю я готовилась примерно так же весело, как к похоронам. Адер дал мне с собой мешочек с монетами, и я оплатила свое плавание на грузовом корабле, отплывавшем из Бостона в Кэмден. От Кэмдена мне предстоял путь в заранее нанятой карете с кучером. Обычно до Сент-Эндрю и обратно путешествовали только в фургонах тех возниц, которые дважды в год доставляли товары в лавку Уотфордов. Я планировала явиться в городок с шиком — в красивой карете с мягкими подушками на сиденьях и занавесками на окошках. Пусть все знают, что приехала не та женщина, которая уезжала.

Была ранняя осень. В Бостоне стало прохладно и сыро, а на перевалах вблизи округа Арустук уже лежал снег. Я сама удивилась тому, что соскучилась по снегу в Сент-Эндрю, по чистым, белым, высоким и глубоким сугробам, по сосновым иглам, выглядывающим из-под покрывала снега. Куда ни глянешь — повсюду эти белые снежные холмы. В детстве я, бывало, смотрела на мир сквозь покрытое морозными узорами стекло, видела, как метет поземка, и радовалась, что я дома, в тепле, где весело горит огонь в очаге, где мирно спят еще пятеро человек.

В то утро я стояла в бостонском порту и ждала, когда начнут запускать на борт корабля, следующего до Кэмдена. Все было совсем не так, как год назад, когда я оказалась здесь. С собой я везла два сундука с красивой одеждой и подарками, и столько денег, сколько жители всего городка не видели за пять лет. Сент-Эндрю я покинула обесчещенной молодой женщиной, которую не ожидало ничего веселого, а возвращалась утонченной дамой, неведомым образом разбогатевшей.