Этюды черни - Ольга Анатолиевна Ускова

И тут все трое дружно поднялись, не сговариваясь. Они выложили все из карманов на столики и вышли в коридор в один заветный угол за горшками с фикусами и пальмами, где считалось, что записывающие устройства гасят друг друга и можно перекинуться парой политических анекдотов.

По дороге к зеленым насаждениям Андрей спросил спутников:

– А вы знаете, что самым знаменитым зороастрийцем был Динкин любимый Фредди Меркьюри?

– А-а-а! У меня есть отличный анекдот про него, – возопил Кеша, прищурив и без того незаметные глазки: – У постели умирающего Фредди Меркьюри в унынии сидят Элтон Джон и Джордж Майкл. Элтон говорит: «Наш Фредди умирает, что же мы теперь будем делать?» На что Джордж отвечает: «Не знаю, как ты, а я собираюсь после его смерти порезать его на мелкие кусочки, сварить гуляш и съесть!» – «!!???» – «Ну… чтобы еще раз почувствовать, как он выходит из моей задницы!»

– Фу-у-у! – сморщилась брезгливо Динка и вдруг громко и заразительно расхохоталась. За ней начали смеяться и оба мужчины. Компания скрылась за объемными горшками с экзотическими растениями. Казалось, веселей этих людей нет на свете…

Глава 4. Треухий пес

Лапа моя, лапа,

Носа моя, носа,

Я научусь плакать

Тихо и безголосо.

Я научусь думать

Много и без истерик,

Гордость запру в трюмы

И научусь ВЕРИТЬ!

Чуда моя, чуда,

Рада моя, рада,

Хочешь, с тобой буду

Весь выходной рядом?

Хочешь, прижмись с лаской

Мокрым своим носом.

Хочешь про снег сказку?

Только ЖИВИ, пёса![49]

Р. Рождественский

Весна в городе у Динки всегда ассоциировалась с исчерченным мелом асфальтом во дворах московских домов. Какое-то время в нулевых ей стало казаться, что классики и детские рисунки исчезли с черного покрытия небезопасных двориков. Но вот последние пять лет она с наслаждением каждый апрель-май специально делала кружок по окрестностям, чтобы рассмотреть все творческие асфальтовые вернисажи местной детворы.

Сегодня на нее с земли вопросительно смотрел совершенно замечательный треухий пес. Это было веселое крупное животное. Два больших уха-лопуха свисали у него по обеим сторонам головы, как и полагается представителю такой замечательной мелково-асфальтовой породы, а вот третье стояло над головой почти вертикально, как радиолокационная установка, и из него вокруг фонтаном рассыпались цветочки разных форм и калибров.

Над ним, все умножая и умножая ушной цветопад четырьмя различными мелками, на четвереньках трудился упитанный парень лет четырех-пяти. Он поднял голову и внимательно посмотрел на Дину.

– Слышь! Ты смотри не наступи! – строго приказал малый. Но видя покорность тети, смягчился и пояснил: – Ты тяжелая. Ему больно будет.

Динкино сердце забилось быстрее от радости встречи с треухим псом и его хозяином. Она присела на корточки рядом и сделала пробный заход на подружиться:

– А вот, к примеру, я могу узнать, как его зовут! Хочешь?

Парень покосился на тетю. Он продолжал рисовать вылетающие из уха цветки, но его движения слегка замедлились, видно было, что рисовать и параллельно соображать, что ответить, для него пока было трудновато.

– Ну, узнай! – наконец прищурил он на Дину испытующий глаз.

– Ща! – Дина окончательно плюхнулась попой на бордюр рядом с малышом и картинкой. Потом поклонилась рисунку и начала бормотать себе под нос: «Эники, беники, веники, треники! Песик, песик как тебя зову-у-ут?» Потом она почти легла на асфальт и приложила ладонь к уху:

– Что-о-о? Что-о-о-о? Плохо слышно! Еще раз, пожалуйста.

Малыш улегся рядом со странной тетей на теплый асфальт и тоже приложил ладонь к уху. Он был абсолютно серьезен.

– Меня зовут Шарик Трезорович, – не разжимая губ, просипела Динка. Мальчишка аж подпрыгнул от неожиданности. И недоверчиво заявил:

– Это ты сама за него сказала!

– А вот и нет!

– А вот и да!

– А вот и…

Но тут над их головами раздался строгий женский голос:

– Вениамин, ну почему ты опять на асфальте валяешься? Ну грязно же! Сколько раз тебе говорить!

И рука в синей куртке подняла малыша за шиворот и поставила на ноги.

– Ну, ба-а-абушка! Ну тетя же тоже валяется!

– Ну, тетя, может, устала и прилегла, а вот тебе нельзя! Странная тетя какая-то! – сказала бабушка и потащила мелкого к подъезду.

И пока Динка поднималась и отряхивалась, она слышала, как Вениамин сообщал бабушке доверительным звонким шепотом, слышным во всех уголках двора:

– А с нами собака заговорила. Его Шарик Трезорыч зовут. Он сам сказал. Сам!

Они скрылись в подъезде. Динка еще раз обошла треухого Трезорыча, потом подобрала кусочек мела, брошенный малышом, и большими буквами написала вокруг рисунка: «НЕ НАСТУПАТЬ!!! СОВЕРШЕННО ЖИВАЯ СОБАКА!!!»

Сегодня был личный день приведения в порядок дел. Андрей с утра так и сказал:

– Малыш. Мы все запустили. Обратного пути нет. Бог нам судья. Скоро начнется Идеальный Шторм. Я поехал делать распоряжение по холдингу и по ценным бумагам. А ты подумай и приведи личные дела в порядок. На всякий случай!

Динка грустно проводила Андрея на работу. Все ее личные дела собирались в нем, в муже. И здесь Дина с Андреем были в одной лодке. Скоро им предстоял десятый вал, и они сами туда направили свою «Бригантину». Ни друзьям, ни ребятам нельзя было ничего и близко намекать. Детей у них не было. Животные все были пристроены соответственно оформленному завещанию. В порядок оставалось привести только личные мысли и воспоминания. Ну прежде всего, конечно, необходимо было договориться с Платоном.

Вот уже последние двадцать лет, где бы ни находилась Динка, какого бы нового и горячо любимого домашнего пса ни выгуливала, она неизменно приглашала мысленно к прогулке Платона и беседовала и играла со своим серым другом в воображении, незаметно, чтобы не обидеть живых спутников. Платон был частью ее души, и он был ей совершенно необходим.

Практически с Динкиных семи лет, до первого похода в папин ВЦ, где она навсегда решила стать программистом и математиком, девочка мечтала стать ветеринаром и работать со львами или, на худой конец, с волками и медведями. Она бредила дикими животными, залезала к ним в вольеры в зоопарке (и они никогда ее не трогали, только родители выплачивали штрафы за нарушение порядка), мечтала завести львенка в их крошечной 40-метровой квартирке, всерьез планировала побег в Африку, чтобы поработать в заповеднике. И мама,