Окно выходит в белые деревья... - Евгений Евтушенко

БЛАГОДАРЮ ВАС НАВСЕГДА

Мэри и Джо Волслейер

Две молодые головына «ты» шептались в прошлом счастье,и поцелуй был как причастье…Но я с тобою попрощатьсяхотел бы все-таки на «вы».

В колодце плавает звездаи хочет выбраться на небо,а я не выберусь, наверно,но грустно и благоговейно благодарю Вас навсегда.

Боялись оба мы тогдав избушке скрытной и скрипучей,накрытой, как тулупом, тучей.Вы — не заслуженный мной случай.Благодарю Вас навсегда.

Мне камышами Ваше «да»ночное озеро шепнуло.Тень белая ко мне шагнула,да так, что ходики шатнуло.Благодарю Вас навсегда.

Туман баюкала вода,и надвигались Ваши очи,которых нет смелей и кротче.Сестра родная белой ночи,благодарю Вас навсегда.

Не страшно Страшного суда.Не страшно мне суда мирского…Быть благодарным — так рисково.Ржавеет счастье, как подкова.Готов к несчастьям — что такого!Но я готов и к счастью снова…Благодарю Вас навсегда.

«Никогда я в жизни не состарюсь…»

Никогда я в жизни не состарюсь,никогда не буду одинок.Я из всех других людей составлюсь,как стихотворение из строк.

Я когда-то всем вам пригодился,ну а если даже отгожусь,то с клеймом лжеца и проходимцаот себя и вас не откажусь.

Я не откажусь от той эпохи,на какую нечего пенять,от стихов, которые так плохи,что без них эпохи не понять.

Я не откажусь от всех девчонок,тех, с какими грех мне был не в грех.Я их всех любил, как нареченных, —жаль, что не женился я на всех.

Вбитый в бочку так, что выла выя,не желая жить по воле волн,я, как долговязая Россия,с маху вышиб дно и вышел вон.

Гения во мне не угадалибратики-поэты, но затогорочки меня не укатали —числился я в сивках ни за что.

Выжил я в Москве, да и в Нью-Йорке,и теперь пойди меня распни!Первым сивкой, укатавшим горки,стал я среди лириков Руси.

Каюсь я во всем. Ни в чем не каюсь,бытие есть и в небытии.В хладных водах Леты брезжит карбас,ну а в нем — товарищи мои.

Меня били сызмальства в манежах.Зажило, и снова заживет…Если я тону, ко мне «Микешкин»даже по асфальту подплывет.

Жизнь передо мной не виновата.Умирать совсем не страшно мне,потому что даже тень Булатамне споет над Летой на корме.

Биться мне всю жизнь, но не разбиться,а сгорю — вас будет греть зола.Если суждено мне вновь родиться,то опять — на станции Зима.

ГОЛОС В ТЕЛЕФОННОЙ ТРУБКЕ

Если б голос можно было целовать,я прижался бы губами к твоему,шелестящему внутри, как целый сад,что-то шепчущий, обняв ночную тьму.

Если б душу можно было целовать,к ней прильнул бы, словно к лунному лучу.Как бедны на свете те, чья цель — кровать.Моя цель — душа твоя. Ее хочу.

Я хочу твой голос. Он — твоя душа.По росе хочу с ним бегать босиком,и в траве, так нежно колющей греша,кожи голоса коснуться языком.

И наверно, в мире у тебя однойсуществует — хоть про все навек забудь! —этот голос, упоительно грудной,тот, что втягивает в белый омут — в грудь.

МАТЬ-И-МАЧЕХА

Поцелуем на Пасху дарующая,но, свои преступленья замалчивая,обворованная и ворующая,ты, Россия, — цветок Мать-и-мачеха.

Но добро к нам добром и воротится.Ты — моя и гриневская Машенька,Богородица, Пушкинородицаи, как водится, просто Русь-матушка.

