Кровь героев - Александр Зиновьевич Колин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй, барон, — крикнул еще кто-то из толпы. — Не холодно тебе?
— Да у него язык к глотке примерз от страха! — взвизгнул один из крестьян писклявым, противным голосом. — Ну, ничего, сейчас оттает.
Остальные загоготали. Многие закашлялись, равно как от дыма, так и от смеха.
Больше всех усердствовал Безрукий.
— Не думал, не ждал такого, а, барон? — захлебываясь от злорадства, выкрикивал он, тыча в де Шатуана обрубком руки. — Вспомни, как я умолял тебя не калечить меня. Вспомни! Вспомни и то, как ты выкалывал мне глаз. Разве человек без руки может убить волка?
Барон, с которого сорвали всю одежду, кроме исподней, молчал; лицо его казалось высеченным из камня. Габриэль словно бы и не замечал окружавших его крестьян, не понимал, что стоит на поленьях костра, который хоть и плохо, но все же разгорается, старательно подожженный с разных сторон. Пламя становилось все сильнее. На лбу барона выступил пот.
— Что ж ты не молишь о пощаде? — не унимался Жискар Безрукий. — Умоляй меня и… нет, проси Господа о прощении, как знать, может, он смягчит наши сердца? Что молчишь? Ну! Молись!
Вдруг из глубины поленьев вырвался высокий язык пламени и облизал босые ноги барона. Тот застонал, больше от неожиданности, чем от боли.
— Отец! — крикнул было Жоффруа и рванулся вперед, но Андрэ, зажав рот юноши ладонью своей могучей руки, повалил господина на землю. — Пусти! Пусти! Пусти меня! — рвался Жоффруа, кусая грубые, заскорузлые пальцы старика. — Там отец!
— Мы не спасем его, господин, — громко шептал Андрэ, прижимая к земле бьющегося юношу. — Я не боюсь смерти, я старик, но они убью вас и, как знать, может быть, лишившись в злобе рассудка, пойдут в ваш дом, чтобы обесчестить вашу мать и сестру, которых некому будет защитить, если вас не будет в живых. Посмотрите, они безумны!
И действительно, стон барона привел многих из толпы в состояние буйной радости. Некоторые из крестьян весело смеялись, отпуская шуточки, подбадривая друг друга и тех, кто молча, точно остолбенев, смотрел на привязанного к стволу засохшего дерева человека.
— Поговори с нами, сатана! — надрывался Безрукий. — Скажи нам, что ты чувствуешь? Тебе не уйти от погибели, священный костер очистит нашу землю от скверны!
Второй дерзкий язык пламени, точно предупреждая приговоренного об ужасе уготованной ему смерти, опалил ноги барона. Одежда на рыцаре задымилась, но он не издал ни звука. Это разозлило толпу, которая угрожающе загудела.
— Говори, сатана! — взвизгнул Жискар. — Или мы изжарим тебя на медленном огне! И смерть покажется тебе желанным избавлением!
Внезапно привязанный к столбу человек улыбнулся, а затем громко захохотал. Толпа в страхе отпрянула, и, покрывая шум выкриков встревоженных крестьян, со всех сторон поляны, вторя жуткому смеху казнимого, раздался такой же страшный многоголосый волчий вой.
— Смерть? — спросил вдруг барон, будто не замечая того, что пламя с каждой секундой все смелее хватает его за ноги. Он посмотрел на Безрукого холодным отрешенным взглядом зверя, и гаденькая ухмылка калеки растаяла, тотчас же на его лице появилось перепуганное и какое-то затравленное выражение. Жискар, как и товарищи его, принялся в ужасе озираться вокруг. А зычный голос барона, звучавший теперь точно уже и не с костра, а откуда-то с неба, насмешливо вопрошал: — Смерть, рабы? Смерть? Обернитесь же и посмотрите ей в лицо. Ибо пощады не будет никому.
Точно в подтверждение этих слов многоголосый волчий вой повторился, прозвучав на сей раз совсем близко. Крестьяне заметались, не зная, что им делать, бежать или, наоборот, сбившись в кучу, ожидать дальнейшего развития событий. Все принялись часто креститься, многие сбивчиво забормотали слова молитв. Ночное небо совсем очистилось от облаков, и лунный свет залил поляну.
Андрэ услышал справа и слева от себя громкий хруст веток и мягкие шаги зверей. Левша уже давно не держал своего господина, который при первом звуке воя, последовав примеру старика, выхватил меч и приподнялся, ожидая нападения. Большой матерый волчище, поравнявшись с ними, лишь посмотрел, и, сверкнув глазами, прошел дальше к краю поляны. Юноша и воин поднялись, обратив взоры свои к костру.
— Ты будешь первым, калека! — раздался зычный голос казнимого, последние слова которого потонули в страшном вое. Барон захохотал, и вдруг Жискару послышалось, что хохот этот перерос в зловещий рык хищника. Безрукий хотел было броситься бежать, но ноги его точно приросли к земле. Единственным своим глазом он уставился на костер, из пламени которого на него вдруг прыгнул огромный зверь, в волосках его дымившейся черной шкуры вспыхивали и гасли искры. Последнее, что увидел Жискар в своей жизни, была оскаленная волчья пасть и искаженные яростью глаза зверя; в следующую секунду волк, сбив человека на землю, вцепился ему в глотку своими острыми и крепкими, как дамасский клинок, зубами.
Никто из вооруженных товарищей Безрукого и не подумал прийти ему на помощь. Крестьяне бросились бежать, но внезапно первые остановились точно вкопанные, а те, кто оказался позади, в панике принялись толкать товарищей, сбивая их с ног, чтобы быстрее проложить себе путь к спасению. Но и они остановились, поняв, что обречены. Со всех сторон поляны к костру, сверкая алчными глазами, мчались, обгоняя друг друга, серые хищники. Люди бросали оружие и, падая на колени, поднимали к небу дрожащие руки, тщетно моля Бога о спасении. Он не слышал и не видел, как с рычанием рвали звери слабые, беззащитные глотки людей. Волочили безжизненные тела, вырывая из них куски мяса. Только Смерть с благоговением и восторгом взирала на кровавую жатву, да двое людей на краю леса.
Они стояли, прижавшись друг к другу, и молча смотрели на пир хищников, опустив свои бесполезные мечи, не в силах выговорить ни слова. Внезапно один из хищников помчался прямо к ним. Старик и юноша содрогнулись, готовясь принять страшную смерть, но не сделали ни шагу назад.
Большой черный волк с опаленной шерстью остановился в нескольких шагах от них и, посмотрев в глаза сначала одному, а потом другому, понюхал воздух и, сев на задние лапы, протяжно завыл. Затем зверь поднялся и, развернувшись, набирая скорость, помчался через поляну мимо поглощенных пиром собратьев, темная шерсть которых блестела в лунном свете и отблесках пламени жарко пылавшего костра.
Волки ушли только перед рассветом, оставив после себя растерзанные и обезображенные тела людей. И лишь с первыми лучами
