Жена путешественника во времени - Одри Ниффенеггер

– Кимми,– шепчу я.– У тебя под столом в гостиной маленький мальчик.

Кто-то хихикает.

– Генри? – зовет Кимми.

Ответа нет. Она встает и подходит к двери.

– Эй, приятель. Прекрати. Оденься, мистер. Кимми исчезает в гостиной. Шепот. Хихиканье.

Тишина. Внезапно на меня из дверей смотрит маленький голый мальчик и вдруг исчезает. Возвращается Кимми, садится за стол и продолжает раскладывать карты.

– Ух ты, – говорю я.

– Сейчас это уже не так часто происходит, – улыбается Кимми. – Сейчас он появляется уже взрослым. Но не так часто, как раньше.

– Я никогда не видела, чтобы он слишком далеко попадал в будущее.

– Ну, у тебя с ним еще не много будущего было. Несколько секунд я пытаюсь понять, что она имеет в виду. Понимаю и задумываюсь о том, что за будущее нас ждет, и вдруг представляю себе, как оно расширяется, открывается постепенно, и Генри приходит через него из своего прошлого. Я пью шоколад и смотрю на замерзший садик Кимми.

– Вы по нему скучаете?

– Да, скучаю. Но теперь он вырос. Когда он приходит ребенком, это как привидение, понимаешь?

Я киваю. Кимми заканчивает пасьянс, собирает карты. Смотрит на меня и улыбается:

– Когда у вас ребеночек-то будет?

– Не знаю, Кимми. Не уверена, что получится. Она встает, подходит к плите и помешивает жаркое.

– Ну, никогда ведь не знаешь.

– Действительно.– «Никогда не знаешь». Позднее мы с Генри лежим в постели. Снег все идет; батареи несильно гудят. Я поворачиваюсь к нему, он смотрит на меня, и я говорю:

– Я хочу ребенка.

ГЕНРИ: Я вышел на доктора Кендрика; он связан с университетом больницы Чикаго. Март, мерзкий холодный влажный день. Март в Чикаго, кажется, должен быть лучше, чем февраль, но иногда это не так. Я сажусь в автобус, спиной по ходу движения. Чикаго пролетает мимо нас, и вот мы уже на 59-й улице. Я выхожу и иду, преодолевая сопротивление дождя со снегом. Девять утра, понедельник. Все погружены в себя, борются с нерабочим настроением. Мне нравится Гайд-парк. Здесь я чувствую себя, как будто выпал из Чикаго в другой город, может, в Кембридж. Серые каменные дома потемнели от дождя, деревья роняют на прохожих жирные ледяные капли. Я чувствую пустую безмятежность свершившегося факта: я смогу убедить Кендрика, хотя с другими врачами не вышло; я и правда смогу убедить его. Он будет меня лечить, потому что в будущем так и будет.

Я вхожу в маленькое здание рядом с больницей. Сажусь в лифт, нажимаю третий этаж, открываю стеклянную дверь с золотистой надписью: «Доктора С.П. Слоун и Д. Л. Кендрик», называю секретарю свою фамилию и сажусь в глубокое бледно-лиловое зачехленное кресло. Приемная в розовых и фиолетовых тонах – наверное, чтобы пациенты не волновались. Доктор Кендрик – генетик и – не случайно – философ; второе, мне кажется, должно быть полезно при работе с жесткими реалиями первого. Сегодня здесь никого, кроме меня, нет. Я пришел на десять минут раньше. Обои в широкую полоску такого же цвета, как в «Пепто-Бисмал». Они плохо гармонируют с картиной, что висит напротив меня: водяная мельница, в основном в коричневых и зеленых тонах. Мебель псевдоколониальная, но коврик довольно милый, вроде персидского ковра, и мне немного жаль его, оставленного в этой жуткой приемной. Секретарь – миловидная женщина средних лет с очень глубокими морщинами от многолетнего загара; она и сейчас очень загорелая – в марте, в Чикаго.

В девять тридцать пять я слышу голоса в коридоре, и в приемную заходит блондинка с маленьким мальчиком в инвалидном кресле. Кажется, у мальчика церебральный паралич или что-то в этом роде. Женщина мне улыбается; я улыбаюсь в ответ. Когда она поворачивается, я вижу, что она беременна. Секретарь говорит:

– Можете заходить, мистер Детамбль, – и я улыбаюсь мальчику, проходя мимо.

Он таращит на меня огромные глаза, но не улыбается.

Когда я захожу в кабинет доктора Кендрика, он что-то записывает в книге. Я сажусь, он продолжает писать. Он моложе, чем я ожидал, ему немного за тридцать. Мне всегда кажется, что врачи должны быть пожилыми. Ничего не могу с этим поделать, это у меня осталось из детства, наполненного бесконечными врачами.

