Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

Эти любопытные сведения о масленичных играх находят архивное подтверждение. В одном из показаний против судьи Московской полицмейстерской канцелярии Воейкова доноситель, между прочим, упомянул: «Да после того, а сколько времени спустя не упомнит, просил он вышеписанного советника Воейкова, чтоб он дозволил ему в Зарядье для Масленицы зделать гору, что он ему зделать и дозволил, за что де он, Каин, подарил полдюжины фарфоровых чашек, да чулки шелковые белые, да сыну ево, Алексею, когда он приезжал на тою гору кататца и заходил к нему, Каину, в гости, дал две шапки круглые бархатные — одну зеленую, а другую голубую — и околоши куньи»[459].

Хотя показания Каина, в которых упоминалась бы комедия «О царе Соломоне», нам неизвестны, всё же имеются следственные материалы, подтверждающие, что в праздничные дни в 40-х годах XVIII века в московской преступной и околопреступной среде подобные игры устраивались. В святочные дни в конце 1741 года для сыска «мошенника» Матвея Цыгана подканцелярист Сыскного приказа Иван Фомин был послан «в Татарскую улицу» на двор «фабричного» Осипа Федорова. В «доезде» чиновник доложил, что «Максима Цыганова в том дворе не получили, и для того в сыску ево, Цыганова, взял (то есть привел в Сыскной приказ. — Е.А.) показанного Журавлевой фабрики суконщика Осипа Федорова да того ж двора жильца, у которого оной Цыганов спал в ызбе, Большого суконного двора ученика Михайла Коровина», добавив любопытные сведения: «Да при том же у оного Осипа Федорова взял незнаемо какова мужскова убору, з золотной бумагой и шумихой убраного, два хвоста лошединых, два порика — один белой, другой русой, семь харь, убраны в волосах лошединых с усами. И вышеобъявленных колодников и упоминаемое незнаемо какое платье и хари объявляю при сем доезде».

На допросе Осип Федоров сказал о «приносных с ним бумажном золотном платье, калпаках и семи харях», что эти предметы «не ево, а принесли де к нему, Осипу, Журавлевой фабрики Петр Волков, Петр Кобыла, Иван Антонов сын Жижин да показанной Матвей Цыганов и, надев те хари, играли по-дьявольски и приговаривали всякие мерзкие речи». Другой приводной, жилец Федорова «фабричный» Михайла Васильев сын Коровин, более подробно объяснил появление странных вещей: «И в том доме показанной Осип Федоров собрал игрище, и играли по два вечера суконщики и наряжались в хари, а кто имяны не знает. И на том игрище для смотрения были разных чинов люди. На то ж игрище прихаживал по сему делу оговорной суконщик Матвей Цыганов и наряжался с товарищи в хари и играли по-дьявольски и, играючи, приговаривали всякие мерзкие речи»[460].

Хотя такие развлечения были характерны не только для профессиональных преступников, но и для более широкого слоя простолюдинов, всё же преимущественное участие в описанных выше эпизодах именно «мошенников», позволяет нам использовать эти сведения для характеристики воровского мира Москвы XVIII века.

Глава четвертая

«Мошенники», грабители, разбойники

Поехали из того лесу в село Работки, в котором… оного села управитель спросил, какие мы люди? Коему мы о себе объявили: мы — донские казаки, а как увидим деньги, так не подержут их никакие замки! И более не быв, из того села поехали…

Преступные группировки и «специализация»

Изучение около сотни показаний московских «мошенников» о совершённых ими кражах позволяет выделить наиболее распространенные виды их преступной деятельности: кражи карманные, в банях, с повозок, «домовые», разбои на подмосковных дорогах. Эти виды преступлений против собственности, имевшие особое распространение в Москве XVIII века, кардинально отличаются друг от друга с точки зрения техники их совершения.

Для профессиональных московских преступников указанного столетия была характерна «устойчивость», то есть предпочтение какого-то одного из вышеназванных видов преступлений, а также владение определенными познаниями и навыками в той или иной преступной квалификации. Но все-таки имеющиеся в нашем распоряжении данные не позволяют утверждать, что в Москве в XVIII веке уже сформировалась специализация профессиональных преступников. Многие «мошенники» круга Каина владели несколькими техниками воровства и проявляли себя в разных воровских «специальностях». Например, сам Иван Каин достиг совершенства как карманник, однако это ему не мешало время от времени участвовать в домовых кражах и ночных грабежах. Другой «мошенник», Иван Кувай, на допросе в декабре 1741 года признался в систематических карманных кражах и вместе с тем в совершении множества краж в московских банях, а несколькими годами ранее он попал под следствие в Сыскном приказе «за снятие у капитана Ивана Ильина сына Литвинова привязанного позади коляски ево с платьем чемадана»[461].

