Спасти СССР. Инфильтрация - Михаил Королюк

Где разумнее будет осесть – в Лондоне или в Чикаго? Пожалуй, в Штатах на биржу проще будет выйти. И затеряться тоже проще. Еще куролесят хиппи, как перекати-поле носятся на «харлеях» рокеры, скоро подоспеют панки. Парень с короткой стрижкой легко может затеряться в этой пестрой толпе.

Другое дело, что переправлять информацию в Кремль оттуда будет архисложно… Ну да ничего, замучу что-нибудь с резидентом Первого главного управления, подобно тому, что здесь делаю с ЦРУ. Все будет хорошо…

Остановился, размял начавшие затекать колени, поменял рабочую руку и продолжил ворошить песок дальше.

Глупость, конечно, сотворил с обменом золота на рубли. И риск лишний, и золото там понадобится. А здесь надо по ухоронкам с рублями пройтись. В следующее воскресенье зайду в гости на дачу к Мефистофелю или Леве Дуберману. Эту «Хунту» не грех обнести – как они обносят выезжающих из СССР.

Лопатка с легким скрежетом подцепила толстую ржавую проволоку. Я с натугой потянул, и из-под слоя песка вынырнул тяжелый брезентовый сверток. Хм… Определенно это не бутылка с золотом.

Отложив лопатку, осторожно раскрутил проволоку и развернул добычу. Да, на такое я никак не рассчитывал… С любопытством взялся за рифленую рукоять и, повернув к свету, с трудом разобрал выбитое на вороненом стволе «F.B.Radom 1936 ViS vz35». И какой-то орел посередине, но явно не российский и не немецкий. Вытащил обойму и выщелкнул на промасленный брезент пять тускло поблескивающих латунью патронов. Задумчиво взвесил на руке тяжелую находку и переложил на дно сумки. Туда же пошла связка из нескольких странного вида крючков, нанизанных на проволочное кольцо. Вероятно, набор отмычек.

Напоследок я оставил сладкое – кортик с вычурной рукояткой. Повертел в руках и с удивлением протяжно присвистнул, увидев с обратной стороны рукоятки свастику и сдвоенные молнии. Сдвинул ножны с изящного лезвия и попытался разобрать готическую надпись. Безуспешно, и видно плохо, и шрифт не знаю, да и немецкий тоже. Пожалуй, и не кортик это… На кинжал СС похоже. Стильная вещица. Хмыкнув, я присоединил ее к пистолету.

Подумать только, к вечеру в сумке будет просто шикарный джентльменский набор – пистолет, кинжал, набор отмычек и золото.

Тот же день, 16:20

Ленинград, Васильевский остров

– В «Минутку» или в «Лягушатник»? – поставил я вопрос ребром, когда мы миновали Дом книги.

Тома задумчиво вскинула глаза к синему небу и неуверенно начала:

– Так сразу и не определишься… Всего и сразу! И побольше!

– Ребенок! – хохотнул я и попытался увернуться от тычка пальцем под ребро. – Давай оставим что-нибудь на следующий раз.

– Хо-о-чется!

– Сегодня не успеем, – с сожалением вздохнул я. – Нам через полтора часа на спектакль. И вообще: бойся исполнения своих желаний, нечего хотеть будет.

– Да у меня их море!

– Это так кажется, – фыркнул я и скомандовал: – Быстро перечисли три первые пришедшие в голову.

– Мороженого с сиропом, чтобы наши в Никарагуа победили… и… э-э-э… чтобы бананы и мандарины круглый год продавались!

Я по-новому оглядел ее, озадаченно помолчал и подвел черту:

– Ну… тогда – мороженое!

Под ручку поднялись по высоким ступенькам, прошли в глубь заведения и расположились у огромного, от пола до высокого потолка, окна на уютном, обтянутом зеленым плюшем диванчике с высоким изголовьем. Огляделся вокруг, узнавая расписанные кувшинками стены, и попытался призвать девчонку-официантку, веселящуюся около стола с группкой распивающих шампанское студентов. К моему удивлению, она тут же отреагировала и, бойко цокая по паркету каблучками, подскочила к нам, взяв блокнот на изготовку:

– Что будете заказывать?

– Шампанское детям наливаете? Ну-у… я так и знал… Тогда два по двести – пломбир с орехом и крем-брюле, с двойным… с тройным сиропом, и два кофе с эклерами. Мм… Кофе глясе.

– Подпоить меня решил? – Тома шутливо подергала меня за рукав, когда официантка отпорхнула от стола.

– Было бы неплохо, – честно признался я. – Но и Райкин под шампусик хорошо бы пошел… Но пока не судьба.

– Райкин всегда хорошо идет! Уи-и-и… – Тома радостно передернулась. – Никогда его живьем не видела.

– Я тоже не видел. – И мысленно добавил: «Давно».

– А ты спиртное уже пробовал? – Повернувшись, Тома лукаво посмотрела на меня.

– Мм… – Что бы ответить правдиво? – Да, недавно ликер попробовал мятный. Так себе, резковат.

