Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы - Михаил Крюков

– Представляете, а моя как раз на этом горшке сидела, – жестикулируя, рассказывал он. – А тут ба-бах! Уж на что она у меня солидная женщина, но и то почти к потолку подлетела…

– Слушай, – перебил его кто-то, – а может, это твоя и постаралась?

Реплика утонула в дружном хохоте.

– Вам смешно, – слегка обиделся прапорщик, – а моя говорит, что она туда больше ни ногой, требует на улице отхожее место построить.

– О, а ты чего хромаешь? – этот вопрос уже задали подошедшему старлею.

– Да я тоже на горшке сидел, – честно сознался тот, не уточняя, как именно сидел.

– А это ты вот к прапорщику претензии предъявляй, он семью горохом накормил, – и снова раздался дружный хохот.

К счастью для старлея, один из офицеров был двухгодичником. Он закончил престижный авиационный институт, а потому усиленно поддерживал имидж самого умного. И на сей случай у него уже была версия. Едва стих хохот, он заговорил о якобы скопившемся в трубах метане, самодетонации в замкнутом пространстве, характере распространения ударной волны и закончил свою лекцию выводом, что надо прекращать курить в туалетах.

Версия была логичная, убедительная, но компании вдруг стало скучно, и все заторопились по домам.

– Там на кухонном столе лежит, – крикнула ему из зала жена, едва старлей переступил порог.

– Чего? – не понял он.

– Ну, ты же сам меня к соседке за мазью для ушибов посылал…

Старлей прикусил язык. «Интуиция, однако», – только и подумалось.

Как ни странно, ни остаток этой зимы и последующие четыре до замены уже капитана стояк больше не замерзал. Способ прочистки оказался очень эффективным, но по понятным причинам распространения не получил.

Дизайнеры, мля!

Начальник политотдела полка проверял офицерское общежитие. Везде, ну в тех комнатах, где были дома хозяева или просто сдуру открыли дверь, было одно и тоже. Сигаретный дым коромыслом, карты и выпивка. А что ещё прикажете делать холостякам в выходной день, когда на улице далеко за минус сорок? В такую погоду только самые сексуально озабоченные попрутся в город, остальные или отсыпаются, или проводят время упомянутым способом. Тем не менее, начальник, как говорится, рвал и метал. Грозился всевозможными репрессиями, карами, зачем-то приплетал сложную международную обстановку. Хуже всего, что его подопечные и не думали оправдываться, только недоумённо таращились на него. Ну, кого и куда, спрашивается, он сошлёт, если текущее место службы дыра из дыр. Вот это заводило начпо больше.

– Теперь я понимаю, почему наш полк показал самый низкий процент по вступлению в ряды партии за прошедший год, – орал он.

Надо заметить, что он был в корне не прав. За прошедший год ни один из комсомольцев и беспартийных, не изъявил желание поменять свой партийный статус. Какой уж тут процент, полк попросту не участвовал в этом соревновании.

Потому, когда на пути подполковника оказалась очередная, к тому же приоткрытая дверь, он пнул её носком ботинка и переступил порог. Вместо привычного сигаретного дыма в нос ударил запах мела, краски и варёного крахмала. Потолок сверкал свежей побелкой, в углу стояло готовое к укладке на пол ковровое покрытие.

Двое лейтенантов, знакомых в лицо, поскольку он ещё только позавчера отчитывал их за недостойное поведение с гражданским населением женского полу, клеили обои.

Готовый прямо с порога устроить разнос, начпо осёкся и тихо спросил:

– Ремонтом занимаетесь?

Лейтенанты молча закивали.

– Ну, не буду вам мешать, – так же тихо сказал подполковник и почти на цыпочках удалился. И чтобы не портить себе впечатление, в остальные комнаты заглядывать не стал.

– Есть всё же толк от моей работы! – думал он, усаживаясь в уазик, – Есть!

***

Кончились трескучие морозы, и в середины мая буквально за одну неделю пришло забайкальское лето. Установилась солнечная, тёплая, вернее, даже жаркая погода. Радовала глаза пышная зелень, от трав и полевых цветов шёл насколько сильный дух, что даже запах керосиновой гари на аэродроме не в силах был заглушить его.

Упаси бог, чтобы в такие дни не принесло с Москвы какую-нибудь комиссию по вопросам тыла и обеспечения. Доказывай потом, что здесь зимой холодно и грустно.