У Кендрика рыжие волосы, тонкое лицо, борода, толстые стекла очков в тонкой оправе. Он немного похож на Д. Г. Лоуренса[84]. На нем симпатичный пепельно-серый костюм и узкий темно-зеленый галстук с радужной заколкой. У его локтя битком набитая пепельница; комната тонет в сигаретном дыме, хотя прямо сейчас он не курит. Все очень современно: трубчатая сталь, бежевый твил, белое дерево. Он поднимает на меня глаза и улыбается.

– Доброе утро, мистер Детамбль. Чем могу вам помочь? – Он смотрит в календарь. – Кажется, у меня о вас никакой информации нет, верно? В чем проблема?

– Антропология. Кендрик замирает.

– Антропология? Природа человека? Не понимаю.

– У меня состояние, которое станет известно как перемещение во времени. Мне трудно оставаться в настоящем.

– Простите?

– Я перемещаюсь во времени. Не добровольно.

Кендрик волнуется, но подавляет это чувство. Мне он нравится. Он пытается вести себя со мной, как подобает обращаться с нормальным человеком, хотя, уверен, он раздумывает, к какому бы из знакомых психиатров меня направить.

– Но зачем вам генетик? Или, может, вы обратились ко мне как к философу?

– Это генетическое заболевание. Хотя будет приятно поболтать с кем-нибудь о глубинных проблемах этого недуга.

– Мистер Детамбль. Очевидно, что вы разумный мужчина… Я никогда не слышал об этом заболевании. Я ничем не могу помочь вам.

– Вы мне не верите.

– Правильно. Не верю.

Теперь я улыбаюсь, грустно. Мне плохо при одной мысли, но придется это сделать.

– Что ж. Я видел очень много врачей в своей жизни, но это первый раз, когда у меня есть что предложить в качестве доказательства. Конечно, никто никогда мне не верит. Вы и ваша жена ожидаете через месяц рождения ребенка?

– Да. – Он насторожен.– Откуда вы знаете?

– Через несколько лет я загляну в свидетельство о рождении вашего ребенка. Я перемещался в прошлое моей жены и записал информацию, она в этом конверте. Жена отдала его мне, когда мы встретились в прошлом. Теперь я отдаю его вам. Откройте его после рождения сына.

– Но у нас будет дочь.

– Вообще-то, нет, – мягко говорю я. – Но давайте не будем препираться на этот счет. Сохраните конверт, откройте его после рождения ребенка. Не выбрасывайте его. После того как прочитаете, позвоните мне, если захотите.

Я встаю, чтобы уйти.

– Удачи, – говорю я, хотя в удачу не верю. Мне искренне жаль его, но другого пути нет.

– До свидания, мистер Детамбль, – холодно отвечает доктор Кендрик.

Я ухожу. Садясь в лифт, представляю себе, что он сейчас, наверное, открывает конверт. Внутри него листок бумаги. На нем написано:

Колин Джозеф Кендрик

6 апреля 1996, 1:18 ночи

6 фунтов 8 унций, белый, мужской

синдром Дауна

ГЕНРИ: Мы спим, обнявшись; всю ночь мы просыпались, ворочались, вставали, возвращались в постель. Ребенок Кендрика родился сегодня поздно ночью. Вскоре зазвонит телефон. Вот он звонит. Телефон стоит со стороны Клэр, она поднимает трубку, тихо говорит: «Да?» и передает ее мне.

– Откуда вы знали? Откуда вы знали? — Кендрик почти что шепчет.

– Мне жаль. Мне очень жаль.

Какое-то время мы оба молчим. Мне кажется, что Кендрик плачет.

– Приходите в мой офис.

– Когда?

– Завтра, – говорит он и вешает трубку.

ГЕНРИ: Мы с Клэр едем по Гайд-парку. Почти всю дорогу молчим. Идет дождь, дворники ритмично разбрызгивают воду, которая стекает с машины. Шумит ветер.

Как будто продолжая разговор, который мы не вели, Клэр говорит:

– Это несправедливо.

– Что? Кендрик?

– Да.

– Природа несправедлива.

– Нет. То есть да, грустно, что с ребенком так, но я имела в виду нас. Несправедливо, что мы пользуемся этим.

– В смысле, непорядочно?

– Угу.

Я вздыхаю. Появляется поворот на 57-ю улицу, Клэр перестраивается и сворачивает с магистрали.

– Я согласен, но уже поздно. И я устал…

– Ну, в любом случае, поздно.

– Да уж.

Мы снова погружаемся в тишину. Я говорю Клэр, как пробраться через лабиринт улиц с односторонним движением, и вскоре мы останавливаемся напротив здания офиса Кендрика.

– Удачи.

– Спасибо. – Я нервничаю.

– Не волнуйся.– Клэр меня целует.

Мы смотрим друг на друга, все наши мечты сплелись в чувство вины из-за Кендрика. Клэр улыбается и отводит взгляд. Я выхожу из машины и смотрю, как Клэр медленно едет по 59-й улице и пересекает Мидвэй. У нее есть дело в галерее «Смарт».