Философия мистики или Двойственность человеческого существа - Дюпрель Карл

* Kerner. Magikon. V. 3. 364.

Уже Жан Поль выразил свое удивление этому замечательному явлению в следующих словах : "Находящиеся в состоянии магнетического ясновидения субъекты обнаруживают не только восходящую к самой ранней поре их жизни память о себе, но и о всем, что, по-видимому, было ими не столько забыто, сколько не воспринято, а именно: обо всем, что происходило вокруг них прежде, во время их глубоких обмороков или полного заката их чувственного сознания".* Но чтобы человек мог вспомнить то, чего он никогда не воспринимал, этого допустить серьезно нельзя, так как уже само понятие о воспроизведении предполагает предшествование ему восприятия. Однако, если верен наш взгляд, что настоящая причина усиления у нас памяти во время нашего нахождения в некоторых состояниях (сне, лихорадках, умопомешательстве, сомнамбулизме) лежит не в этих наших состояниях, но в том, что составляет их общую отличительную черту, в ослаблении нашего чувственного сознания, то очевидно, что всякое понижение этой чаши наших психических весов должно сопровождаться повышением другой, то есть обнаружением нашего трансцендентального сознания. А так как им же должны сопровождаться и наши обмороки, то отсюда вытекает то вполне основательное заключение, что при последующих обнаружениях нашего трансцендентального сознания должны вспоминаться нами и оставшиеся в нас в скрытом состоянии прежние наши восприятия. Что же касается того, что субъекты, находящиеся в обмороке, не обнаруживают внешних признаков внутреннего своего сознания, то это же самое имеет место и у сновидцев; а что по пробуждении они не удерживают в своей памяти ни одного трансцендентального представления, это самое обыкновенное явление сомнамбулизма, явление вполне понятное, так как с восходом нашего чувственного сознания закатывается наше трансцендентальное сознание. Вот почему позволительно надеяться, что подверженные обморокам индивидуумы настолько же познакомят нас со своими внутренними представлениями, насколько познакомили нас со своими внутренними представлениями сомнамбулы.

* Jean Paul. Museum etc. §14.

Так-то подтверждается все более и более истина, что в основании нашего чувственного сознания лежит другое наше сознание, что носителем индивидуального интеллекта служит не слепая мировая воля Шопенгауэра, а следовательно, что со смертью нашего интеллекта не уничтожается наше духовное лицо, но освобождается только трансцендентальное наше сознание, имеющее свой фокус, свое я, не ведающее забвения.

5. Память у умирающих

Гете рассказывает, что от одного находившегося при смерти старика-простолюдина совершенно неожиданно услышали прекраснейшие греческие изречения: в ранней молодости он должен был для привлечения к занятиям греческим языком одного высокопоставленного юноши заучивать наизусть отрывки из произведений греческих писателей. Он не понимал механически заученного им и в течение пятидесяти лет ни разу о нем не вспомнил.* Д-р Штейнбек сообщает также, что один призванный к постели умирающего крестьянина сельский священник слышал, как этот крестьянин молился по-еврейски и по-гречески; придя в себя, больной рассказал, что, будучи мальчиком, часто слышал богомоление на греческом и еврейском языках, хотя и ни разу не полюбопытствовал узнать смысл им слышанного.** Возврат памяти к ранней поре жизни представляет одну из многочисленнейших аналогий, обнаруживаемых состоянием умирающих, равно как и другими состояниями, отличающимися большим или меньшим ослаблением сознания находящихся в них людей, с состоянием сомнамбул. Перед одним курителем опиума рисовались во время опьянения сцены из детской поры его жизни, забытые им до такой степени, что в нормальном своем состоянии он не мог бы определить, имели ли они место в его прошлом или нет; в состоянии же опьянения они не только им воспроизводились, но и вспоминались.***

* Eckermann. Gesprache mit Goethe. III. 326.

** Steinbeck. Der Dichter ein Seher. 463.

*** A. D. M. (Allred de Musset): L'Anglais mangeur d'opium 80-122.

С ослаблением у умирающих чувственного сознания у них совершается соответственное обнаружение их трансцендентального сознания, причем нередко трансцендентально-психологические функции человека достигают у них высокой степени совершенства. Лучшее средство убедить так называемых просвещенных людей в реальности имеющих при этом место явлений – это доказать им, что такие явления разлагаются на всем известные в отдельности, обыкновенно наблюдаемые у человека и в прочих его анормальных состояниях и возбуждающие наше удивление только в своей совокупности составные части.