Так за что ты людей и надеждыстолько лет по-бандитски замачиваешь?Если всех убийц не найдешь ты,ты себя не найдешь, Русь-мачеха.

Сострадать иногда безнадежно.Жить спокойней с душою роботной,но без боли за все невозможнобыть ни матушкой и ни родиной.

Мы играем в слова, как в мячики,но, трусливо ругаясь мастерски,всех и вся посылаем не к мачехе,а к чужой неповинной матери.

АНАСТАСИЯ ПЕТРОВНА РЕВУЦКАЯ

Не позабыл пионерские клятвы еще,все же немножечко поумнев.Что за тоска меня тянет на кладбище,русское кладбище Сен-Женевьев?

Я обожал Кочубея, Чапаева.Есть ли моя перед ними вина,если сейчас, как родные, читаю ябелогвардейские имена?

Я, у Совдепии — красной кормилицы —поздно оторванный от груди,разве повинен, дроздовцы, корниловцы,в крови, засохшей давно позади?

У барельефа красавца деникинца,если уж пившего — только до дна,что-то терзает меня — ну хоть выкиньсяв ночь из гостиничного окна.

Где-то на тропке, струящейся ровненько,вдруг за рукав зацепила меняв розочках белых колючка шиповника,остановиться безмолвно моля.

Это сквозь войны и революции,сквозь исторический перегнойАнастасия Петровна Ревуцкаязаговорить попыталась со мной.

Я не узнал, где ни спрашивал, — кто она.Не из писательниц, не из актрис.Скрыв, что ей было судьбой уготовано,молча над нею шиповник навис.

Из Петербурга, а может, Саратова;Может, дворянка, а может быть, нет…Но почему она веткой царапнула,будто на что-то ждала мой ответ?

Анастасия Петровна Ревуцкаявот что спросила, так мягко казня:«Что ж вы воюете, русские с русскими,будто Гражданской войне нет конца?

Что ж вы деретесь, как малые дети,как за игрушки, за деньги, за власть?Что ж вы Россию все делите, делите —так вообще она может пропасть…»

Анастасия Петровна Ревуцкая,чувствую, каменно отяжелев,что-то сиротское, что-то приютскоездесь, над могилами Сен-Женевьев.

Что я стою с головою повинною,если была до меня та война?Но из себя все могилы не выну я.Может быть даже невинной вина.

Если бы белые красных пожизненновышвырнули из Крыма в Стамбул,вдруг бы на кладбище это парижскоеВрангеля внук заглянул и вздохнул.

Напоминая взаимозлодейскиекровопролития, ненависть, гнев,тлели бы звездочки красноармейскиездесь, на надгробиях Сен-Женевьев.

Но расстреляли, наверное, ангелов,тех, чьи застенчивые перстытщетно пытались и красных, и Врангеля,их примирив, для России спасти.

И над моими надеждами детскимивдруг пролетел молодой-молодойангел с погонами белогвардейскими,с красноармейской, родной мне звездой.

Анастасия Петровна Ревуцкая.Шепот шиповника — крик тишины:«Где же вы, ангелы, ангелы русские, —Боже мой, как вы сегодня нужны!»

ЧИТАЯ РОМЕНА ГАРИ

А поцелуй — он все длится, длится,и невозможно пошевелиться,и разделиться уже нельзя,когда сливаются наши лицаи переливаются глаза в глаза.

Под небом нёба, где так бездонно,в том теплом таинстве, где ни зги,щепками мокрыми новорожденнодруг в друга торкаются языки.

Еще немного дай поцарюювнутри даруемого царства губ.У смысла жизни — вкус поцелуя.Господь, спасибо, что ты не скуп.

Тебя, любимая, я драгоценю.С тобой мы всюду, как в свежем сене,где пьяно-сладостная шелестня.Дай поцелуями мне воскресеньеи поцелуями продли меня!

МЕЛОДИЯ ЛАРЫ