Умеющая слушать - Туве Марика Янссон

– Почему? Волнуюсь, конечно, – сказала Катри. – Только опрометчивых слов, по-моему, не говорю.

Анна Эмелин привыкла к незримым жильцам своего дома. Всю жизнь она приучала себя то к одному, то к другому, до тех пор пока и одно и другое не утрачивало ореол опасности, и теперь поступила так же. Очень скоро она уже не слышала, что у нее над головой кто-то ходит, как не замечала ветра, дождя или тиканья часов в гостиной. Единственное, к чему Анна привыкнуть не сумела, был пес, его она так и обходила стороной. Идя мимо, она шепотом разговаривала с неподвижным зверем, высказывала свое мнение о какой-нибудь вещи, мнение безапелляционное, не допускающее возражений. Анна дала псу имя – ведь безымянное склонно расти – и, дав зверю имя Тедди, отняла у него всю грозность. Анна отлично знала, что пес у Катри дрессированный, что портить его не надо, и еду она украдкой подбрасывала ему вовсе не по дружбе.

– Ешь, – шептала она. – Тедди, миленький, давай ешь быстрее, пока ее нет.

Но порой, шагая под сторожким желтым взглядом, могла и прошипеть:

– Цыц, паршивая зверюга! Сиди на подстилке!

– Сильвия? – воскликнула Анна. – Это ты? Я сто раз пыталась до тебя дозвониться, но ты вечно в бегах. Я что, помешала? У тебя гости?

– Всего лишь мои дамы, – сказала Сильвия. – Сегодня среда, вот в чем дело.

– Какая среда?

– Культурный салон, – с расстановкой произнесла Сильвия.

– Ах да, да… Конечно… Может, попозже позвонить?

– Звони когда угодно, я всегда рада тебя слышать.

– Сильвия, ты не можешь приехать сюда? Я вполне серьезно: ты не можешь приехать сюда, ко мне?

– Разумеется, могу, – сказал голос Сильвии, – только все никак не получается… но когда-нибудь мы обязательно должны повидаться, потолковать о добрых старых временах. В общем, надо прикинуть. Мы еще созвонимся, да?

Анна долго стояла у телефона, устремив невидящий взгляд на сугроб за окном; ее вдруг захлестнула глубокая печаль. Как грустно бывает, когда безмерно восхищался человеком, а встречал его и встречаешь крайне редко, и поверял ему то, что следовало бы сохранить в тайне. С одной только Сильвией Анна говорила о своей работе начистоту, хвастливо и притом с трезвой беспощадностью, и за долгие годы в памяти у Сильвии накопился толстый, плотно сбитый пласт опрометчивых признаний.

Напрасно я звонила, подумала Анна. Но она единственная, кто меня знает.

Проруби у Хюсхольмова Эмиля были в двух-трех сотнях метров от сараев и мастерских, и сети свои он осматривал либо вместе с женой, либо с Матсом. Выбирал сеть он сам, спутник же его только травил линек. Улов бывал небогатый – одна-две трески на домашние нужды. Как-то раз он опять пригласил с собой Матса; мороз отпустил, шел мокрый снег с дождем. Эмиль сколол ночной лед по краям проруби, Матс вычерпал осколки, и вода наконец стала чистой.

– Та-ак, – сказал Эмиль, – сейчас тебя ждет маленький сюрприз. Принимай сеть, а я займусь линьком. Да не дрейфь ты, парень, управишься!

Мальчишка вроде бы не понял, и Эмиль продолжил:

– Ну, давай. Можешь наконец-то вытянуть сеть. Приятно небось, что тебе этакое дело доверяют, а?

Обида медленно, но верно, точно острая игла, пробила Матсово благодушие. Эмиль меж тем размашистым шагом направился к своему краю сети и совсем почти исчез за стеною дождя и снега. Но вот он появился снова и, став поудобнее, приготовился травить линь, а после нескольких минут тщетного ожидания воскликнул:

– Да ты что, заснул, что ли?! Сеть и то выбрать не можешь!

И тут Матс вскипел – такое случалось с ним редко, кроме Катри, никто знать не знал, что мальчишка способен разозлиться. Схватившись за подбору, он ощутил живую тяжесть сети и замер, а злость тем временем все нарастала.

– Ну! – гаркнул Эмиль, его тоже злость взяла. – Давай! Или ты вконец рехнулся?

Матс вынул ножик, с размаху хватил по подборе – и сеть ушла под лед, а он повернулся и зашагал к берегу, минуя сараи и лодочную мастерскую, выбрался на дорогу, взошел на косогор и скрылся за «Кроликом», в ельнике. Снег подтаял, поэтому малый на каждом шагу проваливался по колено, сапоги поминутно застревали в сугробе, и Матс вытаскивал ногу в одном носке. Он чертыхнулся и с силой вбил нож в какое-то дерево – да так и бросил там.

В прихожей Матсу встретилась Анна, он на миг задержался и склонил голову в привычном почтительном поклоне. Анна ответила тем же, а когда он двинулся дальше, вскользь обронила, что из города привезли новые книги.

Долго не утихали в деревне пересуды насчет срезанной сети.

– Малый-то с приветом, – говорил Хюсхольмов Эмиль. – Добрый, но с приветом, тут все ясней ясного. Я ему дал сети выбирать, ребятам ведь занятно, когда рыба идет, а он знай стоит себе сложа руки, ну, я, понятное дело, маленько осерчал да и прикрикнул, вот и все.

– Как это вам не боязно пускать его в мастерскую, – заметила фру Сундблом, а лавочник ввернул, что, мол, не ровен час этот верзила лодки в щепу изрубит, дурная кровь у малого, ох дурная, и никуда от этого не денешься, как ни верти.

– Вы бы придержали языки-то, – сказал Эдвард Лильеберг. – Будь его воля, Матс бы с этих самых лодок пылинки сдувал, вон ведь как дрожит над ними, и делает он все честь по чести, хоть и канителится. Но поручить ему можно любую мелкую работу. А сейчас, может, пивка мне нальете?