Александр Солженицын. Гений первого плевка - Владимир Бушин

Тележурналисты А. Любимов и Е. Киселев прямо его спрашивали, как, мол, относитесь к нынешним политическим руководителям, т.е. ко всей этой шараге реформаторов. Он ответил: «Я никого из них не знаю, даже по телевидению не видел». Господи, да разве есть нужда лицезреть, допустим, такую личность, как Черномырдин, чтобы составить представление и о нем, и о его деятельности? Вон же Толстой тоже не лицезрел по телевидению Столыпина, черномырдинского коллегу, однако же, как видно из писем, имел о нем ясное представление: «Пишу вам об очень жалком человеке, самом жалом из всех, кого я знаю теперь в России… Человек этот — вы… Не могу понять того ослепления, при котором вы можете продолжать вашу ужасную деятельность, угрожающую вашему материальному благу (потому что вас каждую минуту хотят и могут убить), губящую ваше доброе имя, потому что уже по теперешней вашей деятельности вы уже заслужили ту ужасную славу, при которой всегда, покуда будет история, имя ваше будет повторяться как образец грубости, жестокости и лжи…» Пожалуй, небесполезно Черномырдину прочитать бы нечто подобное, учитывая хотя бы то, что предсказание писателя, высказанное в скобках, увы, всего через два года сбылось. Это во-первых.

А во-вторых, уж Солженицын-то лицезрел Ельцина по американскому телевидению да еще несколько раз по телефону с ним беседовал, например, согласовывая свой поход Владивосток — Москва. Но его спрашивают, как он относится к Всенародному, и он снова ловко уходит от прямого ответа: «Сложно. Очень сложно». А чего тут сложного, если перед нами два самых крупных антисоветчика всех времен, народов и континентов, только один орудует в литературе, так сказать, антисоветчик слова, а второй — антисоветчик дела. Первый расстрелял парламент, а второй сладко причмокнул: добре, сынку, добре!

Наконец, как увязать слова Солженицына о том, что никого из нынешних отцов отечества не знает, с его постоянными уверениями, будто все двадцать лет отсутствия он внимательнейшим образом следил за всеми событиями в стране, и в Америке, в вермонтском поместье, лишь старилось в трудах его бренное тело, а вечно молодая душа пророка витала без передыху над просторами любимой отчизны от Мурманска до Кушки и обратно, от Калининграда до Курил и обратно?..

Вторую часть выступления Александр Исаевич посвятил себе. И тут мы услышали много удивительного. Так, он уверял, что когда был школьником младших классов, то его «учили отречься от родины, от веры, от отцов и матерей, от братьев и сестер, не помогать бедствующему, не пускать ночевать бездомного, гонимого». Ну, насчет веры правильно, учили. Была свобода антирелигиозной пропаганды. А сейчас, при полном расцвете демократии, ее нет абсолютно. Если в любой нынешний журнал от «Нашего современника» до «Каравана» сегодня явился бы Пушкин со своей «Сказкой о попе и о работнике его Балде» или с «Гавриилиадой», то его без разговоров спустили бы с лестницы. Тут и новые русские, и старые евреи, и древние патриоты — все заодно. Да, верно. Но кто учил бедного Саню Солженицына всему остальному, о чем он пишет? Назвал бы хоть одно имя, привел бы хоть единый примерчик. Ведь он все десять лет был в классе старостой и должен бы многое помнить.

Не меньшее удивление вызывают его слова о поре совсем иной. Еще, говорит, «когда я жил в Советском Союзе, советская пресса не смела меня трогать». Это почему же? Потому, говорит, что «они боялись называть мое имя». Во-первых, это решительно противоречит им же сказанному буквально через несколько минут: «Пока коммунистическая власть держалась, обо мне можно было врать все, что угодно». Как объяснить такое противоречие? Увы, видимо, возрастом. Во-вторых, да неужто так боялись? Это кто же? Ах, сколь печально видеть Меч Божий, страдающий амнезией… Нет, Александр Исаевич, никто вас не боялся. И когда вы были здесь, и когда были там, о вас весьма неласково говорили очень многие, вплоть до таких великих имен, как Шолохов, Шостакович, Колмогоров.