– А я еще нет, – немного расстроенно протянула Тома. – Но ничего… Родители обещали на день рождения шампанского бокал налить.

– Кстати… – начал я.

– Да, кстати, – она быстро меня перебила, – я хочу тебя пригласить, ты сможешь? Восьмого мая? – Она хихикнула, что-то припомнив, и слегка зарумянилась. – Только… – протянула девушка, водя пальчиком по столу, – ты сможешь приехать на дачу? У меня там будет отмечание. Я тебя и Ясю приглашаю.

– А дача где?

– В Сиверской.

– Жди меня, и я вернусь. – Я улыбнулся, пристально глядя в глаза. – А что мы так хихикали, приглашая?

– Да… Вспомнила бабушкин комментарий… – Она весело ухмыльнулась.

– Ну Том, не томи, рассказывай.

Девушка еще раз хихикнула:

– Да вчера она назвала тебя майским барином. Когда ты во всем новеньком зашел перед кино.

– Лжа! У меня ботинки были старые… И белье… Ох недолюбливает она меня, а я ведь честно съедаю все, что она на стол выставляет!

– Ага, проглот еще тот, так она сказала.

Мы весело рассмеялись, и я смог еще раз полюбоваться беспечно веселящейся Томой. Прекрасная пора.

На стол перед нами приземлились металлические креманки. Сглотнул и в предвкушении чуть прищурился на темное озеро сиропа вокруг оплывающих сливками покатых холмов. Рядом встали чашки, в которых пенящиеся сугробы мороженого сливались в экстазе с горьким кофе, образуя нотку сладкой жизни.

– Хороший кофе должен быть крепок, как рукопожатие, сладок, как поцелуй любимой, и черен, как дьявол, – произнес я подчеркнуто нравоучительно. – Принимая в себя мороженое, он теряет напускную строгость, как серьезный мужчина – рядом с нежной женщиной.

– Ой-ой-ой, какая птица-говорун! А как поет! И, верно, ангельский быть должен голосок! – Тома решительно зачерпнула горбик мороженого, окунула его в кофе и, блаженно зажмурившись, отправила в рот.

Я с вожделением полюбовался на четко очерченные выразительные губы и пронзительно, до ломоты в зубах, представил их вкус, прямо сейчас, холодных, с ароматом кофе глясе…

С трудом отвел взгляд и тоже заработал ложкой, поддерживая репутацию проглота. Терпение, все еще будет…

Тот же день, 22:20

Ленинград, Кировский проспект

Из фойе Дома культуры ручейками вытекают возбужденные театралы. Я бережно засунул взятую на память программку в карман, предложил Томе локоть и, чуть поворачивая голову, прислушался к разговорам вокруг.

– …Ась, а ты обратила внимание на шишак? Он, помнишь, в первом отделении себя кулаком по лбу стучал? Представляешь, после антракта у него там шишка выскочила!

– Да ну, не может быть!

– Точно говорю, я в бинокль видел. Здоровый такой налился…

С другой стороны кто-то артистично грассирует примарным голосом:

– Практически в одиночку зал ни на минуту не отпускал! Три часа! И ведь минимум жестов, пластика аскетична… Из образа в образ просто перетекает с помощью смены интонации и двух-трех жестов! И даже комментарии к образу не нужны, все понятно с первых секунд, и не важно, боком стоит или даже спиной… Поразительно!

Его собеседник дребезжаще рассмеялся:

– Да… А ведь его отец, Исаак Давидович незабвенный, порол его в детстве со словами: «Еврей – клоуном?! Да никогда!» Да… Дай бог Аркаше длинной жизни, как у его деда. Тот в девяносто четыре года был полон жизни и умер, неудачно спрыгнув со стола, танцуя на чьей-то свадьбе!

Хмыкнув, я повернулся к Томе:

– Слышишь?

– Угу… Нет, не понимаю… Дядя говорит, что Романов Райкина не любит – ну почему?! Такой артист, с таким добрым юмором… А что он критикует кое-что, так это ж хорошо, правда? Правда, Дюх? – Тома, прижатая ко мне благословенной толкучкой, чуть потеребила меня за локоть, торопя с ответом.

– Ну как тебе сказать… Я бы это критикой не назвал. Он думать учит – а вот это может не понравиться.

– Думать? Что ты имеешь в виду?

– Помнишь про хор? – Наклонившись к аккуратному ушку, я тихонько процитировал: – «Хор видели? В тыщу человек. Как поют, слышали? Ну а если один где-нибудь там, в середке, не будет петь, а только рот открывать? Разве заметишь?» Это, Том, мягкий вариант. Это еще ничего, можно проглотить. Можно ведь подумать, что он так укоряет лентяев. Ладно… А вот когда он про покраску забора эдак многозначительно замечал: «Если вы хотите, чтобы мы и дальше красили вместе, то должны видеть вещи в едином цвете», то это уже жесткий вариант. О чем бы ты тут подумала?