Наше дело — табак - Илья Рясной

— Семь тысяч… Растут цены, — усмехнулся Ушаков.

— Это ж надо — семь тысяч баксов за поступление. — покачал головой Гринев. — Да по паре сотен за каждую сессию. И говорят, еще дешево. В Москве дороже… Василич, смотрю я на все это и жду…

— Чего?

— Когда проснусь. — Гринев поправил свой новый классный галстук и спросил:

— А помнишь, как он в депутаты рвался?

— Помню.

Начальник высшей школы год назад собирался в депутаты Госдумы, принародно заявляя, что надеется на то, что за него будут голосовать сотрудники милиции и их семьи. Те самые детишки, которым он проходной балл в семь тысяч баксов влепил.

Старый немецкий особняк с новым евроремонтом, принадлежавший начальнику высшей школы, но записанный на какого-то его дальнего непонятного родственника, гордо возвышался в центре города рядом с коттеджами табачных королей и по стати, отделке и, главное, цене не слишком им уступал. Знай наших!

— Кто только эту сволочь начальником школы держит? — Гринев выматерился.

— Тот, кого он устраивает, — сказал Ушаков. — Кругооборот денег в природе.

— Деньги, деньги… Тьфу… Чего дальше будет, если все так пойдет… Меня одно успокаивает.

— Что?

— Что жить недолго осталось. Через год-другой на пенсию. А опера долго не живут. Треть в ящик играют в течение двух лет после увольнения. Сдохну, и пускай другие это дерьмо хлебают!

— Ну, тебя занесло…

— А!.. — Гринев хлопнул ладонью по столу.

— Кстати, пока тебя в Германию носило, тут новости появились.

— Грохнули кого?

— Похоже на то.

— И кого?

— Корейца и Ломоносова. Гринев присвистнул и произнес:

— Шамиль. Вот паскудник. Как он Корейца, бедолагу, достал-то?

— А черт знает. Наверное, кто-то продал.

— Да наверняка. — Гринев усмехнулся. — А знаешь, из этой всей шушеры мне Корейца единственного жаль.

— В нем что-то человеческое было, — согласился начальник уголовного розыска.

— Обаятельный был, гад. Не то что Шамиль — тварь холоднокровная. Как крокодил. Лежит в тине и людей жрет, к воде подходящих. Я надеялся, Кореец первым успеет.

— Не успел…

Зазвонил телефон. Ушакову трубку брать не хотелось — это наверняка губоповцы, опять будут ныть, что нужно отметить в сводках совместные мероприятия в рамках операции «Ураган». Но звонили настойчиво.

— Кто такой настырный? — Начальник уголовного розыска взял трубку. — Слушаю, Ушаков.

— Лев Васильевич? — послышался чем-то знакомый сипящий голос. Говорить, похоже, собеседнику было трудновато.

— Он самый.

— Это Ан. Вы мне можете уделить несколько минут?

— Кореец, — удивленно произнес Ушаков. Теперь он узнал этот голос. Он действительно принадлежал Александру Ану.

— Нам надо встретиться. — Кореец закашлялся. — Вам это нужнее, чем мне…

— Подожди, дай подумать…

Глава 7

МЕНТЫ И БАНДИТЫ

Кореец очнулся, ощущая, как с трудом его душа возвращается в истерзанное тело.

Голова гудела. Тошнило. Казалось, он никогда не сможет заставить это вдруг ставшее чужим тело сделать хоть что-то. Но он сумел усилием воли разбить сковавшую его ледяную глыбу.

Он лежал в скрюченной позе в «хавире». Во рту был какой-то кислый противный вкус. Все вокруг было поломано.

— Ox, — простонал он, пытаясь подняться.

Не получилось. Черный водоворот начал засасывать его. Кореец собрал волю в кулак. На этот раз ему удалось приподняться на руках. Он уселся на полу, прислонился спиной к холодной стене, с которой обвалилась штукатурка и проступил кирпич.

Взрывная волна переломила крышку стола пополам, но стол спас Корейца.

В помещении было темно. В окно заглядывала будто обрезанная посредине луна, но она не могла разогнать мрака.

Кореец ощупал грудь — то место, куда врезала отлетевшая часть крышки стола, — но переломов, похоже, не было. С трудом достал зажигалку, щелкнул ею, извлекая колеблющийся язычок пламени. Слабого света хватило, чтобы в углу комнаты высветилась темная масса.

— Эх, Ломоносов, — прошептал Кореец, попытался встать на ноги, но не смог. Подполз. Ощупал тело своего ближайшего помощника и друга, уже сведенное трупным окоченением. Значит, без сознания Кореец пробыл долго. — Вот черт, — прошептал он.

Ломоносов мертв. Кореец, в отличие от многих своих коллег и конкурентов, имел слабость привязываться к людям, с которыми прошел огонь и воду, никогда не предавал их, по возможности прощал им слабости. А с Ломоносовым они воевали бок о бок с того первого дня, когда решили брать под контроль первые группы перегонщиков машин.

— Суки, — едва слышно прошептал Кореец. — Ответите. За все…

Самое удивительное, что в этой свалке в боковом кармане ветровки уцелел сотовый телефон. Пластик на крошечной синей коробочке дал трещину, но при нажатии кнопки матово-зеленым загорелось табло, по нему поползли цифры.