«Мошенница» Акулина Ларионова на допросе 30 декабря 1741 года так охарактеризовала противозаконную деятельность своей преступной группы, состоявшей из нескольких женщин: «И в нынешнем де 741-м году июня месяца с протчими женками салдатскими женами Дарьей, Авдотьей, Дарьей да с салдацкой дочерью Софьей Семеновыми детьми, со вдовой Матреной Исаевой и с Агрофеной Даниловой мошенничали: по площади и в рядех вынимали у разных людей платки и деньги и поныне, а во сколько поймов, того за множеством сказать не упомнит. Да в Москворецких банях украли они рубашку да гребень роговой, и оную рубашку продала она, Акулина, на площади прохожей женке, а как ее зовут, и чья дочь, и где жительство имеет, не знает, взяла шесть копеек, а гребень продала на площади прохожей жонке, взяла одну денгу. А она ж, Акулина, с теми ж товарыщи в панском ряду с прилавка украли шесть платков шелковых красных, и те платки и продала товарыщ ее Дарья Семенова Рябая за сорок копеек, а кому, того она, Акулина, не знает, и те деньги разделили по себе…»[462] Из этого показания видно, что сколоченная из одних женщин воровская шайка совершала различные виды краж.

Возможно, приоритеты «мошенников» менялись в зависимости от сезона. Так, карманное воровство, судя по всему, чаще всего практиковалось летом. Осенью, когда в Москву во множестве приезжали крестьяне на телегах сбывать свою сельскохозяйственную продукцию, многие карманники переключались на кражи с повозок мешков с всякими крупами, кафтанов, тулупов и пр. А в зимний период учащалось воровство в банях, которое могли совершать преступные группы, ранее занимавшиеся карманными кражами.

Все перечисленные виды преступлений против собственности, как правило, совершались организованно, группами «мошенников». Однако выявление таких групп затруднено тем, что почти все показания их участников предельно неконкретны. Преступники, как правило, признавались не в совершении конкретного воровства (тогда-то с такими-то товарищами украли такую-то вещь у такого-то человека), но в систематическом нарушении закона, при этом отдельные факты опускались. В качестве примера приведем фрагмент допроса тридцатилетнего «фабричного» Большого суконного двора Афанасия Андреева по прозвищу Столяр: «И тому ныне год он, Столярев, спознался той же фабрики с суконщиками Михайлой Жужлой, Иваном Куваевым, Иваном Матылем, Алексеем Васильевым Емелиным и на Каменном мосту, а по праздникам в крестное хождение, мошенничали и по ныне: в разныя времена вынимали у прохожих людей ис карманов платки и деньги, а во сколько поймов, того за множеством сказать не упомнит, и оные платки продавали обще прохожим людем»[463].

Сопоставление подобных заявлений с целью выявить стабильные преступные группы приводит к путанице, поскольку состав групп в различных показаниях практически никогда не повторяется. К примеру, в процитированном выше протоколе допроса «фабричного» Афанасия Столяра названы четыре сообщника: Михайла Жужла, Иван Кувай, Иван Мотыль и Алексей Емелин. Однако в заявлении Михайлы Жужлы фигурирует уже несколько иной состав преступной группы: «И тому ныне лет пять он, Михайла, стал мошенничать и мошенничал с товарыщи Иваном Каином, Троицы-Сергиева монастыря крестьянином Савелеем Плохим, Большого суконного двора с Иваном Ивановым сыном Куваевым на Каменном мосту и в крестныя хождении вынимали у разных людей денги и платки…»[464] В свою очередь, Иван Кувай на допросе в качестве сообщников назвал трех человек: уже известного нам Жужлу, крестьянского сына Ивана Голого и Афанасия Столяра. Самым разговорчивым и памятливым оказался Иван Голый — он в числе сообщников перечислил уже 19 человек[465].

При сопоставлении показаний выясняется, что почти все «мошенники» оказывались так или иначе связаны друг с другом, что подтверждает предположение, что практически все пойманные Каином профессиональные воры были членами единого преступного сообщества. Но неверно было бы представлять его как некую статичную конгрегацию преступников, организованных в стабильные группировки. Среди воров Москвы не было единоначалия, и они могли для совершения преступлений сколачивать компании в самых различных вариациях.