В одной из предыдущих глав мы познакомились уже с замечательным явлением скученности представлений во времени. Фехнер говорит: "Иногда во время сновидения душа наша обнаруживает способность образовывать в чрезвычайно короткий промежуток времени такое множество представлений, для развиты правильной цепи которых в нашем бодрственном состоянии ей потребовался бы продолжительный период его".* Это указывает на существование у нас такой формы познания, которая только и может принадлежать лежащему за пределами нашего бодрственного сознания нашему я. Но если бы к этой новой форме нашего познания присоединилось еще и новое его содержание, то допущение существования нашего трансцендентального субъекта имело бы под собой еще более твердую почву. Такое содержание и доставляется нашему познанию усиливающимся во время нашего нахождения в состояниях сновидения, сомнамбулизма и смертной кончины нашим вспоминанием? Вопрос состоит только в том, могут ли существовать такая форма и такое содержание одновременно, то есть могут ли имеющему место у нас во время нахождения в состоянии сновидения относительно наших представлений подлежать скоплению и вызываемые в нас усилением нашей памяти воспоминания прошедшей жизни?

* Fechner. Zend-Avesta. III. 30.

Действительно, это сложное явление очень часто наблюдается у людей не только во время их кончины, но, по-видимому, в исключительных случаях, даже во время нахождения их в состоянии сновидения. Икскюль три ночи сряду видел во сне всю свою жизнь, начиная с самого раннего ее периода, в ряде столь осязательно ясных картин, что мог бы их нарисовать. При этом все время его не покидало постоянно препятствовавшее ему отдаться обману сознание истинного положения дела, вследствие чего созерцание его имело даже этическое значение.* Еще известнее часто упоминаемое в литературе сновидение Секкендорфа, в котором драматически функционировала его скрытая память. Во сне ему явился человек обыкновенной наружности в обыкновенном костюме и сказал, что может ему показать, по его желанию, или его прошедшее, или его будущее. Секкендорф пожелал увидеть первое. И вот вслед за этим ему были показаны в зеркале такие события его прошлой жизни, о которых он чуть-чуть помнил, и с такой ясностью и живостью, как если бы они в первый раз имели место в его действительной жизни. С чрезвычайной ясностью он увидел себя трехлетним ребенком, причем в памяти его воскресли все мельчайшие подробности его воспитания. Каждая сцена из его школьной жизни, каждая неприятная с ним случайность прошли в показанном ему зеркале, как живые. Созерцая в нем свою жизнь в порядке ее действительного течения, он увидел, наконец, свое пребывание в Италии, где покинул одну даму, на которой женился бы, если бы судьба не заставила его быстро уехать из этой страны. Живость испытанного им во сне чувства разлуки с возлюбленной послужила причиной его пробуждения.** Дальнейшее продолжение этого сновидения, наступившее со вторичным погружением сновидца в сон, сюда не относится. В данном случае сновидение обнаруживает особенности, замечаемые и в сходных с ним состояниях, а именно: здесь мы имеем дело не с абстрактным мышлением, а с воспроизведением представлений, лежавших в скрытой памяти; воспроизведение этих представлений сопровождается прежней чувственной их оценкой (что возможно только в том случае, когда воспроизведение является вместе с тем и вспоминанием), а течение их совершается с трансцендентальной скоростью, то есть они скучиваются во времени, причем не теряют ничего в своей ясности.

* Splittgerber. Schlaf und Tod. I. 103.

** Moritz. Magazin etc. V, l. 55.

Такое же усиление памяти в связи с трансцендентальной скоростью течения вспоминаемых представлений наблюдается и у утопающих. Обстоятельнейший рассказ о случае такого рода вылился из-под пера адмирала Бофора, чуть не утонувшего и описавшего это происшествие д-ру Волластону. Этот, уже прежде приведенный нами рассказ Бофора приобретает еще большее значение вследствие того, что рассказчик, благодаря свой службе, был знаком с возникающими у утопающих психическими явлениями и потому не должен был быть очень удивлен своим собственным приключением. К своему рассказу он присовокупляет, что рассказы и других моряков о таких же с ними случаях настолько согласуются с его собственным, насколько это допускает различие в общественном положении и в духовном развитии.*