Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выведенный из этой абстракции постулат, согласно которому капитализм покроет всю землю и ликвидирует общины и коллективный труд, – утопия, которая неадекватна реальности. Само разнообразие цивилизаций и культур это доказывает[43].
Вот красноречивое описание Марксом того, как освобожденные общинные негры стали жить в свое удовольствие и перестали увеличивать капитал плантатору. Он пишет: «В газете “Times” в ноябре 1857 года помещен прелестный вопль ярости одного вест-индского плантатора. С великим нравственным негодованием этот поборник восстановления рабства негров изображает, как квоши (свободные негры на Ямайке) довольствуются производством только того, что совершенно необходимо для их собственного потребления, а подлинным предметом роскоши рядом с этой “потребительной стоимостью” считают само бездельничанье (распущенность и праздность); как они наплевательски относятся и к сахару, и к вложенному в плантации основному капиталу; как они зато с ироническим злорадством посмеиваются над разоряющимся плантатором и даже христианство, которому их научили, используют только для оправдания этого своего злорадства и своей лени.
Они перестали быть рабами, но не для того, чтобы стать наемными рабочими, а для того, чтобы быть самостоятельными крестьянами, работающими ради своего собственного скудного потребления. По отношению к ним капитал не существует как капитал, потому что обособившееся в виде самостоятельной силы богатство может вообще существовать только благодаря принудительному труду: непосредственному принудительному труду – рабству или опосредствованному принудительному труду – наемному труду. Непосредственному принудительному труду богатство противостоит не как капитал, а как отношение господства; поэтому на основе непосредственного принудительного труда и воспроизводится только отношение господства, для которого само богатство имеет ценность только как наслаждение, а не как богатство само по себе, и которое поэтому никогда и не может создать всеобщее промышленное производство» [153, с. 171].
Строго говоря, начиная с «Манифеста» Маркс подчеркивал неизбежность закона смены формаций – уже из политических целей. Ранее, в исследовании докапиталистических социально-экономических отношений, он исходил именно из разнообразия, альтернативности путей развития. Он писал о том, что античная община-город (полис) развивалась в сторону рабовладельческого строя, но одновременно с этим германская сельская община сразу развивалась к феодальному строю. Таким образом, феодальный строй вовсе не был формацией, выросшей из античного рабовладения. Это были две формации, существовавшие в Европе параллельно, возникшие из первобытно-общинного строя в условиях различной плотности населения у греков и германцев. Но, создавая идеологию для пролетарской революции, марксизм пошел по пути создания простой и убедительной модели истории. Но Россия в эту модель не вписывалась. Отсюда становится понятным особое отношение Маркса к русской революции.
Эту проблему России мы коснемся слегка, в контексте докапиталистических форм хозяйства.
Хобсбаум пишет: «Развитие революционного движения в России заставило Маркса и Энгельса возложить свои надежды на эту страну как на [колыбель] европейской революции… Интересно отметить, что его точка зрения – в известной мере неожиданно – склонилась к поддержке народников, которые отстаивали тот взгляд, что русская крестьянская община могла создать основу для перехода к социализму без необходимости ее предварительного разрушения посредством развития капитализма. Можно сказать, что эта точка зрения Маркса рассматривалась как не вполне соответствующая всему предыдущему развитию взглядов Маркса и русскими марксистами, которые в этом пункте противоречили народникам, и более поздними марксистами. Во всяком случае, эта его точка зрения не получила подтверждения. Сама формулировка этого мнения Маркса отражает определенную долю сомнения, возможно, из-за того, что ему было трудно аргументировать ее теоретически» [152, с. 59–60].
Сомнения Маркса настолько противоречили ортодоксальному марксизму, что и сам он не решился их обнародовать – его теретические мысли остались в трех (!) вариантах его письма В. Засулич, и ни один из этих вариантов он так ей и не послал (Хобсбаум утверждает, что черновиков письма к Засулич было не три, а четыре). Позже, в 1893 г., Энгельс в письме народнику Н.Ф. Даниельсону (переводчику первого тома «Капитала») пошел на попятный, сделав оговорку, что “инициатива подобного преобразования русской общины может исходить не от нее самой, а исключительно от промышленного пролетариата Запада».
Такими обобщениями, которые искажали картину и обедняли смыслы Formen, были полны труды Маркса и Энгельса, и на них воспитывалась советская интеллигенция. Много у них говорилось и о русской общине – одном из важнейших институтов, отличавших русский тип хозяйства. Маркс пишет (1868): «В этой общине все абсолютно, до мельчайших деталей, тождественно с древнегерманской общиной. В добавление к этому у русских…, во-первых, не демократический, а патриархальный характер управления общиной и, во-вторых, круговая порука при уплате государству налогов и т. д… Но вся эта дрянь идет к своему концу» [155].
Однако в момент написания этого письма было известно принципиальное отличие русской общины от древнегерманской. У русских земля была общинной собственностью, так что крестьянин не мог ни продать, ни заложить свой надел (после голода 1891 г. общины по большей части вернулись к переделу земли по едокам), а древнегерманская марка была общиной с долевым разделом земли, так что крестьянин имел свой надел в частной собственности и мог его продать или сдать в аренду.
Ниоткуда не следовало в 1868 г., что русская община, «вся эта дрянь» идет к своему концу. Возможность русской общины встроиться в индустриальную цивилизацию еще до народников предвидели славянофилы. Так оно и произошло – русские крестьяне, вытесненные в город в ходе коллективизации, восстановили общину на стройке и на заводе в виде «трудового коллектива». Именно этот уклад со многими крестьянскими атрибутами (включая штурмовщину) во многом определил эффективную форсированную индустриализацию СССР.
Обществоведение описало советское хозяйство на языке политэкономии марксизма, но этот язык был неадекватен объекту.
Маркс уже с 50-х годов XIX века определенно сконцентрировал свои усилия на анализе именно западного капитализма, оставив все незападные общества в «черном ящике» азиатского способа производства. Он писал для пролетариата Запада и четко об этом предупреждал. В частности, в 1877 г. он написал письмо в редакцию русского журнала «Отечественные записки» в ответ на статью Жуковского (псевдоним народника Н.К. Михайловского) с протестом против превращения русскими марксистами его теории «в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются, – для того, чтобы прийти в конечном счете к той экономической формации, которая обеспечивает вместе с величайшим расцветом производительных сил общества и наиболее полное развитие человека» [156].
Письмо это, впрочем, не было отправлено по назначению и
