Собрание сочинений в четырёх томах. Том 4. - Альберт Лиханов

ПИСЬМО, ТРЕБУЮЩЕЕ ОТВЕТА

«В наше — даже в мое — время возникло новое выражение: эквивалентная дружба. Дескать, ты мне, а я тебе, потому и дружим. А коли ты мне ничего дать не способен, чего же мне с тобой дружить, с какой стати? Можно найти друзей повыгоднее. Ну и что из этого?

Проблемой вещей хороших, импортных сейчас никого не удивишь. Кстати, хорошие книги сейчас тоже относятся к разряду вещей. Но вещи вещами, а желание хорошо одеться есть у каждого человека. Для молодежи — это просто важная часть жизни. Например: старая проблема с джинсами. Как были ходовым товаром для спекулянтов, так и остались. Но вот вопрос: откуда они их берут? Не думайте, что они их привозят из-за тридевяти земель. Постоянные «толкачи» просто имеют хороших знакомых среди «крупных рыб» импортных баз, ОРСов. Или вот, скажем, купил у меня сосед машину «Волга» за 9000 р., теперь она уже 15000 р. Пусть я получаю в среднем 174 р. в месяц, пусть трачу на еду 50 р. в месяц. Чтобы накопить деньги на машину, мне нужно работать 11,5 лет. А если учесть, что нужно одеваться, отдыхать, купить другие вещи? Срок возрастет до 25 лет — Уз жизни. Но вот глядишь кругом — все покупают что-то очень дорогое. А ведь и тебе тоже хочется. Духовной пищей никого не удивишь, да и где взять ее? Книги с рук дорогие. Откуда люди берут деньги, не с неба же? Заработаны честным трудом? Нет!

И сейчас я уже не верю ни в какие нравственные устои. Была у меня девушка из очень обеспеченной семьи. Знакомые у них все — «шишки». Отец ее прямо сказал: «Не ходи с ней, она тебе не пара, оборванец». А через неделю я ее увидел в машине одного пацана. Понимаете, папа ему на 16 лет подарил «Москвич». Мне на 16 лет «Москвич» не подарили. Не думайте, у меня есть и отец и мать. Но сейчас жизнь дорожает. Денег хватает в обрез. Тут не до «Москвичей».

С тех пор я злой на людей и могу совершить все, любой поступок. Я не верю, что кто-то стоит на истинно нравственной, бойцовской позиции. Я не верю людям.

Игорь Т., Уфа».

СМЕЩЕНИЕ ЦЕЛИ, ИЛИ НЕОДУШЕВЛЕННЫЕ ПЕДАГОГИ

1

Люди, родившиеся до войны, хорошо помнят первые послевоенные радости: коммерческие магазины, где подороже можно было купить сладостей ребятишкам и масла, отмену карточек и хлеб досыта, вместо ордеров на одежонку даже детям — рулоны добротной мануфактуры: чистая шерсть, чистый шелк. Жили в коммуналках — на кухне десяток керогазов, но каждая обнова в каждой комнатенке — событие для кухни, для рассуждений и обсуждений: если лучше становилось одним — это было обещание и другим.

Про свары коммунальных кухонь мы знаем немало смешного и драматичного еще по книгам Зощенко, а вот про их доброту и соучастие, помощь и душевность, людское тепло и отзывчивость, про знание каждым печалей и радостей другого — про это настала пора задуматься теперь. Они дорогого стоят.

Отдельные квартиры той давней порой почитались блаженством едва ли не высшим, имевший отдельную всегда был лицом значительным, с особыми заслугами, — известный генерал, народный артист, крупный ученый. Им не завидовали — их признавали. Как не может народ жить без красивой мечты, так не может он жить без известных ученых, артистов и генералов.

Все было проще. И каждый знал, как звать по имени-отчеству хозяек шумливых керогазов на общей кухне. Имела ли коммуналка свою педагогику? Еще какую! И двор большого дома, как двор дома маленького, имел свою педагогику, отличную от двора, где жило мало людей.

Глупо было утверждать, что скученность и общежитие рождают лишь положительные эмоции, повторяю, об этом уже сказал Зощенко. Если уж враждовали, то до крайних степеней. И война между двумя соседями не приносила лавров, зато с лихвой — всеобщего посмешища. Так что, когда жилья стало прибывать, никто не держался за осточертевшие коммуналки.

И вот — если не все, то большинство — рассыпались по отдельным квартирам, как по сотам. И вдруг обнаружилось: кое-что теряется. И кое-что возникает.

