Макарыч - Эльмира Нетесова

Макарыч замолчал. Смотрел на взявшийся синевой край неба.

— Задождит к утру, — мрачно заметил он.

— Опять ломит тебя?

— Ништо, давай-ка вздремнем малость.

На рассвете леснику стало и вовсе не по себе. Ноги сводила судорога. В спину будто кол вогнали. Он еле вылез из палатки. Сцепив зубы, сел на землю.

Небо голодной сиротой смотрело на тайгу. Деревья от такого взгляда поникли. Трава прилегла. Все приготовилось к затяжному, как песий вой, дождю.

Макарыч встал, крякнув от боли, подобрал под полог сушняк. Укрыл харчи брезентом. И снова залег в палатку. А вскоре заслышал, как с листьев деревьев закапало мелким дождем. Потом он набрал силу и зацокал по брезенту палатки. Заскребся в полог, будто просился погреться.

Лесник услышал, как в соседней палатке кто- то проснулся. Кряхтя, обулся. Вылез. И, послав небу многоэтажное благословение, пошел куда-то. Потом, вернувшись, сказал:

— Пропади она, такая погода, и поработать не даст сегодня.

Макарыч высунулся. Андрей курил в кулак.

— Что, дед, тоже не спится?

— Я уж скоро отосплюсь. Как подохну, так надоест в могиле отлеживатца, — отозвался лесник.

— Тогда давай на пару перекурим.

— Иди-ко сюды. Тут хочь сухо.

Андрей, согнувшись по-лягушачьи, заполз в палатку. Макарыч подвинулся, тот уселся, вытянув неживую ногу. Сморщился.

— День пропадет даром, — пожаловался он Макарычу.

— Оно и передохнуть вам не грех.

— Не ко времени такое. Буровую нам должны поставить. А мы тут вот задержаться можем.

— Тож не от вас.

— А-а-а, кому это докажешь!

— Ништо не разумеют?

— Не люблю оправдываться. Но ведь и так-то…

Ребят жаль. Мишка совсем заболел. Кое-как держится. Сегодня с этой погодой совсем встать не сможет.

— Полечить ба ево.

— Где? Врачи мне сказали, что ничем несмогут помочь.

— Варнаки! Каво оне умеют? Я не про то. Жиром ведмежьим надо спробовать выходить.

— Поможет ли?

— Не ведаю. Но худче не сделатца.

— Если б вылечить! Эх, дед, до смерти благодарил бы! Мы с ним на фронте в одной роте были. Он себя под пулю подставил, а меня спас.

— Спробовать надо. Глядишь, затянетца рана. Жиром тем много люду выходилось.

— А где ты его возьмешь?

— Не твово ума забота.

— На медведя надо идти?

— Для человека-то и Господь подможет, коль судьба.

— Так это мы сами сможем.

— Вам-то грех. Тайга не взлюбит. Отплатит. Мине простит. Не одну зверью душу сгубил. Но не с потехи. Нужда в том была огромная.

— Один справишься?

— А чево ж?

— Здесь лечить станешь?

— В избу к мине надоть.

— То труднее будет. Но ничего. Сделаем. Колька давно проснулся. Слушал. Молчал.

— Ты Николаю отец, да?

— Вроде как завсегда им был.

— Он много о тебе рассказывал.

— Чево про мине трепатца?

— Да нет, он каждый день тут тебя вспоминал. Хорошо, когда кто-то родной есть.

— Колька весь свет мине. Глядишь, внуков дождусь, коль не сдохну, — выдал Макарыч сокровенную думку свою.

— Будут еще у тебя внуки.

— То-то бы ладно.

— У меня сын где-то есть. А где? Попробуй его теперь найти!

— Война пройдеть, глядишь, сыщетца. Там ишо оженисси.

— Меня уже оженило.

— Закинь печалитца. Ишо какую бабу усватаишь!

— Зачем она мне? Какая ждать захочет? Я-то всю жизнь в тайге. А бабе надо, чтоб муж всегда рядом был. При ней.

— Ништо. Моя старуха ждеть и нехрундучить, иной раз, верно, зафардыбачить. Так баба ж она на то.

— Твоя в тайге живет, в городе не была. Таких теперь мало.

— Э-э-э, ныне мужиков не густо. Выбор в бабах есть.

— Мне бы Мишку вот вылечить.

— Поди поглянь, можа, проснулся. Скажи ему, мешкать несподручно.

Но Мишка отказался наотрез. Уговоры Андрея не помогли. И парень, насупившись, как обрубил:

— Надоел я тебе, что ли? Не бойся, не сдохну. И лечиться мне ни к чему.

Чтобы не продолжать разговор, он накинул мокрую брезентовку и ушел в почернелую тайгу.

Один. Андрей кинулся за ним. Догнал. Но Мишка что-то сказал ему, отчего тот сник, вернулся.

А через день Макарыч засобирался домой. Колька теперь поправился. Примирение подбодрило парня.

В ночь перед уходом к их палатке подошел Андрей. Ни о чем не говоря, молча присел рядом с Макарычем. А потом не выдержал:

— Уходишь?

— Пора.

— Что так скоро? Куда торопиться?

— Делов завсегда полно у кажнаво. Да и ни к чему мине тут мотатца, ровно псу бездомнаму. Повидал Кольку, пора и честь знать. Чево боле надобно?

— Эх, дед, моя бы воля…

— И што?

— Не пустил бы тебя отсюда!

— На кой ляд я вам сдалси?

— Ты много знаешь. Нам бы тебя…

— То в былом. Лесовал много. Да што ноне с таво?

— Здорово ты Кольку вылечил. Он ведь снеделю до твоего прихода еще болел. А ты его в одну ночь на ноги поставил.

— Не велика мудрость.

— Для кого как!

— Снадобья в тайге беспременно знать надобно.

— Может, останешься? — предложил Андрей.

— Нынче нет.

— А жаль.

На следующее утро Колька встал вместе с Макарычем. Решил проводить.

Дождь перестал. И солнце, зябко передернув плечами, высунуло из-за сопок конопастую рожицу.

Колька шел след в след за Макарычем.

— Домой-то когда заявисси? — спросил его лесник.

— Как вышку привезут. Пока устанавливать будут, приду.

— Долгонько ли дожидать ее?

— Обещали скоро.

— Ты ребят-то ентих держись. Навроде дельная.

— Знаю.

Они шли молча. Каждый думал о своем. Лесник, успокоенный виденным, вспоминал Марью. Как она там? Не прихворала бы. А перед глазами парня вставали строчки из много раз перечитанного письма. Оттуда. Из Зойкиного отряда. И снова стыл комок где-то внутри. А ноги начинали заплетаться, пинать каждую корягу и кочку. Макарыч оглянулся. Не поняв, предложил:

— Давай шабашить. Отсель я сам пойду.

— Что так?

— Не дело те взад-перед ходить. Вертайси к ним. Дождесси ту вышку, упросись на несколько ден.

Макарыч, стоя, закурил. И, взяв у Кольки рюкзак, пошел дальше один.

Парень долго еще стоял в растерянности. Смотрел вслед. Хотел остановить. Ведь не сказал он чего-то. Очень нужное. Но слова стыли на губах. Колька медленно повернулся обратно.

А лесник шел все быстрее. Проснувшийся совсем недавно дятел, прилепившись к березе, выдалбливал из-под коры жуков. Личинок. Спешно заглатывал, косясь по сторонам. Будто опасался, что кто-нибудь сможет отнять добычу. Около него вилась сойка-попрошайка. Верещала тонко.