Собираясь с остатками сил, сидя на полу, прижавшись спиной к стене. Кореец прокашлялся. Потом нащелкал номер и прохрипел:

— Кунак.

— Слушаю, шеф.

— Тревога. Ломоносова завалили.

— Вы где?!

— На «хавире». — Кореец опять закашлялся, ощущая, как грудь пронзает острая боль, и боль эта, как ни странно, отрезвляет, привязывает его сознание к действительности. — Я еле жив. Присылай людей…

— Сейчас! — взволнованно крикнул Кунак. — Мигом будем, Кореец. Мигом!

— Втроем приезжайте. Ты, Дюк и Бундес… Больше никому ни звука…

— Уже мчимся!..

Теперь можно расслабиться. Не до конца. Немножко… Он прикрыл глаза и положил под руку пистолет. Он не знал, насколько тяжело подстрелил Пробитого и не вернется ли тот добить жертву. Поэтому усилием воли удерживался на краю, не позволяя себе отключиться.

Потом подоспели братишки на двух машинах. Они залетели в дом, уложили Корейца на лежак, начали перевязывать армейским медпакетом. Кунак служил в Афгане и знал, как оказывать первую медицинскую помощь раненым.

— Серега? — спросил Кореец о судьбе шофера.

— Убили, — сообщил Кунак. — Ножом проткнули… Кто посмел. Кореец? Какая сука?!

— Пробитый…

— Всегда чувствовал, что он падла! — Кунак сжал кулак и со злостью врезал им по стене. — Ух, голыми бы руками порвал…

— Не волнуйся. Порвешь, — прошептал Кореец. — Если найдешь…

Корейца хотели поднять и нести в машину, но он с трудом поднялся сам, качнулся, опершись о каменное плечо мощного тяжеловеса Дюка. Кореец знал, что перед своей командой он должен всегда оставаться на ногах.

— Приберите здесь, — велел он.

— Трупы? — спросил Кунак.

— Мне тебя учить? Не в милицию же обращаться… Врач группировки, которого привезли к Корейцу на законспирированную съемную хату, осмотрев главаря, успокоил встревоженную братву:

— Небольшая контузия. Переломов нет. Дней десять отлежаться — и все как рукой снимет.

Десять дней Кореец отлеживаться не собирался. У него имелись свои планы. Он провалялся ровно столько, чтобы быть в состоянии встать и не рухнуть от головокружения.

О том, что он выжил, знали всего четыре человека — самых приближенных, в которых он был уверен. Больше в факт своего спасения посвящать он никого не собирался. Наоборот, в Полесске активно распространяли слух, что Кореец мертв. Положение живого трупа было достаточно выгодным. Правда, пребывать слишком долго в списках отправившихся на тот свет он не собирался — так можно довести до того, что, когда ты воскреснешь, тебя просто не воспримут всерьез. Он собирался отлеживаться на дне ровно столько, сколько хватило бы на решение главной проблемы.

Кореец не то чтобы был слишком злопамятным человеком, но сделанное ему зло не забывал никогда.

— Пробитый, мразь… Надо искать эту суку, — сказал он, полулежа на мягком диване и держась рукой за грудь, сдерживая подступающий кашель. Противный кислый вкус во рту так и не проходил.

— Ищем, — отвечал Кунак.

— Хреново ищем! Он заполз в нору, зализывает раны.

— На деньги Шамиля.

— Сами не можем найти, поможем найти другим, — заключил Кореец.

— Каким макаром? — непонимающе посмотрел на него Кунак.

— Забыл, что есть псы из служебного питомника, которые своего не упустят?

— Ушаков?

— Он! — кивнул Кореец.

…С начальником уголовного розыска Ан мог встречаться без опаски, поскольку в розыске не находился, а то, что ушел он на дно и весь город считает его мертвым, — это милицию не должно волновать.

Из телефонного разговора Кореец понял, что Ушаков тоже был уверен в его смерти. Встречу назначили в чахлом парке за силикатным заводом, где обычно народу бывает мало и чужих глаз можно не опасаться.

Начальник уголовного розыска, как и обещал, приехал один. На нем был длинный синий плащ, защищавший от сильного, не по-сентябрьски прохладного ветра.

В этом видавшем виды дешевом плаще Кореец видел Ушакова четыре года назад, когда тот с СОБРом ставил на уши один из кабаков. Можно представить, что каждый раз, весной или осенью, этот человек смотрит на свой старый верный плащ с мыслями, что уже пора купить новый, этот из моды вышел, да и вообще не пристало ходить в таком старье человеку такого положения. А потом ощупает ткань — крепкая, еще не на один год хватит, да и мода — вещь изменчивая, вроде не так и плохо смотрится. И решает, что деньги, необходимые на новый плащ, лучше потратить на что-то еще. В общем-то, Кореец, который забыл, когда у него в кармане бывало меньше двух-трех тысяч баксов на мелкие расходы, своего противника даже уважал за этот аскетизм и активное нежелание зарабатывать себе на жизнь, а при такой должности сделать деньги нетрудно, даже держась в рамках закона. У главного сыщика области были свои понятия, которым он следовал всю жизнь. В нем ощущался стальной стержень, а Кореец уважал людей, которые ради принципов готовы отречься от многого, в том числе от денег, хотя и считал, что поступают они глупо.