Так вот, в один из таких тёплых летних и по совпадению выходных дней перед офицерским общежитием снова остановился уазик начпо. Вот не сидится же человеку дома в выходной. Время было как раз, когда проживающие здесь холостяки только отошли от предыдущего вечера, но не успели ещё построить планы на очередной. Короче, были дома. Подполковник не вышел из машины как обычно с барской вальяжностью, а вылетел пулей, как денщик у генерала. Не успела восседающая на крыльце компания любителей табачного дыма подивиться этой метаморфозе, как начпо подскочил к задней двери и услужливо распахнул её. Из чрева армейского «козлика» с грацией леди выпорхнула некая особь женского пола. Собственно, эту леди холостяки знали хорошо, некоторые поговаривали, что даже очень близко. Ей было за двадцать пять, и она занимала довольно высокую должность в местном райкоме комсомола в силу избыточной комсомольской активности – незамужняя. Судя по тому, как она усиленно придавала своему лицу строгое выражение, предстояло нечто типа инспекции бытовых условий защитников Родины. Только вот эта её строгость на лице как-то не вязалась с фривольным летним платьем, которое даже не пыталось скрывать ярко выраженные женские достоинства. Это наводило на мысль, что это инспекция экспромт.

– Сейчас мы посмотрим, как живут наши офицеры,– не то сказал, не то пропел подполковник, ведя под руку свою спутницу к крыльцу общежития. Его глаза то и дело вспыхивали, когда он с высоты своего роста поглядывал на неё и, в особенности, на довольно глубокий вырез платья. Подполковник уже успел заметить, что по случаю жаркой погоды, некоторые элементы женского белья отсутствовали.

Крыльцо меж тем было уже совершенно пустым, есть у военнослужащих такое свойство, незаметно и без суеты исчезать с глаз начальства. Но это ничуть не смутило начпо, он целенаправленно вёл райкомовского работника к той единственной комнате, где ещё недавно лично наблюдал ремонт.

Хозяева оказались дома и без возражений позволили пройти гостям. А те, в свою очередь, переступили порог и застыли, первоначально от удивления, затем, по мере рассмотрения интерьера, выражение их лиц менялось, как картинки в калейдоскопе.

Нет, в комнате было чисто, опрятно и не стоял въевшийся запах курева. Только вот к ремонту в своё время хозяева подошли весьма творчески.

По зелёному ворсу паласа прямо посередине комнаты белой краской был нарисован контур человека. Как обычно рисуют его оперативники на месте преступления. Однако надпись рядом той же краской: «Здесь Гундос встретил Новый год» говорила о том, что трагедии здесь не было, скорее наоборот.

Однообразный рисунок обоев, кстати, наклеенных аккуратно, без пузырей, украшали репродукции картин Рафаэля, Тициана, Лукаса старшего. С одной стороны, это, конечно, было неплохо и говорило о высоком художественном вкусе, только хозяева комнаты красивым каллиграфическим почерком, больше похожим на затейливую вязь, с помощью туши и плакатных перьев нанесли на каждую репродукцию собственные комментарии.

Содержание комментариев было таковым, что опытная райкомовка покраснела, как первоклассница, и отвела глаза. К потолку. А его по диагонали пересекала извилистая цепочка отпечатков босых ног. Следы закачивались в углу, где той же тушью была нарисована лужа. Райкомша поспешно перевела взгляд на другой угол.

В другом углу располагалась достопримечательность общежития и гордость хозяев комнаты. Её автор затратил больше недели на создание этой, как он полагал, красоты.

Это была огромных размеров паутина, искусно сплетённая из лески. На ней восседал такой же огромный паук. Немного пластилина, проволоки, пудры, шерсти с воротника куртки, а главное, много-много воображения, и паучище получился как живой. Его даже несколько раз спросонья пугался сам создатель. Дело в том, что конструкция вышла чрезвычайно чувствительной ко всяким колебаниям. Стоило в другом конце общаги хлопнуть дверью, как паук начинал раскачиваться в своей паутине. Со стороны это выглядело очень натурально, особенно для неподготовленного зрителя.

Когда женщина увидела «достопримечательность», её глаза сначала широко раскрылись, а когда проклятая животина вдруг начала раскачиваться, то и вовсе закатились под лоб. Колени райкомовки вдруг подкосились, и не поймай её подполковник, рухнула бы кулём на пол. Оказывается, она до ужаса боялась пауков.

– Завтра с вами разберусь, дизайнеры, мля! – уже из дверей со спутницей на руках крикнул начпо и удалился. Вероятно, приводить её в чувство.