Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы - Федор Раззаков

В декабре 75-го (Валентина Серова скончалась 12 декабря в возрасте 58 лет) хоронили ту, что пленяла своим искусством не одно поколение зрителей. Гражданская панихида состоялась в Театре-студии киноактера. Поглядела на умершую, и сердце сжалось от боли. Неужто это все, что осталось от самой женственной актрисы нашего кино и театра? Ком застрял в горле. Вынести этого долго не могла. Положила цветы и ушла из театра. Часа три ходила по Москве и плакала».

Парадоксально, но судьба самой Людмилы Пашковой сложилась не менее трагично, чем у Серовой. В 1983 году ее мужа — председателя Союзгосцирка А. Колеватова — арестовали, и она осталась совершенно одна, отвергнутая друзьями. От горя и безысходности она вновь вернулась к давнему пристрастию — выпивке. И в конце концов безвременно умерла в своей роскошной, но холодной и пустой квартире на Смоленской набережной.

1976 год

В отличие от всех предыдущих годов, год 1976-й был отмечен резким ослаблением давления на Театр на Таганке со стороны властей. Можно долго искать причину столь внезапного благоволения и находить массу ответов, но все же главным было то, что власть в тот год, кажется, почувствовала, что привычные репрессии уже утратили свою эффективность, уловила тот момент, когда кнут должен сменить вкусный пряник.

Все годы своего существования Театр на Таганке хоть и был мощным оплотом оппозиционного мышления, но только не по отношению к идейным основам того режима, что существовал в стране, а лишь к антигуманным формам их воплощения. И в какой-то мере Таганка нужна была режиму, для того чтобы служить тем клапаном, через который без остатка выходило бы все накопившееся в народе недовольство. При желании со Старой площади и с Лубянки этот клапан в нужный момент открывался и так же закрывался, когда в этом назревала необходимость для властей.

1976 год и стал тем годом, когда клапан раскрыли шире, чем обычно. Подписав в прошлом году Хельсинкские соглашения, руководство страны, похоже, решило хоть в малой степени либерализовать режим.

В. Смехов в своих воспоминаниях писал: «С 1976 года ослабло давление на нас. Года два улыбалось солнышко… Дрожа от страха за свою смелость, начальство выпустило Таганку за рубеж. В вузах разрешили курсовые и дипломные работы о Театре на Таганке. Четверо актеров театра получили звания «заслуженных». Двенадцать семей — новые квартиры. А сам театр — разрешение и проект на новостройку. Любимов выехал на постановку оперы в Италию. В то же время Владимиру Высоцкому разрешили сделать запись на «Мелодии». Правда, из 4 часов записи выпустили только диск-малютку… Перестали чинить препятствия его выездам во Францию, к жене. Правда, всякий раз с нервотрепкой по поводу визы…»

И все-таки, несмотря на столь благоприятные обстоятельства в жизни театра, то состояние неудовлетворенности и тревоги, что доминировало у Высоцкого в прошлом году и было связано с ревнивым отношением к нему со стороны коллег по работе, в его душе сохранялось. Театральная дисциплина и сверхтребовательность к нему со стороны Любимова все чаще повергали его в уныние. Любимов, кажется, этого не понимал и все чаще бросал в сторону Высоцкого: «Я покончу в конце концов со звездной болезнью артистов!»

В марте Валерий Золотухин, в конце прошлого года назначенный на замену Высоцкому в спектакле «Гамлет», написал в своем дневнике:

«27 марта. Разговор наш с Володей назревал и должен был состояться.

— Валерий! В своей жизни я больше всего ценил и ценю друзей… Я так живу. Понимаешь? И у меня досада и обида — на него (Любимова) главным образом. Он все сводит со мной счеты, кто главнее: он или я, в том же «Гамлете». А я — не свожу… И он мне хочет доказать! «Вот вас не будет, а «Гамлет» будет, и театр без вас переживет…» Да на здоровье… Но откуда, почему такая постановка? И самое главное, он пошел на хитрость: он выбрал тебя, моего друга, вот, дескать, твой друг тебя заменит. Единственно скажу, может быть, неприятное для тебя… Будь у тебя такой спектакль, как «Гамлет», шеф ко мне с подобным предложением не обратился бы, зная меня и мою позицию в таких делах…»

Надо отметить, что через полгода после этого разговора отношения между Высоцким и Любимовым несколько разрядились. Случилось это в сентябре во время X Международного театрального фестиваля в Югославии (БИТЕФ), в котором наряду с другими тремя десятками театральных коллективов со всего мира участвовала и Таганка. Более того, Таганка на этом фестивале взяла Гран-при за свой спектакль «Гамлет» с Владимиром Высоцким в главной роли. Вот тогда-то и потеплели отношения ведущего актера театра и главного режиссера. В тот период у них даже возникла идея (к ней подключился и главный художник театра Давид Боровский) поставить спектакль, основанный на песнях Высоцкого. Идея эта очень серьезно ими тогда прорабатывалась, началось даже изготовление декораций к спектаклю, но затем все это было спущено на тормозах самими же авторами этого мероприятия. Правда, взамен этого проекта в театре появился спектакль «В поисках жанра», в котором немалое место отводилось Владимиру Высоцкому и его песням.

Но вернемся в начало 1976 года, ко времени, которое всегда приносило Высоцкому массу неприятностей. В феврале он сломал ногу и, совершенно скованный этим обстоятельством в своей трехкомнатной квартире на Малой Грузинской, не находит ничего лучшего, как вновь пуститься в загул. Никто не в силах его остановить, разве что Марина Влади, которая буквально разрывается между Парижем и Москвой.

«Я запираюсь с тобой дома, чтобы отнять тебя от бутылки. Два дня криков, стонов, мольбы, угроз, два дня топтания на месте, потери равновесия, скачков, падения, спазмов, рвоты, безумной головной боли. Я вылила всю выпивку, но если, к несчастью, где-нибудь в доме остается на донышке немного спиртного, я бегу наперегонки с тобой, чтобы вылить и это, прежде чем ты успеешь глотнуть. Постепенно ты успокаиваешься, ты урывками спишь, я стерегу тебя и бужу, когда тебе снятся кошмарные сны. Наконец ты засыпаешь спокойным сном, и я тоже могу отдохнуть несколько часов. Мне это необходимо, потому что, как только ты проснешься, начнется следующая фаза, может быть, самая тяжелая. Ты называешь это моральным похмельем. Ты уже не страдаешь физически, но вернулось сознание, ты подводишь итоги. Они часто ужасны. Отмененные спектакли, ссоры с Любимовым, выброшенные деньги, потерянная или раздаренная одежда, ссадины и синяки, ножевые раны, товарищи, пострадавшие в многочисленных дорожных авариях, мои прерванные съемки, моя тревога и все обидное, что ты наговорил мне, — а ты будешь помнить свои слова, даже если я никогда больше не заикнусь об этом.