Вот лишь краткие выдержки. К. Симонов: «Деятельность А.И. Солженицына приобрела неприкрыто антикоммунистический и антисоветский характер». Г. Товстоногов: «Шумиха, поднятая на Западе вокруг антисоветской книги Солженицына „Архипелаг ГУЛаг“, призвана помешать благотворным переменам в мире… Книга играет на руку сторонникам „холодной войны“. Григол Абашидзе: „Солженицын давно вступил на путь предательства. Он облил грязью все, что дорого советскому народу“. Петрусь Бровка: „Он никогда ничего не любил нашего, злейший из врагов, предатель“. Академики, Герои Социалистического Труда Павел Александров и Андрей Колмогоров: „А. Солженицын чернит наш общественный строй, оскверняет память павших в боях Великой Отечественной войны, намеренно представляет жизнь советских людей в искаженном виде…. Таким нет места на нашей земле“. Валентин Катаев: „Солженицын вступил в борьбу с Советской властью, которая велась методами „пятой колонны“. С чувством облегчения прочитал, что наше общество избавилось от него“. Народный артист СССР Борис Чирков: „Все граждане страны ждали решения о выдворении из страны отщепенца Солженицына“. Митрополит Крутицкий и Коломенский Серафим: „Солженицын печально известен своими действиями в поддержку кругов, враждебных нашей Родине, нашему народу“. Народный артист СССР М. Царев: „Солженицын закономерно оказался в одном ряду со злейшими врагами советского народа… Свое отравленное перо он поставил на службу самой махровой реакции. Продажную душу свою он давно разменял на расхожие „сребреники“ предательства и тем самым поставил себя вне народа…“ Берды Кербабаев: „Очень хорошо, что он выдворен теперь из СССР“. Вот такие были голоса. Где же тут боязнь? И не пахнет. Неужели Александр Исаевич ныне в таком состоянии, что ничего этого уже не помнит? Ну, тогда еще несколько цитаток. Там были, увы, уже усопшие, а вот, слава богу, ныне здравствующие. Р. Гамзатов: „Он не столько боль выражает, сколько зло выплескивает, не столько переживает, сколько злорадствует… Он хочет подчинить своим злым замыслам добрые помыслы народа, судьбу и историю Родины… Лучшие художники слова всегда выражали недовольство собой. Он же недоволен народом, Родиной нашей… Пусть отправляется туда, где ему хорошо“. Народный художник СССР 3. Азгур: „К людям, одержимым мерзкой злобой к советской власти, у меня только одно чувство — презрение“. С. Михалков: „Солженицын с нашей земли снабжает Запад гнусными пасквилями, публикациями, клевещущими на нашу страну, наш народ. Он твердил заведомую ложь… Человек, переполненный яростной злобой, высокомерием и пренебрежением к соотечественникам“. О. Гончар: „Обелять власовцев, возводить поклеп на революцию, на героев Отечественной войны, оскорбляя память павших, — это ли не верх кощунства и цинизма!“ Так говорили писатели разных республик, литератур, люди разных национальностей. „Нет! — шумел Солженицын на диком бреге Иртыша. — Ничего подобного не было! Они все дрожали от страха при одном моем имени!“

Что ж, сделаем еще несколько отрезвляющих инъекций. Анатолий Калинин: «Тот самый литературный Половцев, который в свое время получил образование на народные деньги в Ростовском университете, а ныне клевещет на автора „Тихого Дона“ и его страну». Михаил Алексеев: «Пшел вон!»… И наконец, еще один голос издалека, того, кто поначалу дружески приветствовал Солженицына — Михаила Шолохова: «Поражает — если можно так сказать — какое-то болезненное бесстыдство автора… злость и остервенение… У меня одно время сложилось впечатление, что он — душевнобольной человек, страдающий манией величия… Если же Солженицын психически нормальный, то тогда он, по существу, открытый и злобный антисоветский человек. И в этом и в другом случае ему не место в рядах Союза советских писателей».

Конечно, может быть, не все из ныне здравствующих решились бы повторить то, что они когда-то говорили о Солженицыне, но это уж дело их совести и мужества. Нам известен один даже такой персонаж, что не только отказывается от своих слов, но при этом еще и стыдит коллег. Это Сергей Залыгин. Но об этом ниже.

Итак, этот одноразовый патриот утверждает, что все жуть как боялись его, и парализованная страхом пресса не смела и пикнуть о нем. Но, с другой стороны, как мы видели, он клянется, что его страшно травили. Это как же могло быть? Он объясняет: «А делали так: на партийных семинарах, на закрытых собраниях, где меня нет и прессы нет (а зачем она, парализованная? — В.Б.), говорили: Солженицын был полицаем, Солженицын сдался в плен, Солженицын служил в гестапо». Надо полагать, что это говорили прежде всего на собраниях писателей. Я в ту пору часто на них бывал, но ничего подобного не слышал.

Но вот, продолжал оратор, времена переменились, и никто этого уже не говорит. «Продолжают одни бушины, как змеи, продолжают и сегодня… Этот Бушин продолжает врать свое. Он раньше уже нападал на „Матренин двор“, еще раньше (бурные аплодисменты). Его в московских газетах печатают. Мало ему, он несет в «Омскую правду»…