Теряется знание друг о друге, желание, а то и возможность помочь: в чужой монастырь со своим уставом не лезь, не так ли? Да еще коли дверь заперта. Теряется простая возможность — поговорить о пустяках, о заботах. Уходит добрососедство — за него держатся разве что старушки, которые по давней привычке выходят со своими стульями на воздух, к подъезду большого дома. Но старушки помирают, а молодым некогда познакомиться, потолковать, зайти друг к другу. Имен и фамилий соседей маловато кто знает.

А что возникает?

Отчужденность. Безразличие становится признаком хорошего тона. Местом сходки и рассуждений становится не общая кухня, а работа, институт, школьный класс.

2

Разобщенность и растущее благополучие порождают новое — состязание на иную тему.

Не кто быстрее, выше, дальше — пробежал, прыгнул, метнул, — а у кого и что есть, красивее и лучше. На работе взрослые люди — мужчины и женщины — сильно соревнуются на предмет квартир: у кого и как она обставлена. Из кожи лезут, чтобы достать такое же, как у товарища по службе. Мебель, посуду, ковры.

В эпоху всеобщей бедности соревнование тоже было, конечно поскромней, и ему хватало плацдарма коммунальной кухни. Современный обыватель соревноваться с соседями не хочет не только из-за разобщенности, но еще и из-за того, что в случае выигрыша победа на лестничной площадке не может принести нравственного удовлетворения. Это удовлетворение ищут на работе или в кругу друзей, так сказать — среди своих. Такое первенство ведь и на службе сказаться может — больше уважения, выше авторитет.

В былые времена мы уповали на истину, что-де материальное благополучие автоматически повлечет за собой моральное совершенство личности, дай, мол, только хорошенько одеться да обуться, обеспечить отдельными квартирами да машинами, ну, еще неплохо бы поголовное высшее образование, и — на тебе, воцарится повсюду любовь и дружество на почве благоденствия.

По жизни все выходит сложнее, путанее.

Разобраться в путаном как будто несложно, укажи только на истинность подлинных ценностей, но вот мешает общее мнение.

Общее мнение — далеко, конечно, не общее и уж, конечно, не общественное мнение, но сила, власть у него громадные. Общее мнение — это как раз у той, второй, неорганизованной части разомкнутого пространства, окружающего мира, который вроде бы всюду, а вроде бы — и нигде.

Так вот, материальное благополучие недолго пребывает — в своей массе — в стабильно-удовлетворенном состоянии. Имеющему квартиру хочется хорошо устроить ее — и это естественно. Затем, быть может, ему хочется устроить ее по последнему писку моды, сверхсовременной мебелью — что ж, и в этом нет ничего дурного, если это в возможностях человека. Материальных, разумеется. Но если возможности ограниченны, а своего хочется, хоть умри?

На этом-то пределе, на этой грани желаний и возможностей и рождается много смертных грехов, драм и даже катастроф. Но, главное, рождаются зависть, злоба, ненависть.

Следует оговориться: речь идет о нормальных, честных людях. Спекулянтов и ворье рано или поздно ждет подходящая статья Уголовного кодекса, и, надо заметить, желание и возможности, нечестность и беззаконие чаще всего идут в параллель. Соответствует желание возможностям, честь и закон живут в ладу. Не совпадают, рухнуло равновесие — знай, что равновесие между законом и человеческой порядочностью тоже нарушено.

Человек, точно поезд, летит под откос.

3

Все это — из разряда простых истин, доступных пониманию не только любого взрослого, но и ребенка.

Не такое сложное дело — пояснить своему чаду, что вовсе не смысл жизни — двадцать лет копить на «Волгу». Можно просто обойтись без нее. А соседу, если он заработал деньги на эту машину честно, можно совершенно спокойно и вежливо кланяться при встрече. Как соседу — не больше, не меньше. А не как соседу, заработавшему право на уважение. Никакая вещь, даже самая ценная, еще не повод для особого уважения ее хозяина. Людей, слава богу, на Руси всегда уважали не за их имущество, а за их ум и умение.

Если же сосед украл деньги, на которые купил машину, — что ж, мораль нашей жизни не просит, а требует и призывает поставить его на место самым законным путем — в прямом и переносном смысле слова.

Не завидуй честно заработанному. Борись с воровством — как подлинный гражданин своего отечества. Две эти истины настолько бесспорны, просты и очевидны, что только диву даешься, когда встречаешь путаницу: иные без зазрения совести завидуют честно заработанному, а жуликов — вместо того чтобы с ними воевать — просят еще и достать что-нибудь этакое дефицитненькое, где-то в глубинах души отыскивая для вора лестные эмоции: умеет человек жить, ах, уме-ет!