Башня - Ричард Штерн

На крыше Торгового центра Кронски спросил:

- Вы считаете, что там произойдут беспорядки, сержант?

– Возможно, хотя надеюсь, что нет. – Божественная невозмутимость сержанта была неподражаема. Вместе с Кронски они поймали раскачивающийся спасательный пояс, и сержант извлек из него прибывшую женщину.

Она рыдала от страха и жалости:

– Мой муж! О Элоим, мой муж!

– Скажите, пожалуйста, как вас зовут, мадам, – вежливо попросил сержант. – Мы ведем список...

– Бухольц! Но что с моим мужем? Вы должны спасти его немедленно. Это очень важный менш! Он вам хорошо заплатит. Или я не знаю своего мужа?

– Ладно, ладно, – ответил сержант. – Вон те полицейские о вас позаботятся. Мы пытаемся спасти оттуда всех. – Он дал знак полицейскому, который взял женщину под руку.

– Но как же мой муж? Слушайте сюда! Он же знаком с такими людьми! Он...

– Один вопрос, – прервал ее сержант. – Сколько там еще женщин?

Сара Бухольц покачала головой:

- Я не знаю.

– У вас номер сорок восемь, – сказал Оливер. – Сколько всего было номеров?

– Мне кажется сорок девять. Но чтобы я точно знала, так нет. И мне все равно. Мой муж...

 – Гм... уведите ее, – сказал сержант и сглотнул, потом отвернулся и следил, как спасательный пояс привычным путем возвращается к банкетному залу.

Кронски произнес:

– Однажды в Беринговом море мы нашли спасательную шлюпку. – Он покачал головой. – Стояли морозы, вы понимаете, сержант, что я имею в виду. Вы-то знаете те места.

– Да, знаю. – Сержант был абсолютно уверен, что то, что  он услышит, будет очередной кошмарной историей, не заслуживавшей внимания, но ничего не сказал.

– На борту одного из каботажных грузовых судов, – продолжал Кронски, возник пожар. Он уничтожил машинное отделение. Море штормило, и судно начало разваливаться. Они спустили шлюпки. Все это нам рассказал потом один парень, их старпом. Он еще немного пожил. Единственный. Дело было в том, – продолжал Кронски, – что, когда они спускали шлюпки, одна из них перевернулась. Ну и, – он покачал головой и развел руками. – Вы же знаете, что я хочу сказать, сержант?

Оливер коротко ответил:

-Знаю, – и добавил: – Все хотели попасть в оставшуюся шлюпку; да?

Кронски кивнул.

– Разумеется. Их пытались отогнать веслами, как рассказывал тот старпом. Бесполезно. Они все равно лезли и лезли. – Он замолчал.

Сержант уставился на далекие окна башни: он следил, как вползает внутрь спасательный пояс. В нем вдруг воскресли воспоминания о гигантских волнах в тех северных водах, и ревущих ветрах и морозах – прежде всего о стуже, которая пронизывала до мозга костей.

«Парни в открытых шлюпках, – подумал он, – или парни, которые силятся спустить на воду открытые шлюпки, отчаявшиеся, окоченевшие ребята».

Он не сводил глаз с окон, но сказал:

– И, наконец, перевернулась и вторая шлюпка; да?

Кронски снова кивнул:

– Разумеется. Мы были на месте чуть ли не через час. Если бы добрались за месяц, хуже бы не было. В живых оставался только старпом, но, как я уже сказал, и он долго не протянул. А ведь половина их могла спастись...

– Но возникла паника, – добавил Оливер. – И поэтому не спасся никто. Такие вот дела. – Голос его звучал как-то странно, но глаза все еще не отрывались от окон.

Платком никто не махал. Пока.

Губернатор вернулся в канцелярию и опустился в кресло стола. Теперь он почувствовал себя старым и не уставшим, а просто обессиленным. В милом обществе Бет он как будто окунулся на несколько часов в освежающее лето вечной молодости, понимая, что это только миг, но все же надеясь, что миг этот каким-то чудом продлится. Бет уже покинула его, все женщины до единой были в безопасности.

Губернатор не выдержал прощания и ушел.

«Нет большего дурня, чем старый дурень», – он гадал, кто придумал этот афоризм и при каких обстоятельствах. «Вероятно, какой-то старый хрен, иронизировавший над самим собой после того, как юная стерва, о которой он слишком хорошо думал, дала ему понять, что предпочитает особ мужского пола своего возраста. Ах, с Бет все было бы не так».

Губернатору казалось, что Бет охотно удалилась бы с ним на ранчо в горах Нью-Мексико, даже если б имела полную свободу выбора.

«Желанная идиллия. Откуда это? Просто сон, и ничего больше. Который не станет явью.

