Страницы моей жизни - Моисей Кроль

Живя в атмосфере такой широкой свободы, бурятская женщина и внутренне свободна. Жены у бурят обязаны относиться почтительно к своим мужьям и в еще большей степени к свекрам, но это им не мешает держаться с большим достоинством. Они наравне с мужчинами принимают участие в любой беседе и высказывают весьма свободно свое мнение, хотя бы оно не совпадало с мнением мужа и других присутствующих мужчин.

Огромная роль, которую бурятские женщины играют в хозяйственной жизни семьи, дает им нравственное право себя считать равноправными членами ее. Девушки чувствуют себя еще свободнее, потому что они кровно связаны не только с семьей, но и с родом, к которому принадлежит глава семьи. Напротив, жены бурят обязательно должны принадлежать к чужому роду – таков древний обычай.

В общем, мои четырехлетние наблюдения над жизнью забайкальских бурят меня убедили, что положение бурятской женщины значительно лучше и почетнее, чем положение женщины некоторых европейских народов.

Все же я должен был признать, что интеллектуально бурятские женщины в огромном своем большинстве значительно отстали от мужчин. Спустя 10–12 лет после моих странствований по кочевьям забайкальских бурят я уже имел случай встретиться с несколькими интеллигентными и даже даровитыми бурятскими девушками; но в 1892–1895 годах я такого типа женской молодежи еще не видел. Почти все женщины, которых мне привелось наблюдать, были еще крайне примитивны и не имели никакого представления о том, что происходит за пределами их улусов.

Я говорю «почти», потому что с одной выдающейся по уму и по способностям буряткой я случайно встретился, и на характеристике этой необыкновенной женщины мне хочется остановиться подробнее, т. к. она представляет собою прекрасное дополнение к благородной фигуре моего переводчика Маланыча.

В палящий летний день я заехал к почетному буряту Абидуеву, к которому меня направил вышеупомянутый уже ученый Номтоев. К моему огорчению, мы Абидуева на застали дома. Встретила нас его дочь, женщина лет тридцати, которая попросила нас остаться и подождать отца. По ее предположениям, он должен был вернуться домой не позже вечера. Так как беседа с Абидуевым обещала быть очень интересной – по словам Номтоева, это был очень умный и сведущий старик, – то мы охотно остались. Как полагается, дочь угостила нас чаем, и пока мы утоляли свою жажду, между ней и Маланычем завязался официальный разговор. Прислушиваясь к их беседе, я был поражен как ее содержанием, так и тоном и манерой, с какой молодая женщина вела разговор. В ее речи чувствовалась необыкновенная энергия и большая внутренняя душевная сила. Слова лились плавно и быстро, а ее лицо, далеко не красивое, было озарено блеском ее умных, черных глаз.

Говорила она о беспорядках, царящих в Степной думе, о произволе некоторых родовых голов (родоначальников), о ссорах между бурятами и русскими из-за захваченных последними бурятских земельных угодий и т. д.

Мой строгий и сдержанный Маланыч прислушивался с величайшим вниманием к тому, что ему рассказывала молодая женщина, и это было определенным доказательством, что он весьма считается с ее мнениями и высказываниями. Я лично был так заинтригован этой необыкновенной женщиной, что, как только она отлучилась из юрты для хозяйственных надобностей, я тотчас же обратился к Маланычу со следующими словами:

– Я вижу, эта женщина носит еще девичий тэрлык (халат известного покроя), и меня крайне удивляет, что такая умная энергичная девушка осталась старой девой. Что это значит? Чем объяснить, что эта девушка, дочь богача, умница, прекрасная хозяйка, как это видно по всему, до сих пор не вышла замуж?

– Отец ее не отпускает, – объяснил мне Маланыч. – К ней сватались многие знатные и богатые женихи, но отец умолял не покидать его, и она отказывалась выходить замуж и оставалась с отцом, к которому она крепко привязана.

– Вы должны знать, – продолжал Маланыч, – что эту девушку хорошо знают буряты чуть ли не всего Верхнеудинского округа. Спросите, кого хотите. Она ведет все обширное хозяйство Абидуева. А когда он несколько лет подряд был родовым головой, то фактически всеми делами рода ведала она. Она выносила решения по самым серьезным вопросам и спорам, она помогала нуждающимся сородичам; к ней буряты часто обращались как к посреднику, когда у них возникали тяжбы, и т. д. Ее ум и чувство справедливости известны по всему хоринскому ведомству. Ее не только уважают, но и любят и ее называют не настоящим ее именем, а ласкательным «Мухур-Хун», что означает хорошая, славная [8] .

Когда я посетил Абидуева, он уже не был родовым головой, и Мухур-Хун, по-видимому, не доставало той кипучей общественной работы, которой она отдавала столько энергии и душевных сил. Ее положение как старой девы тоже не было особенно радостным. Эгоизм отца отнял у нее возможность жить своей личной жизнью. Правда, положение старых дев у бурят далеко не такое безотрадное, как у европейских народов, прежде всего потому, что бурятская мораль не видит ничего предосудительного в том, что девушки пользуются радостями внебрачной любви. Та же Мухур-Хун имела мальчика семи-восьми лет, которого старик Абидуев воспитывал как родного сына и окружал самой нежной любовью; затем, хорошая хозяйка очень высоко ценится у бурят, и даже женщина 35–40 лет всегда может найти мужа, который охотно возьмет ее к себе, а такая хозяйка, как Мухур-Хун, была бы кладом для любого бурята.

И все же, судя по некоторым ее фразам и замечаниям, глубоко в душе этой необыкновенной девушки притаилось чувство большой неудовлетворенности.

Спускался чудесный летний вечер, небо немного хмурилось, жара спала, и обитатели обширного абидуевского «поместья» высыпали на просторный двор, чтобы подышать свежим вечерним воздухом. Молодая густая трава, скрывавшая весь двор, походила на зеленый бархатный ковер. Лес, подступавший совсем близко к группе юрт, принадлежавших Абидуеву, точно впал в тихую дремоту, и в воздухе стояла такая чарующая тишина, что не было никакого желания разговаривать, – хотелось только полной грудью вдыхать ароматный воздух, молчать и восхищаться красотой полудикого ландшафта.

Но недолго я наслаждался пленившей меня тишиной. Из соседних юрт сбежались дети и окружили Мухур-Хун, как птенчики свою мать. И тут я увидел Мухур-Хун совсем в ином свете. Она обнаружила необыкновенный талант и уменье обходиться с детьми. Она стала им рассказывать сказку, и детишки в возрасте от шести до десяти лет сидели, как зачарованные, и слушали ее, затаив дыхание. Затем она затеяла с ними игру, и началась беготня – воздух оглашался детскими криками. Мухур-Хун сама принимала деятельное участье в игре; одного она поймает, и тот к ней прижмется с любовью, другому шепнет что-нибудь на ухо, и тот зальется счастливым звонким смехом. Дети были в полном восторге, их глазки блестели, их маленькие сердца бились учащенно, а их личики сияли радостью. Жизнь праздновала свой большой праздник, праздник детей.