Но почему нет? Тот проклятый вопрос, который задавала и Бет. Почему именно я?

Почему сон не может превратиться в действительность? Почему молния попадает не в одного, а в другого? Почему он не может дожить остаток жизни в покое и уединении, о чем мечтал, и даже с той новой радостью, которую нашел только сегодня? »

– Если ты есть, Господи, ответь мне!

Сердишься, да? А почему не сердиться? Внизу на площади стоят тысячи людей, может быть десятки тысяч, которые потом пойдут себе домой и будут заниматься своими делами, или пойдут спать, зная, что проснутся утром. Конечно, большинство из них живет, говоря словами Торо, в тихом отчаянии, но это ничего не меняет в том, что у них есть хоть какая-то возможность выбора, а у него уже нет ничего.

Умирал ли кто-нибудь с радостью? Вот вопрос. Нет, последнее слово не пойдет. Умирал ли кто-нибудь удовлетворенным?

Губернатор был уверен, что нет.

Некоторым удалось совершить многое, некоторым – мало или ничего, но еще никто и никогда не совершил столько, чтобы сказать «довольно! »

Джек Петерс утверждал то же самое, а он, Бент Армитейдж, его высмеял.

«Ну ладно, – сказал он себе, – ну ладно! Подведи баланс. Дела, которые недоделаны, слова, которые недосказаны, да, но кто может укорить его за это? Зато никаких неоплаченных долгов. А многие ли могут сказать такое о себе? Он платил сразу, всегда и за все. Образцовый Бент Армитейдж. Так могут говорить о торговце подержанными автомобилями.

Сколько знаний и опыта умрет вместе с ним! Но разве в этом дело? Разве они единственные в своем роде? Неповторимые? Или все это ему так дорого только потому, что оно его?

«Посмотри правде в глаза, – сказал он себе точно так же, как сказал это сенатору. – Ты ведь прожил неплохую жизнь, не так ли? А что бы ты изменил, если бы начал жить снова? Скорее всего, ничего».

Кроме Бет.

«Возможно, – думал он, – если бы я постарался, то раньше нашел бы ее или кого-нибудь вроде нее. Вроде нее? Но если бы я никогда не встретил и не узнал ее настоящую, то никогда в жизни не узнал, в чем разница, ведь так? Боже мой, какая странная машина наш мозг! »

Бет. Хоть она там внизу, в безопасности. Бент надеялся, что это так. Сейчас он жалел, что не остался там и не убедился в этом. Ну, в этом проще простого убедиться.

Он взялся за телефон.

– Говорит Армитейдж, – Никто не ответил. Он постучал по рычажку и снова нажал кнопку. Ничего. Телефон не работал.

«Ну, теперь, – сказал он себе, – мы и вправду одни».

Прочный трос, натянутый от Башни к крыше Торгового центра, трос, который нес всю тяжесть спасательного пояса с грузом, был толстым, упругим, сделанным из первосортного нейлона. Его обвязали вокруг потолочной балки банкетного зала, и узел, которым он был закреплен, двойной морской, был завязан под бдительным надзором обоих пожарных.

Поскольку о нейлоне известно, что на нем может соскользнуть и самый королевский из всех узлов, пожарные подстраховались, закрепив конец троса еще двумя шлюпочными узлами. Поскольку шлюпочные узлы не проявляли никакого желания соскользнуть, можно было не беспокоиться и за основной узел.

Но балка, вокруг которой обвязали трос, была стальной, она входила в каркас и служила главной опорой антенного шпиля, который все еще сиял в последних лучах солнца.

Сталь – отличный проводник тепла.

А нейлон от тепла расплавляется.

На столе в трейлере зазвонил телефон. Нат взял трубку. Что-то показалось ему странным. Он постучал по рычагу, потом еще и еще. Наконец услышал гудок.

Он набрал номер канцелярии банкетного зала – никто не ответил, набрал еще раз – то же, и, наконец, бросил трубку.

– С этим все кончено, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – Линия накрылась.

«Все системы здания были так заботливо продуманы, – подумал он, – так умно спроектированы, с таким трудом рассчитаны во всех деталях, и все равно отказывают одна за другой. Отказывают? Уже отказали». Телефон глухо молчал.

Нат снова набрал номер, по которому однажды уже звонил, – номер местного радио. Ему тут же ответили.

– Я по поводу «Башни мира». Связь уже отказала. Теперь можно связаться с ними только через вас.

– Мы освободим этот номер. Как только понадобится, будете говорить прямо в эфир.

– Еще кое-что, – сказал Нат. – У вас ведь есть автоматическая линия задержки, не так ли? Чтобы можно было вырезать неприличные слова и тому подобное?

– Вы, пойдете прямо в эфир. Без задержки.